Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Нет, любезный Дмитрий Николаевич, все несколько не так. На разговор с вами я получил разрешение орденских начальников…
— Но хотите ли вы сказать, что меня…
— Совершенно верно. Вы теперь наш, поскольку вам раскрыты наши тайны, и в случае если вы не захотите сие осознать и не примкнете к нам, то…
— То что?
— Способы воздействовать на человека весьма разнообразны. Вы вот не имеете семьи, а представьте, каково имеющему ее, когда он сознает, что от его благоразумия зависят благосостояние домочадцев и сама их жизнь?
— Вы что — способны убивать женщин и детей?
— Ну, зачем вы так? Ведь умирают не только от пули, кинжала или яда, но и от голода, болезней, от безысходности и бесчестия. И, кстати, возвращаясь к вашему вопросу. Вы человек военный и, как я понимаю, смерти не боитесь?
— Совершенно верно, милостивый государь!
— Я собственно, так и думал. Семьи у вас нет.
— Впервые скажу: к счастью!
— Ну, ну. Но все равно: неуязвимых, драгоценный Дмитрий Николаевич, людей нет. Вы ведь дорожите мнением своих товарищей и общества. Что вы скажете я что сделаете, ежели общество признает вас бесчестным человеком?
— Это каким образом?
— Самым наипростейшим. Общий слух о мелкой воровстве, карточном бесчестье, растлении малолетних ли, например, содомии. И слух сей подкрепляется свидетельством лиц, знаемых с лучшей стороны.
— Ваших братьев?
— Разумеется. Или еще такой вариант. Вы молоды, здоровы, сильны, жаждете деятельности. Но вдруг приключается с вами болезнь, и вы — только что в расцвете сил и надежд — на долгие годы приковываетесь к постели, медленно угасая. По существу — живой, все чувствующий, понимающий, все желающий труп.
— Сильно.
— Есть и другие способы. Но, может быть, и сих достаточно?
— Вполне. И что, вы всех так к себе привлекаете? Но ведь разумный, чувствующий человек — а вы говорили, что желаете иметь у себя прежде всего и только таких — из-под палки действует плохо.
— Совершенно с вами согласен. Право, приятно говорить с вами — редко удается потешить себя достойной беседой. Но мы ведь не варвары, мы взяли у прошлых поколений все заслуживающее — на наш взгляд — внимания. Вы слыхали выражение «кнутом и пряником»?
— Понятно…
— Ну, вот видите. Не желающего поначалу идти нам приходится подталкивать, желающему же мы даем богатый выбор наград за исполнительность. В смысле удовлетворения его хотений. Наш только что окончившийся разговор о принуждении обратите в противоположность и примените к поощрениям. Наши силы велики, и мы можем дать человеку многое.
— Вы только что угрожали смертью. Что ей противоположно — бессмертие?
— Вы шутите, я бы сказал, глумливо над сим предметом. Но рассмотрим вопрос философически: бессмертие — это память людская, как забвение — смерть. И сие в нашей власти. Что же касается точного ответа на ваш вопрос, то вот вам ответ: мы стремимся к этому. И дабы вы окончательно поняли, что дороги назад для вас нет и смирились с новой своей судьбой, я открою вам то, что говорят братьям лишь после долгих лет искуса. Так вот, цель наша — стать богочеловеками. Во всем. И наши учителя работают над этим. Работают долго и много. И день окончания работы наступит!
— И кто же эти учителя?
— Этого я сказать не могу.
— Не знаете? Даже вы?
— Знаю.
— Хорошо, может быть, со временем я заслужу вашу откровенность.
— Это не моя тайна.
— Понятно. Разные тайны для разноприобщенных. Ну, хорошо. Ответьте на иной вопрос.
— С удовольствием.
— Вот мы говорили с вами о великом князе, и вы упомянули, что он приемлет вас и ваши цели.
— Сие так.
— Почему же тогда он не стал до сих пор вашим? Или даже не так. Он, может быть, колеблется, как и я, но поскольку он вам более нужен, вы хотите его не силой, а лаской…
— Сие не так.
