Венеция. Под кожей города любви - Бидиша (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
В квартире Стеф сижу на кухне в уголке, пока Джиневра занимается готовкой.
— Если я тебе мешаю, скажи, — говорю я.
— Я жду, пока приготовится… как это?.. чеснок. Ты можешь открыть бутылку вина. Сможешь?
— Конечно, смогу!
— Извини, что не поддерживаю разговор. Мне нужно сконцентрироваться.
— Само собой. Не извиняйся.
— Я полностью сосредоточена. Хочу произвести хорошее впечатление.
Входит Стеф.
— Ну, пожалуйста, дайте мне тоже что-нибудь сделать, — канючу я.
— Нет, — отрезает Стеф. У нее свои представления о том, что можно и чего нельзя делать гостям.
Джиневра что-то говорит ей по-итальянски.
— Ну ладно, можешь потереть пармезан, — скрепя сердце соглашается Стеф.
С рвением выполняю данное поручение.
— Столько хватит или нужно еще? — спрашиваю я спустя какое-то время.
— Это зависит от того, удалось ризотто или нет, — улыбается Джиневра. — Если вышло плохо, добавляешь побольше parmigiano, и получается вкусно.
Мы сервируем стол, Стефания вынимает тяжелый керамический сервиз, подаренный ей Джиневрой по случаю окончания университета. Тихо звучит приятная музыка, которая всегда ассоциируется у меня с Венецией, с водой. Поет Кэт Пауэр.
— Как называется альбом? — спрашиваю у Стеф.
— Ой, как же… «Будь свободна» или «Будь смелой»… Что-то в этом роде…
— «Спи крепко», — подсказывает Джиневра. — «И не забудь принять свое лекарство».
Я хохочу (альбом называется «Ты свободна»).
Ризотто вкуснейшее, сочное, горячее, со спаржей и щепоткой сыра. Кроме него у нас на столе испанский омлет с цукини и отличное белое вино. Как всегда, я не упускаю возможности насладиться чужими кулинарными талантами.
В конце ужина обе мои подруги лезут за зажигалками, и я заявляю:
— Ну, раз вы собрались курить, тогда я возьму себе еще немного ризотто.
Выкурив первую сигарету, Джиневра тут же прикуривает следующую и обращается ко мне:
— Видишь, я взяла вторую сигарету, хочешь еще тарелочку ризотто?
Позор мне, но это предложение я принимаю — зато после ужина убираю со стола и мою посуду.
Позднее мы расслабленно сидим вокруг стола, Стеф и Джиневра перебирают разных персонажей современной итальянской культуры — исполнителей песен, актеров и писателей. Я слыхом не слыхивала ни об одном из них.
— Плоховато, что мы здесь, в Европе, так много знаем о культуре островной Англии и Америки… — говорит Стеф.
— …а мы так мало знаем о вашей культуре, — заканчиваю я ее мысль.
— Это правда достойно сожаления.
— Но ведь вы империя, и мы перед вами преклоняемся, — смеется Джиневра.
— К тому же во всем можно найти хорошую сторону: мы, итальянцы, духовно богаче, поскольку знакомы с разными культурами, — замечает Стеф. И без всякого перехода: — Могу я предложить тебе кофе?
— Да, спасибо, если тебя не затруднит, — говорю я.
Стеф и Джиневра хохочут.
— Ну вот, к концу дня, — обращается Стеф к Джиневре, — в ней наконец проснулась истинная англичанка.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ну да, да, я не участвовала в марафоне. Я отправилась в выставочный центр в Маргере [29], чтобы разобраться наконец, что нужно делать, и мне удалось за один день зарегистрироваться, сдать медицинскую справку и заплатить взнос иностранного участника — и все благодаря моей полной некомпетентности. Я до такой степени не могла ни в чем сориентироваться, что пожилой дядька, следящий за порядком в очереди, схватил меня за руку, поднял ее и закричал:
— Минуту внимания! Эта девушка приехала из Англии и вообще не понимает, что здесь происходит. Давайте-ка все вместе ей поможем.
От этого все собравшиеся пришли в состояние легкой оторопи.
Затем дядька повернулся ко мне и начал спрашивать полушутливым тоном:
— Что я могу для вас сделать среди всей этой сырости? Хотите попить водички? Вы говорите на венецианском диалекте? Может, хотите присесть? Хотите печенья?
