Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар (книга жизни .txt) 📗
Другой печалью Орма был урожай. Ему надо было знать, в какое именно время года ожидается Христос, но об этом брат Виллибальд ничего не знал. Орм все сомневался, стоит ли вообще сеять, если урожай уже не понадобится, даже в случае его созревания до пришествия Христова. Но вскоре ему удалось развеять свои сомнения.
С самого начала этого года все молодые женщины-христианки сделались необычайно любвеобильными. Они плохо представляли себе, как будет обстоять дело с любовными утехами на небе, и потому стремились наверстать упущенное, пока еще было время. Земной мир казался им лучшим из миров. Незамужние девицы стали шаловливыми и без конца бегали за мужчинами. И даже в замужних женщинах была заметна перемена, хотя они чинно держались только своих мужей. Иное поведение казалось им предосудительным, тем более что суд Божий был уже близко. Так что большинство женщин в Овсянке к весне этого года все как одна забеременели. И когда Орм увидел, что то же самое ожидает и Ильву, и Торгунн, да и других тоже, он почувствовал облегчение и распорядился, чтобы сев шел как обычно.
— Дети ведь не рождаются на небесах, — объяснил он. — Они должны обязательно родиться на земле. Но женщины наши разродятся только к началу следующего года. Значит, выходит, что слуги Божий подсчитали неправильно, а может, и сам Христос изменил свои планы. Но теперь у меня есть верная примета, когда ожидать Его пришествия: через девять месяцев после того, как женщины перестанут беременеть. Тогда мы и будем готовиться к этому, но не раньше.
Брату Виллибальду сказать было нечего. Время шло своим чередом, и священник сам уже начал сомневаться в сроках. Может быть, говорил он, Христос действительно изменил свое намерение, потому что слишком уж много еще на земле грешников, которым не проповедано Евангелие.
В ту осень в края близ границы пришло много чужестранцев с востока. Все они были воинами, и на них были видны рубцы от оружия, а некоторые просто шли с кровоточащими ранами. Их было одиннадцать, и они толпой переходили от двора к двору, прося о подаянии и ночлеге. Они останавливались в каком-нибудь доме на ночь-две, затем шли дальше. О себе они говорили, что родом из Норвегии и вот возвращаются домой. Но больше они ничего о себе не рассказывали. Люди они были мирные, никому не причиняли зла. И если им отказывали в ночлеге, они безропотно двигались дальше, словно бы это их не смущало.
Дошли они и до Овсянки, и Орм встретил их у ворот вместе с братом Виллибальдом. Едва увидев священника, люди эти упали на колени и со всей серьезностью попросили благословить их. Священник охотно исполнил такое желание. Похоже, они были рады, что попали в дом к христианину, но больше всего они просветлели от встречи со священником. Изголодавшись, они набросились на еду. Насытившись же, просто сидели и смотрели перед собой неподвижным взглядом, особенно не слушая, что говорилось, словно бы думали совсем о другом. Брат Виллибальд увидел их раны, но сами эти люди желали только его благословения, и больше ничего. Когда же они узнали, что следующий день — это воскресение, они изъявили желание присутствовать на мессе и послушать проповедь. Орм охотно позволил им остаться, хотя его и коробило, что они ничего не рассказывают о себе.
Настало чудесное воскресение, в церкви собралось много народу — из тех, кто дал брату Виллибальду обещание посещать храм после своего крещения. Чужестранцы сели впереди всех и внимательно слушали проповедь. Брат Виллибальд говорил то же, что и обычно в этом году: что скоро наступит конец мира, хотя точные сроки никому не ведомы, и что каждый христианин должен бодрствовать. При этих словах чужестранцы слегка усмехнулись, впрочем, без особой радости. А у других слезы текли по лицу. После мессы они вновь попросили у брата Виллибальда благословения, и тот исполнил их желание.
— Ты хороший человек, — сказал священнику один из них, — но тебе неизвестно, что конец мира уже наступил. Христос взял к себе нашего короля, а про нас забыл.
Никто не мог понять, что они такое говорили, но больше из них ничего нельзя было вытянуть. В конце концов они поведали, что с ними приключилось. Говорили они скупо, равнодушно, словно ничто их уже не волновало на этой земле.
