Бали: шесть соток в раю - Светлов Роман (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Как долетели? Утомительно? — спросил меня Спартак, когда мы подошли к его машине и разместили на заднем сиденье мой багаж.
Я отделался общими словами про легкую болтанку над Индостаном и Бенгальским заливом.
— Над Явой грозы. — Спартак сокрушенно покачал головой. Казалось, факт непогоды над главным индонезийским островом заставляет его испытывать передо мной вину за все свое отечество.
— К счастью, мы их миновали.
Сентябрь на Бали — конец сухого периода. Это глубокая весна: не стоит забывать, что остров, куда я прилетел, находится к югу от экватора. Менее чем через месяц здесь начнется сезон дождей, который, впрочем, не мешает евроазиатам приезжать сюда на рождественские и новогодние праздники. Встречать Рождество или Новый год с бокалом ледяного шампанского под теплым дождем при температуре 26 °C — для русского человека это просто классно!
В любом случае настоящего периода дождей на Бали не бывает. Сверхъестественные сущности этого острова как-то договариваются с владыками ветров, и те гонят дождевые тучи мимо их владений. Если на Яве в феврале можно высунуть руку из окна и не увидеть ладони — столь плотна пелена воды, льющейся с небес, — то на Бали обложные дожди редкость редкостная.
Спартак завел машину и включил климат-контроль. Постепенно становилось прохладно. Как и многие южане, жители Бали стараются, чтобы в их автомобилях было свежо.
Выехав за пределы аэропорта, мы вскоре миновали памятник королям Южного Бали, погибшим во время пупутана 1906 года — коллективного самоубийства на глазах у собственных и голландских солдат. Обнаженные по пояс, с копьями и кинжалами крисами в руках, члены королевской семьи неподвижно смотрят перед собой, словно призывая проезжающих быть свидетелями их ужасной и вместе с тем подчеркнуто театральной смерти. Уже не веря, что отвага и холодное оружие — все, чем владели тогда балийцы, — помогут им отстоять свободу своей родины, эти люди посвятили свои жизни богам и покончили с собой. Но боги, чей гнев самоубийцы хотели направить против захватчиков, предпочли мести блаженство покоя в своих бесчисленных храмах — и остров на полстолетия стал голландским.
Обогнув скульптурную группу, мы проехали на восток, но чем более приближались к развязке дорог, ведущих на север, в Куту и Денпасар, и на юг, в сторону полуострова Букит, тем плотнее и медленнее становилось движение. Водители стойко переносили стихийно образовавшуюся пробку, не заливаясь клаксонами, как это было бы в Италии или Индии. Зато все пространство между рядами машин заполняли наездники скутеров — разноцветных мотороллеров, излюбленного средства передвижения небогатых балийцев и туристов из числа завсегдатаев острова. Их стайки перед светофором, регулирующим развязку, слились в настоящие потоки. Казалось чудом, что они не задевали машины, не сшибали зеркала заднего обзора и не оказывались под колесами грузовиков и автофургонов.
Впрочем, я ни разу не видел, чтобы кто-либо ехал здесь на большой скорости. Даже наши соотечественники проникаются на Бали чувством гармонии существования и не торопятся — по крайней мере, чрезмерно.
Повернув наконец на юг, мы поехали быстрее. На противоположной стороне дороги была видна бетонная стена, увенчанная колючей проволокой, которая ограждала летное поле. На нашей стороне находились мангровые заросли — нередкое зрелище на юге острова. Разлапистые корни деревьев покрывала темная вода; хотя на Бали крокодилы не водятся, я воображал, что сейчас увижу там оскаленную пасть хищной рептилии.
Мои фантазии прервал Спартак. Воспользовавшись тем, что движение на дороге вновь притормозилось, он повернулся ко мне и сообщил:
— Мы едем в Джимбаран.
— Постойте, но моя гостиница в Нуса Дуа…
— Конечно, господин Иванов, — кивнул Спартак. — Я отвезу ваши вещи в гостиницу и, если не возражаете, повешу ваши рубашки в шкаф…
Улыбка моего водителя не оставляла сомнений в том, что он говорит серьезно.
— Я должен привезти вас в «Милонгу»… Вы ведь помните этот ресторан на пляже?
