Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар (книга жизни .txt) 📗
Одна лишь Людмила не показывала перед верзилами ни тени страха. Она часто заходила в коровник посмотреть на них, иногда вместе с другими, а иногда одна. И мужчины только и делали, что пялились на нее, а она, несмотря на свою молодость, уже понимала, что у них в голове.
И вот однажды, когда она пришла в коровник одна, Грейп сказал:
— Будешь моей невестой.
— Нет, моей, — сказал Улльбьёрн.
— Приходи поиграть на сеновал, если не боишься, — добавил Грейп.
— А я могу поиграть с тобой лучше, чем Грейп, — вставил Улльбьёрн.
Людмила засмеялась.
— Вы что же, оба в меня влюбились? — сказала она им. — Это не годится. Я девушка, и к тому же из королевского рода, и вовсе не намерена связываться с первыми встречными бродягами. Но один из вас нравится мне больше, чем другой.
— Не я ли? — сказал Грейп и выпустил из рук лопату.
— Не я ли? — сказал Улльбьёрн и отложил метлу.
— Мне нравится больше тот, кто сильнее, — ответила Людмила. — Хотелось бы мне посмотреть, кто же из вас окажется им.
Оба работника вскинулись. Они молча смотрели друг на друга.
— Тот, кто победит другого, сможет посидеть со мной немножко у речки, — тихо произнесла Людмила.
Тогда парни заревели, словно оборотни, и кинулись друг на друга. Силы их были равны, и ни один из них никак не мог справиться с другим: они боролись так, что стены тряслись. А Людмила встала в дверях, чтобы увернуться от них.
Когда она стояла там, мимо проходил Орм.
— Что там за шум? — спросил он. — Что это они делают? Людмила повернулась к нему и улыбнулась.
— Они бьются, — сказала она.
— Бьются? — спросил Орм и подошел поближе. — Зачем?
— Они бьются из-за меня, — довольно проговорила Людмила. — На них нашла ярость берсерков.
И вслед за этим она резво убежала, ибо по выражению лица Орма заметила, что он начинает сердиться и гнев его столь велик, что она никогда не видела ничего подобного.
У стены стояла старая метла. Орм выдернул ее древко и с этим оружием вошел в коровник, закрыв за собой дверь. Теперь было слышно, что его голос перекрывал вопли других, а потом все внутри затихло. Однако после рев возобновился с прежней силой, и стал еще громче. Служанки выскочили на двор и слушали, как ревут в коровнике, однако никто не посмел открыть дверь, чтобы посмотреть, что там такое творится. Кто-то кликнул Раппа с его топором, но того поблизости не оказалось. Потом вдруг одна половинка двери вылетела и на двор выскочил ужасный бык, с разорванной веревкой на шее, и бросился в лес. При его появлении все громко вскрикнули, а Людмила испугалась и заплакала, так как поняла, что дело оборачивается хуже, чем она думала.
В конце концов все внутри утихло, и из коровника вышел Орм. Он задыхался, отирая пот со лба. Орм вышел хромая, одежда на нем висела клочьями, и часть бороды на щеке была вырвана. Служанки засуетились вокруг него с ахами и охами. А он посмотрел на них и сказал только, что Улльбьёрну и Грейпу ужин можно не ставить.
— И не только ужин, — сказал он. — Но что мне делать с ногой, просто не знаю.
И он захромал дальше, к Ильве и священнику.
В коровнике царил полный разгром, и берсерки лежали в одном углу. У Грейпа из горла торчал острый конец древка, а у Улльбьёрна вывалился язык. Оба были мертвы.
Людмила струсила еще больше, опасаясь сурового наказания. Ильва считала, что девочка заслужила это, потому что сама вошла к работникам. Однако Орм вступился за нее, и она отделалась гораздо легче, чем могла ожидать. К тому же о том, что происходило в коровнике, Людмила рассказала так, что ее саму не в чем было упрекнуть. Орм был даже рад тому, что все так обернулось, после того, как увидел, что рана на его ноге пустяковая. Теперь он уверился в том, что работники эти на самом деле были местью со стороны Гудмунда с Совиной Горы. А потому Орм был доволен тем, что смог одолеть их, уложив обоих берсерков практически голыми руками.
— Ты это здорово придумала, Людмила, — сказал он. — Натравить их друг на друга, когда они тебя домогались. Ибо неизвестно, сумел бы я один справиться с ними, если бы они не обессилели, борясь друг с другом. Так что я думаю, Ильва, девочку не надо наказывать за то, что она по своему неразумию одна вошла к ним в коровник. К тому же она еще слишком молода, чтобы понять, о чем думают мужчины, когда видят ее.