Они сказали, что их король, Олав сын Трюггви из Норвегии, который был для них выше всех живущих на земле, вторым после Христа, пал в большой битве против данов и свеев. Их самих захватили в плен свей, атаковавшие их корабль, и они от изнеможения уже падали, оказавшись зажатыми между щитами или же истекая кровью от многочисленных ран. Те, кому повезло больше, отправились на небо вслед за своим королем. А уцелевшие взошли на один корабль свеев, который плыл домой. Всего их было сорок пленных. Когда однажды ночью они вошли в устье какой-то реки, то кто-то сказал им, что река эта называется святой. Услышав это, пленники приободрились. Они подточили свои оковы, насколько смогли, и вступили в бой со свеями на корабле. Им удалось пересилить их, но и из самих норвежцев многие отправились к королю. Оставалось лишь шестнадцать, и они гребли вверх по реке, насколько хватило сил. Еще пятеро, получив тяжелые раны, скончались прямо за веслами с улыбкой на губах. А одиннадцать взяли себе оружие свеев и бросили корабль, отправившись через земли прямиком в Халланд, чтобы затем добраться до Норвегии. Они сказали, что вдруг поняли, что они — худшие из воинов короля, раз их оставили на земле, тогда как большинство последовали за Олавом на небо. Но лишить себя жизни они не осмелились, ибо боялись, что король не захочет признать их. И они решили, что ради искупления грехов должны во что бы то ни стало дойти до Норвегии и рассказать там, что случилось с их королем. Каждый день, сказали они, они читают молитвы, но наизусть они помнят не так-то много, и они постоянно напоминают друг другу о всех наставлениях воинам-христианам, которые они когда-либо слышали от своего конунга. А теперь они рады, что встретили здесь христианского священника, услышали мессу и получили благословение. Подошло время идти дальше, ибо они спешат в Норвегию, чтобы рассказать там, что же произошло. А после этого, как они верили, им откроет, возможно, сам король, что они достойны пребывать вместе с ним на небесах, хотя они худшие из грешников.
И норманны отправились дальше, поблагодарив Орма и священника за гостеприимство. И в Овсянке больше ничего о них не слышали, как и о конце мира тоже.
Когда год подошел к концу, и ни единого знамения с небес не было, в приграничных землях воцарилось спокойствие. Между смоландцами сохранялся мир, а среди жителей Геинге не происходило ничего примечательного, лишь самые обычные убийства на пирах или парочка сожжений заживо из-за распри между соседями. В Овсянке все шло своим чередом. Брат Виллибальд проповедовал учение Христово и нередко сетовал на медлительность, с которой это учение доходило до его прихожан, несмотря на все прилагаемые им усилия. Особенно он сердился, когда кто-нибудь приходил к нему с согласием принять крещение, но взамен требовал себе бычка или телку. Но часто он признавал и то, что могло бы быть гораздо хуже, и он уверял себя, что некоторые из новообращенных теперь уже не такие злобные, как до крещения. Оса помогала ему всем, чем могла. И хотя она постарела, она все равно оставалась очень подвижной и управлялась с детьми и служанками. Они с Ильвой ладили и почти не вздорили между собой. Ибо Оса всегда помнила, что ее невестка — из королевского рода, и потому всегда уступала ей, даже если это иногда стоило ей труда.
— Старушка-то моя, — говорил Орм Ильве, — любит командовать еще больше тебя. Но, как я и надеялся с самого начала, она никогда не посмеет нападать на тебя.
Да и сами Орм с Ильвой жили в мире. Когда им случалось спорить друг с другом, они обычно не скупились на обидные выражения. Но такое бывало редко, и ссоры эти быстро прекращались, так что потом никто не держал на другого зла. Орм никогда не наказывал свою жену, и в этом он отличался от других. Даже сильно рассердившись, он вынуждал себя к сдержанности, и дело ограничивалось просто опрокинутым столом или разбитой дверью. Потом он обращал внимание на то, что все эти стычки обычно заканчивались одинаково. Тем более что ему самому все равно приходилось чинить то, что он сломал в пылу ссоры. И всегда в конце концов получалось так, как хотела Ильва, хотя она не опрокидывала столов и не ломала дверей, а только пару раз швырнула ему в лицо тряпку и разбила глиняное блюдо, бросив его на пол, Орму под ноги. Так он постепенно уразумел, что спорить с женой накладно, и целые годы проходили у них в согласии, без единого упрека.