— Что «не так?» Стало быть, он хочет, а ему препятствуют? Кто же может препятствовать великому князю? Императрица? Молчите? Значит, действительно императрица. Что ж, ее можно понять, ибо сейчас я буду думать как бы от ее лица, а вы попытайтесь разрешить мои сомнения.
— При чем здесь императрица?
— Не при чем. Сии мысли могут прийти в голову и Петру Федоровичу. Для этого надо лишь немного подумать. И ему, как и Елизавете Петровне, это легче, чем нам, ибо мы маленькие люди, испокон веков подчиняемся стоящим над нами, а венценосцам надлежит отчитываться в делах своих лишь пред всевышним. И вот как думает венценосец: я правлю державой, меня призывают вступить в «вольные каменщики». Ну, для начала и название для меня, миропомазанника, не ахти, да бог с ним, с названием. Это можно и пережить. Я вступаю в орден, и что же? Для меня есть два пути. Или мне раскрывают все тайны и я становлюсь во главе общества, или я не буду там первым. Но как я могу подчиняться кому-то? Я, монарх? А вдруг мне прикажут нечто идущее вразрез с чаяниями моего народа, моей страны? Значит, останется лишь первый путь. Я вступаю — и мне раскрывают все тайны. Опять же тут два пути: идеалы братства, сиречь ордена, совпадают с тем, что нужно мне и моему народу, тогда зачем тайны? Или, наоборот, цели каменщицкие не те, которыми живет и за которые умирает народ в моей стране. Тогда орден опасен и не имеет права на существование. И последнее. Поскольку императрица против вашей деятельности — она что-то знает. Великий князь не у вас, и вы прекрасно без него обходитесь. Из сего — неучастия в братстве венценосных персон — следует единственное умозаключение…
— Какое?
— Что правители ваши — вне пределов России?
— Это вопрос?
— Да.
— Ну что же, вы правы в своих размышлениях. И я с удовольствием их сейчас выслушал. Что же до наших орденских начальников — они действительно не в России.
— А где, если не секрет?
— В Германии, Швеции, Франции, Англии.
— Что, у вас так много начальников или кто-то управляет и ими?
— На сие я ответить не могу.
— Не можете или не хотите?
— Не могу.
— Вот как. Вы, открывающий мне тайны, но не говорящий, чего же вы с вашим орденом жаждете, теперь отказываетесь сказать, кто же управляет вами, мне, которого вы собираетесь сделать своим! А вступив, я узнаю о них?
— Не сразу.
— Стало быть, и по вступлении мне нельзя будет знать ваши стремления и ваших вождей — до тех пор, пока вы не обтешете меня по своему образу и подобию и от меня останется лишь оболочка, наполненная вами.
— Да! И горе сопротивляющемуся.
— Чего же вы хотите? Власти над нами? Власти — вам, уже проникшим в Европу? Значит, власти над миром? Власти над телами и душами людей? Вы опасны и…
— И что?
— Нет, к вам нельзя примыкать, ибо это значит поддаться чувству малодушия, страха, восхотеть теплого стойла и полной кормушки… Но человек не скотина. Он хочет жить собственной совестью, волей и разумом. Он хочет уважать себя. А став одним из вас, сего будет сделать уже невозможно. Вот вы говорили о единстве и равновеликости правды и лжи, света и тьмы. Но ни слова о добре и зле…
— Можно и о сем предмете…
— Не утруждайтесь. Я догадываюсь, что вы скажете. Но ведь это не так. Существует лишь добро, зло же возможно лишь при соотношении с ним. Зло само по себе — пустота, искривленное добро. Вы и есть это искривленное ничто, примазывающееся к настоящей жизни, пытающееся запутать и извратить все хорошее, разумеется, во имя еще более лучшего, но… определенного вами. Нет, с вами нельзя иметь никаких дел. С вами можно только драться!
— Драться? Что можете вы, одиночка, против нас, спаянных единой волей и беспрекословным подчинением, играющим на всех струнах душ человеческих — от ужаса до вожделений?
— Так ведь нас много, одиночек. Собственно, только мы и есть. Нам главное понять сие. Вы же — лишь омелы на деревьях, наросты-паразиты.
— Наросты могут и задушить дерево!
— Да! Если их не удалить.
— Это ваше последнее слово?
— В каком смысле?
— Вам больше нечего мне сказать?
