Старый патагонский экспресс - Теру Пол (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Это действительно напоминало некую изощренную игру, в которой я стремлюсь достичь неясной, ускользающей цели: узнать насчет поезда, найти вокзал, купить билет, посадка и занятие места в вагоне знаменовали конец раунда. Сама поездка становилась эпилогом и далеко не всегда помогала снять напряжение. Я так был погружен в эти игры с билетами, что временами забывал, куда вообще направляюсь. Вопрос на эту тему начинал казаться мне вопиющей бестактностью, и я неохотно бурчал в ответ:
— Никуда.
В колумбийской песне поется:
Санта-Мария, где в нищете умер Симон Боливар, похороненный во взятой взаймы рубашке, — самый старый город в Колумбии. В последние годы он переживает нечто вроде бума, но заново отстроенные роскошные отели вынесены за городскую черту, подальше от баров и бильярдных. Могила Боливара стала его достопримечательностью, и, как и все крупные города в Латинской Америке, он украшен грандиозной статуей освободителя. Это демонстративное преклонение перед Боливаром заключает в себе ядовитую иронию, но в то же время может служить ключом и к остальным парадоксам этого континента. Ведь фактически Боливар сбежал в Санта-Марию, спасаясь от убийц в Боготе. Тогда его заклеймили диктатором в Перу, предателем в Колумбии, а в Венесуэле — у себя на родине — вообще объявили вне закона. Пожалуй, довольно странная и жесткая награда за освобождение Латинской Америки. Памятники появились через много лет после его смерти, и выгравированные на них слова — не более чем его боевой клич в годы расцвета революционного движения. Какой городской совет отважится заглянуть в его мемуары, чтобы вырезать его слова на полированном мраморе? «Америка неуправляема, — писал он Флоресу. — Служить революции — все равно что пахать море. Единственное, что можно сделать в Америке, — это эмигрировать».
И сюда, в Санта-Марию, Боливар явился с намерением сбежать из страны. Город был совсем небольшим в 1830 году — он и сейчас невелик: несколько жилых кварталов, пляж, кафе и бордели (« Мистер!!!»),полоска берега и синий простор Карибского моря. В этот безоблачный мартовский день, благословенный ярким солнцем, город словно вымер. Я сошел с автобуса из Барранкильи и направился к морю, по пути расспрашивая прохожих о том, где находится вокзал. Девушек в борделе мое появление привело в неописуемый восторг, и они обиженно захныкали, когда оказалось, что я всего лишь заглянул расспросить дорогу.
Касса была закрыта, но к оконному стеклу было приклеено написанное шариковой ручкой расписание поездов: одно прибытие, одно отправление, а также название поезда — экспресс «Де-Соль». Я сел на скамью и стал ждать, когда откроется касса. Но вдруг я услышал крики: четверо полицейских гнались по вестибюлю за мальчишкой. Они повалили его на пол и сковали по рукам и ногам. Затем усадили на скамью возле меня. Он был весь всклокочен и избит и тяжело дышал, но не двигался. Я встал и пересел на другую скамью. Не дай бог ему взбредет в голову бежать, тогда полицейские запросто откроют пальбу, и мне вовсе не улыбалось оказаться под пулями.
Худенькая старушка с сумкой для покупок (она тоже собиралась ехать в Боготу) подошла к пленнику. Она наклонилась, рассматривая его в упор, и обменялась несколькими тихими фразами с полицейскими. А потом все же села возле меня.
— Кто он? — поинтересовался я. — Вор?
Она воззрилась на меня, прищурив один глаз. Из-за толстых очков с увеличивающими линзами вид у нее был как у ненормальной.
— Ненормальный! — прошептала она.
Открылась касса. Я подошел к окошку и попросил билет в спальный вагон до Боготы.
— У вас есть семья?
— Да.
— Они едут с вами?
— Они остались в Новой Англии.
— Но тогда я не смогу продать вам купе в спальном вагоне, — заявила кассирша. — Они только для семейных пассажиров. Шесть мест или больше.
Что оставалось делать? Я купил обычную плацкарту и спросил:
— А когда поезд прибывает в Боготу?
Она мило разулыбалась, но оказалась в явном замешательстве.
— Завтра, наверное.
— Но ведь тогда мне нужно где-то спать, верно?
— Если вам так это необходимо, попросите кондуктора, когда сядете на поезд. Он продаст вам место.