Еще бы я не помнил «Милонгу»! Во время прошлой поездки я провел там самый романтический вечер на острове. Компанию мне составила одна из местных бизнес-леди, занимавшаяся продажей земельных участков. Звали ее (для европейцев) Мартой, была она изящна, умна, сексуальна и по своей натуре, хотя и не давала поводов так считать, стервозна. Ко всему прочему Марта пребывала в законном браке. Встречались мы с ней несколько раз. И поначалу она смотрела на меня холодно, при всей показной вежливости демонстративно игнорируя знаки внимания. Для нее я был чужаком, пришельцем с другой планеты, который отчего-то стал набиваться то ли в друзья, то ли в поклонники. Но когда стало ясно, что я имею серьезные экономические намерения, все изменилось. В последний вечер моего тогдашнего пребывания на острове я был приглашен в ресторанчик «Милонга», где привлекательная балийка подарила мне куртуазную беседу с глазу на глаз.
Я прекрасно понимал, что обволакивающая и ласковая манера разговора — дань местным нормам учтивости, помноженная на желание договориться о выгодном контракте. И никаких выводов из полуопущенных ресниц и ласковой улыбки делать не стоит. Но досады это знание у меня не вызывало: уж слишком приятные, вкуса тирамису, впечатления остались от «Милонги». В течение нескольких месяцев я вспоминал тот вечер, который вызывал ощущения чего-то теплого, мягкого, домашнего и очень чувственного…
— Там запланирована встреча с человеком, который будет заниматься вашим делом.
— Встреча? — Я встревожился. Местный этикет подразумевает наличие на сколь-либо серьезной встрече делового костюма и лакированных ботинок. Джинсы и футболка, даже учитывая патриотизм надписи на ней, явно не годились для переговоров. — Но мне нужно переодеться!
Спартак в ответ улыбнулся.
— Господин Иванов, в «Милонге» не надевают костюмы. Вы забыли? Столики стоят на песке…
Я непонимающе посмотрел на него. Действительно, «Милонга» — не самое подходящее место для официальных переговоров. Для романтических свиданий — да, для наслаждения великолепными закатами — да, для поедания свежих морепродуктов — да. Но вести переговоры, сидя разутыми, погрузив пятки в теплый шелковистый песок, отхлебывая местное вино или пиво, рассматривая свежих омаров и креветок, которые подносят вам поварята, — это извращение.
— С вами хочет встретиться госпожа Марта, — пояснил Спартак. — Было решено, что она будет помогать вам.
— Госпожа Марта? — Я испугался, что Спартак заметит легкий румянец на моих щеках. — Она не испугается опухшего лица русского путешественника?..
— Ну что вы, госпожа Марта рада вас видеть…
Оставшуюся часть пути — в течение получаса — мы перекидывались малозначащими фразами.
Я спрашивал его о местных новостях, он меня о перелете. Стена, окаймлявшая аэропорт, и мангровые заросли закончились, теперь дорогу окружала типичная для южного Бали застройка. Границы между населенными пунктами здесь отсутствуют — как и указатели. Заблудиться человеку, впервые севшему на острове за руль, можно даже при наличии карты, на которой обозначены все дороги. Проезжую часть обступают лавочки, где продаются овощи с кока-колой и бензин для скутеров. Иногда их сменяют магазины с претензией на европейский стиль: помимо яркой вывески на английском языке у них почти всегда имеются затемненные двери и надпись «area condition», то есть место, где работает кондиционер. Нередки вполне современные дома в два-три этажа, чем-то напоминающие застройку в некоторых наших южных городах. Встречаются и откровенные!® лачуги, покрытые пальмовыми листьями. Даже удивительно, почему местное правительство, всячески пытающееся придать острову респектабельный вид, мирится с их существованием — тем более по обочинам оживленных дорог.
Но больше всего мне нравились настоящие балийские дома. Они были обнесены стенами метра в два высотой, украшенными сверху стилизованным растительным орнаментом. Стены чаще всего не красят; если бы не грязь от автомобилей, они оставались бы светло-бежевыми, как песчаник, из которого их складывают, или светло-коричневыми, когда на изготовление идет обожженный на солнце кирпич. Однако выхлопные газы делают стены серыми, с потеками от дождей. И потому лишь орнамент и фигурки божеств-хранителей покрывают охряной краской — впрочем, тоже быстро темнеющей.