Как бы то ни было, в результате этого спектакля все мои проблемы удалось решить на удивление быстро.
Я вернулась домой, работала до конца дня, потом приготовила и аккуратно разложила кроссовки, майку с номером, английские булавки, поясной кошелек, шорты и носки, мазь от солнца, размяла суставы, легла и… проспала марафон от начала и до конца.
Я проспала отправление автобусов с бегунами из Трончетто, поездку к месту старта в Стра, совпадающего с восходом солнца, начало и середину гонки, финиш последних участников на Рива дельи Скьявони, я не увидела временного моста, возведенного между двумя частями побережья, церемонию награждения участников, чествование победителей и не узнала их результатов. Измотанная работой, тренировками, бесконечными подтруниваниями, я спала как героиня известной сказки и проснулась только после полудня.
Позднее, завороженная собственной тупостью, я мотаюсь, как зомби, по окрестным улицам, стараясь пригасить чувство вины, но на каждом шагу наталкиваясь на ребят в шиповках и с медалями. Все они похожи друг на друга — лысые, жилистые, с красноватой кожей, мужественные, — словно свора поджарых гончих псов. Тоскливо до ужаса, ведь я и сама могла бы возвращаться с почетом. А сейчас — ни тебе шумных толп, ни атмосферы праздника, только валяются пустые бутылки из-под тонизирующей воды да спешат по своим делам венецианцы, игнорируя усталых бегунов: «Вы только посмотрите на этих воображал, на этих stronzo [30]! Занимают тут место именно сейчас, когда мне нужно пройти к набережной с покупками из супермаркета!»
История моего неучастия в марафоне всех страшно веселит.
— Теперь мы не можем принять на веру то, что ты рассказываешь, — подкалывает меня Джиневра. — К примеру, я ни за что не поверю, что ты хоть раз участвовала в марафоне в Лондоне.
Пару дней спустя, в конце октября, объявляется Эммануэле — видимо, в порыве раскаяния, если вспомнить, как он вел себя при последней нашей встрече. Телефон звонит, когда я работаю.
— Бидиша? — спрашивает молодой мужской голос.
— Да?
— Это Эммануэле.
— О господи!
Я даже не успеваю смутиться из-за того, что разговариваю по-итальянски, зато раза три переспрашиваю, как у него дела. Правда, на мое счастье, его это не обижает, и он со смехом терпеливо отвечает мне снова и снова. Предлагается аперитив. Я отвечаю согласием.
Договариваемся встретиться в «Торро», синем баре в нескольких шагах от моих дверей. Ощущая нездоровое воодушевление, с трудом заставляю себя работать до конца дня. Когда подходит время, принимаю душ и тщательно выбираю одежду: бирюзовый джемпер, узкие джинсы и любимые удобные башмаки на шнурках (ладно, признаю, другой обуви, других свитеров и брюк к этому сезону у меня тут просто нет). Сверху — новенькая куртка. В сумку запихиваю толстенный итальянский словарь. Неплохо было бы захватить что-то, чем можно занять руки, но в доме ничего не находится — кроме банана, и я беру его с собой.
Темно, на улице людно, народ расслабляется, многие потягивают напитки. К несчастью, я так голодна, что проглатываю банан в два присеста, и к тому времени, когда ровно в семь, с боем часов на колокольне Фрари, площадь быстрым шагом пересекает Эммануэле, в руках у меня остается мягкая шкурка.
Подлетев ко мне, Эммануэле здоровается. Совершенно естественно, непринужденно и тепло мы расцеловываемся. Потом я забываю все, что знаю по-итальянски, иду к мусорному контейнеру и запихиваю в него банановую кожуру. Обратно возвращаюсь бегом (не особенно грациозно), пока Эммануэле не успел сообразить, что к чему.
Колокола на Фрари все еще звонят, это один из моих любимых звуков в Венеции — потрясающие расходящиеся круги гула. Мы с Эммануэле переглядываемся и улыбаемся. Мне редко встречались такие люди, буквально излучающие безыскусность и простоту, — в самом лучшем смысле этих слов. Словно юный поэт-бунтарь, Эммануэле попирает венецианские табу, вот и сейчас, вопреки правилам, он явился весь в черном.