Я обреченно подумал, что придется давать взятку кондуктору. Но когда я увидел, на что похожи спальные купе — грязные клетушки с продавленными полками, — мне совсем расхотелось туда попасть. Пока состав не ушел, я поспешил в ближайший магазин и купил несколько кусков хлеба, сыр и того, что продавщица назвала «восточными колбасками». В подкупе должностного лица не было никакого смысла: в спальном вагоне не было ни постели, ни туалета, ни замков на дверях. Оставалось испытывать судьбу в общем вагоне на скользких пластиковых сиденьях. Кто-то сказал, что это будет долгая поездка.
Стоило нам ближе к ночи отойти от платформы, как я испытал сильнейшее желание покинуть поезд. Мне уже было плохо, и никакое путешествие не оправдывало таких мук. Дети оглушительно ревели на руках у матерей, и не успели мы отъехать, как все громко принялись осуждать разбитые лампочки, жару и толкающихся соседей. «Ты занял мое место!»— пронзительно кричал мальчишка на какого-то старика, ехавшего со своей престарелой женой. «Я никуда не двинусь!»— отвечал старик. Все в вагоне задыхались и обливались потом от духоты. «Мне дышать нечем!» —пожаловалась женщина. «Ну и вонь!» —буркнул себе под нос пассажир весьма угрожающего вида. Совсем недавно на платформе меня тронула та нежность, с которой отцы целовали на прощанье своих деток, молодые влюбленные обнимались, а муж и жена держались за руки перед разлукой. Но сейчас те же самые люди превратились в квакающих жаб, и я испытывал к ним лишь отвращение. Они имели перед собой цель. Им нужно было попасть домой, или на работу, или в гости к друзьям. У меня такой цели не имелось.
Я стал жертвой собственных планов. Я забрался к черту на рога и сел на этот поезд с единственной целью — оказаться на поезде. Да, я направлялся в Боготу. Но для меня Богота ничего не значила, и я собирался попасть туда только для того, чтобы сразу покинуть. В иных обстоятельствах такое путешествие могло восприниматься как приключение, но сейчас мне было не до шуток. Я уже не мог отменить поездку и сойти с поезда; мы катили куда-то в ночной темноте; локомотив то и дело свистел, и пассажиры, убаюканные перестуком колес, улыбались весьма мрачно. И я пожалел от души, что этот поезд уносит меня не прочь из Колумбии, но, наоборот, еще дальше в глубь страны, в места, о которых я не слышал ничего хорошего: жара, москиты, болота Магдалены — в заведомо негостеприимную столицу.
Выехав из Санта-Марты, мы пересекли зеленую долину, на дальнем конце которой бархатными силуэтами вырастали горы, вызолоченные последними лучами заката. Затем последовали долгие километры вдоль побережья, и спускавшееся за горизонт солнце окрасило алым поверхность болот, среди которых сверкали, как новые звезды, оконца чистой воды. Эта картина, обрамленная пальмами и перемежавшаяся обработанными полями, внушила мне некоторую надежду на лучшее. Поверхность озер постепенно теряла яркие краски и морщилась под ночным ветром.
Вагоны были практически полны, и уже на первой остановке в Сиенаге мы услышали, как возмущенно ревет толпа людей, ожидавших посадки. Очень вовремя в поезде погас свет, и внутрь хлынули желающие попасть в Боготу. «Вся Колумбия поднялась на крыло!» — бодро вещает карманный путеводитель по Южной Америке. «Никто не ездит на поезде!» — твердили мне в Барранкилье. Там были даже такие люди, которые не верили в само существование поездов, и мне приходилось целыми днями добывать информацию о железной дороге. Но тогда откуда, скажите на милость, взялась эта толпа? Впрочем, объяснение могло быть до обидного простым. Вопреки заявлениям о том, что Колумбия — богатая цивилизованная страна, на самом деле это страна полуграмотных крестьян, большинство которых проживает в невыносимых условиях. Эти условия: нищета, неграмотность, уязвимость перед властями — создали устную традицию, и благодаря ей, то есть так называемому лесному телеграфу, информация о прибытии поезда доходит до их ушей. Мы прибыли в Сиенагу с опозданием, и люди проторчали весь день на платформе: им сказали, что поезд придет по расписанию. И теперь они с боем брали оставшиеся незанятыми места, волоча за собой ящики и чемоданы. Но еще больше народу так и осталось в проходах либо стоять, либо сидеть на своих же картонках. Из-за них в вагоне было не протолкнуться. Как будто в пригородной электричке, везущей рабочих с фабрики. Только это был поезд дальнего следования, и ему предстояло проехать семьсот пятьдесят миль до Боготы.
