Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар (книга жизни .txt) 📗
— И до тех пор, пока будут эти мудрые люди, и их будут слушаться, — сказал он, — все у нас будет хорошо. Но таких мудрецов становится с годами все меньше и меньше. И таких, на кого можно полностью положиться, скоро совсем не останется; конечно же, кроме нас, меня и Угге. А потому очень важно, чтобы более молодые, у которых борода еще не поседела, прислушивались бы к нашим советам и учились бы у нас, до тех пор пока сами не станут мудрее. Ибо правильно, когда старшие поучают, а молодые сознают, что их разумение ничтожно.
Третьим поднялся хёвдинг от Финведена. Он выше к камню и встал рядом с двумя другими. Звали его Улоф Летняя Птичка, и хотя он был еще молод, слава о его уме уже разносилась повсюду. Это был статный мужчина, темноволосый, с острым взглядом, с горделивой осанкой. Он побывал на Востоке, где служил у киевского князя и императора в Константинополе. Домой он вернулся с большими богатствами. Прозвище Летняя Птичка он получил за то, что любил носить роскошную, разноцветную одежду. И ему самому это прозвище было по вкусу.
Все жители Финведена, — как дюжина выборных, так и остальные, сидевшие за ними, — встретили своего хёвдинга радостными криками, когда тот вышел к камню. Он и вправду был настоящим хёвдингом. И когда он встал у камня с двумя другими, то между ними была видна большая разница. На Улофе был зеленый плащ, вышитый золотом, и сияющий серебряный шлем.
Он также провозгласил мир на тинге, а затем сказал, что его доверие к мудрости старых людей, возможно, не столь велико, как их собственное. Как он считает, доброе разумение может быть и у молодых, и даже еще больше. Но он не может возразить старикам в том, что мир — это действительно хорошо. Однако следует всем задуматься о том, что теперь мир поддерживать все труднее, и все это из-за того, что то там, то сям поднимается смута, которую вызывают христиане, эти злые и коварные люди.
— Когда я говорю о христианах, я знаю, что говорю, — добавил он. — Ибо вам всем известно, что пять лет я прослужил в Византии причем обоим императорам, — и Василию, и Константину. И там-то я насмотрелся, какими могут быть эти христиане в своей жестокости. Они отрезают друг другу носы, уши, причем из-за каких-то пустяков, а иногда оскопляют друг друга. А молодых женщин, даже красавиц, они часто держат взаперти в каменных домах и запрещают им общаться с мужчинами. Ту же, которая нарушит этот запрет, они замуровывают заживо в каменную стену и тем самым обрекают ее на медленную смерть. Иногда бывало, что они уставали от своего императора, или он не нравился им своими приказами. Тогда они хватали его и его сыновей и выжигали им глаза каленым железом, так что те делались слепыми. И все это творилось во имя их христианства, ибо они считали увечье меньшим злом по сравнению с убийством. Так что теперь вы сами можете понять, что это за люди. И если они могут так поступать друг с другом, так что же они сделают с нами, нехристианами, если они нас одолеют? Каждый должен вовремя задуматься об этом, пока опасность не возросла. Разве мы только что не стали свидетелями того, как христианский священник проник сюда, к камню, и совершил убийство прямо на глазах у женщин Веренда? Его привели сюда с собой из Гёинге, и наверное, со злым умыслом, но это их дело между собой, и Финведен не будет вмешиваться. Но все-таки было бы хорошо, чтобы на тинге приняли решение: пусть все христианские священники, приходящие в Гёинге, Веренд или Финведен, сразу же будут убиты, и не надо держать их рабами, а тем более беспрепятственно позволять им ходить повсюду с их уловками да речами. Ибо только так мы сумеем предотвратить многие бесчинства и поддерживать мир.
Так говорил Улоф Летняя Птичка, и многие согласно кивали ему.
Все трое сели теперь на камни для хёвдингов, которые лежали на лужайке перед камнем Крака, и тинг начался. По старому обычаю, прежде разбирали те дела, которые произошли на самом месте тинга, и потому поступок магистра оказался первым. Угге требовал виру за убитого Властелина и хотел знать, кому принадлежит этот священник и что он делает здесь на тинге. Орм, который тоже сидел среди дюжины выборных, встал и ответил, что священник прибыл сюда вместе с ним, хотя он и свободный человек, а не раб.