Ильва с сомнением покачала головой, но сделала так, как советовал Орм.
— Дело теперь прошлое, — сказал он. — И никто не может отрицать, что эти здоровяки славно поработали на нас. У меня теперь есть и колодец, и лодочный сарай, и чести прибавилось, а Гудмунд остался с носом. Так что все идет как надо. Но ему я дам знать, что если он еще хоть раз попытается насолить мне, я ему такое устрою, что он потом всю жизнь будет сидеть тихо.
— И я пойду с тобой, — серьезно сказал Свартхёвди, который слышал этот разговор.
— Ты еще мал, чтобы держать в руках меч, — сказал Орм.
— У меня есть топор, который смастерил для меня Рапп. И он сказал, что вряд ли отыщется еще такой же острый топор, как этот.
Орм с Ильвой засмеялись, но брат Виллибальд был недоволен и сказал, что не годится так рассуждать крещеному ребенку.
— Скажу тебе, Свартхёвди, — начал он, — и повторю это и пять, и десять раз, что меньше всего думай об оружии, а больше — о том, как тебе выучить «Отче наш», который я часто тебе читаю и стараюсь, чтобы ты запомнил эту молитву. Твой брат Харальд уже знал эту молитву наизусть, когда ему исполнилось всего лишь семь лет. А тебе пошел двенадцатый год, и ты никак не запомнишь ее.
— Пусть Харальд читает ее за нас двоих, — тихо ответил Свартхёвди. — А мне это не к спеху.
Так протекало время в Овсянке, и события здесь случались самые незначительные. У Орма не было иных желаний, кроме как сидеть дома в мире и покое до конца своей жизни. Однако через год, после того, как убил он двух берсерков, он все-таки отправился в свое третье путешествие.
Глава 2
О человеке с Востока
В Овсянку прискакал Улоф Летняя Птичка, в сопровождении еще десяти человек. Принят он был как дорогой гость. Он остался у Орма на три дня, ибо они с хозяином Овсянки были большие друзья. Сам же он направлялся к восточному побережью, в Кивик, куда заходили корабли с Готланда, привозя соль. И когда Орм узнал об этом, он тоже решил поехать за солью вместе с Улофом.
Настали времена, когда соль было купить трудно, хотя люди и готовы были заплатить за нее подороже. А все из-за короля Свейна Датского и его воинских побед. Ибо драккаров у короля Свейна было теперь очень много, и он яростно преследовал любого, кто попадался ему в море. Король разграбил Хедебю. Рассказывали, что он опустошил и страну фризов. И всем было известно, что он подумывал захватить всю Англию, и еще что-нибудь в придачу. Торговля и всяческие купеческие дела ничего для него не стоили, он ценил лишь корабли и отважных воинов. И так далеко зашло, что в последнее время с Запада вообще не появлялось судов с запасами соли: они просто не осмеливались подходить к берегам Скандинавии. Оставалось только одно — та соль, которую гуты везли из Вендена, и за эту соль жители побережья так ревниво бились друг с другом, что другим землям почти ничего не доставалось.
Орм взял с собой восьмерых людей и вместе с Улофом Летней Птичкой отправился в Кивик. Там они долго пробыли в ожидании хоть какого-нибудь корабля, и тем временем в этом же месте собралось много других людей со всех концов страны. Наконец на горизонте показались два судна с Готланда. Они везли тяжелый груз и бросили якорь на расстоянии от гавани. Потребность в соли была столь велика, что жители Готланда занимались торговлей с большими предосторожностями, чтобы их ненароком не убили ненасытные покупатели. Корабли гутов были большие, с высокими бортами, с надежной командой, и покупатели отправлялись к ним в маленьких лодочках, поднимаясь на борт по двое.
Улоф Летняя Птичка и Орм наняли себе рыбачью лодку и принялись грести к кораблю. На них были красные плащи и блестящие шлемы, и Улоф роптал потихоньку на убогость лодчонки, ибо ему хотелось бы плыть с большей пышностью. Когда подошла их очередь, они поднялись на борт того корабля, над которым развевалось знамя хёвдинга. А их гребцы, — один — слуга Орма, а второй — Улофа, — громко выкрикнули их имена, так что гуты сразу же поняли, что к ним пожаловал не кто иной, как хёвдинги.