— Более мирного и спокойного человека вам не сыскать, — сказал он. — Никакой он не убийца, и единственное, что он умеет, — это читать писания, петь и ладить с женщинами. А сюда он прибыл по делу, которое теперь уже потеряло смысл.
И Орм поведал собравшимся о магистре и его поручении: о том, как он был послан из Хедебю, чтобы заменить в рабстве священника в Финведене, которого теперь уже убили.
— И об этом речь пойдет еще дальше, — сказал он. — А то, что произошло с Властелином, пусть засвидетельствуют те, кто видел все своими глазами. Сам же я не верю, что этот священник способен на убийство.
Соне Ясновидящий решил, что надо выслушать свидетелей.
— Но как бы ни было, — сказал он, — между Верендом и Гёинге не должно возникнуть никакой вражды. Это дело будешь судить ты один, Угге. Человек этот чужестранец, мало к чему пригодный, и к тому же крещеный. Так что как ты ни рассудишь, все равно от него мало проку. Но от Гёинге нечего тебе требовать виру за то, что здесь случилось, ибо человек этот для нас чужак.
Потом начали слушать свидетелей. Многие видели, как Властелин с громким криком упал с камня. Но никто не видел, ударили ли его с обратной стороны камня или нет. Даже Токе сын Грогулле, который был из дюжины жителей Веренда и первым пришел к камню, не мог сказать ничего определенного. Однако он пояснил, что крест, который держал перед собой священник, — его единственное оружие, — был сделан из таких тонких веточек, что им едва ли можно было прихлопнуть вошь, но только не убить такого живучего старого лиса, как Властелин. Поэтому Токе предположил, что старик сам поскользнулся и сломал себе шею при падении. Но лучше всего, добавил он, об этом расскажут женщины, которые были там, если они, конечно, настроены сказать правду.
Угге задумался и в конце концов сказал, что нет другого выхода, кроме как послушать женщин.
Женщины только выжидали момента, чтобы взять слово. Они вышли к камню все сразу, — и молодые, которые прыгали вокруг камня, и старухи, которые помогали им. Все были одеты в свои праздничные наряды, с браслетами на руках, цепями на шее, с широкими кольцами и в разноцветных покрывалах. Вначале было видно, что они оробели, оказавшись рядом с судьями и выборными. Вместе с ними был и магистр: жалкий, со связанными руками и с ремнем на шее, за который его держали две старухи, — точно так же, как они вели к камню козлов. При виде этой картины и выборные, и все остальные люди на тинге громко захохотали.
Угге склонил голову набок, почесал себе за ухом и озабоченно посмотрел на эту процессию. Он заявил, что женщины должны рассказать перед всеми, как случилось, что Властелин был убит: действительно ли их пленник совершил это убийство или же нет. Они должны рассказать все, как было на самом деле, и было бы хорошо, добавил судья, если бы две-три из них выступили свидетелями.
Сперва женщины даже испугались звука собственных голосов: они шушукались друг с другом и никак не могли решить, кто же начнет первый. Но вскоре они приободрились и начали выступать уже серьезно. Их пленник, сказали они судьям, подошел к камню и громко закричал, ударив Властелина по голове своим крестом, — так, что тот вскрикнул. А потом он всадил крест ему в живот и сбросил его с камня. Все единодушно засвидетельствовали это. Однако некоторые утверждали, что священник ударил только один раз, а другие — что два раза, и они поспорили друг с другом об этом.
Как только магистр услышал свидетельские показания, он побледнел от страха и изумления. Воздев связанные руки к небу, он громко воскликнул: «Нет, о нет!» Но никого не волновало, что он там собирается сказать, а старухи дернули за ремень и заставили его замолчать.
Угге сказал, что свидетельств больше, чем достаточно, ибо даже показания женщин могут считаться достоверными, когда так единодушны многие из них. И вовсе не имеет значения, ударил убийца один раз или два. Совершенно ясно: произошло убийство священника на святом месте.
