Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Зря будил ты меня, Тимоха, — упрекнул Гаврила. — Теперя не усну... Чаво расшумелся, как воробей на дождь?
— После поздно бить сполох.
— А и зазря неча в трубы трубить... Жилами спокою не нажить, а чего бог не даст, того и не станется. Пойдем обратно к костру — зябко тут...
От реки надувало холод, волна шелестела по белому песку и откатывалась в темь.
Сдаваясь на уговоры Гаврилы, Тимоха сказал:
— Глянем-ко поближе. Ежели нет челна, так и с плеч долой...
Плескался ветер в темных кустах, мерещилось всякое. Сжимая топоры, мужики обшарили весь берег. Тимоха вздохнул облегченно.
Шли обратно, не опасаясь.
— Эко пугливой какой ты стал, — подшучивал над ним Гаврила.
— Станешь пугливой, как отведаешь боярских батогов. В запрошлом годе увели у Сидяка кобылу, так холопа его забили насмерть.
— Ничо, у нас не уведут.
Снова сели к костру, выковырнули из-под угольев поспевшую репу. Перекатывая черные комочки с ладони на ладонь, подшучивали над своими страхами.
Вдруг из-за протоки, взорвав дремотную тишину, раздался громкий топот. Тимоха репу швырнул в костер, взвился на ноги:
— Увели-и!
Побежал по луговине на топот, спотыкаясь и падая. Гаврила рядом с ним размахивал руками, бежал тяжело, с грудным надсадным дыхом — ругался сполошно.
На светлой закраинке неба мелькнула на миг и скрылась за холмом темная фигура всадника.
Тимоха упал на землю, схватившись за голову, катался в мокрой траве.
Гаврила рядом стоял, опустив враз обессилевшие руки.
— Вот те и бревно, вот те и саврасый с бабками. По ходу я угадал — лучшего коня из табуна увели, половецкого атказа. Спустит с нас Одноок шкуру, живыми с его двора не уйдем...
— Батюшки-святы! — всплеснул руками Гребешок, увидев подъезжающего к мельнице на коне Вобея. — Да где же ты, шатучий тать, этакого атказа раздобыл?
— У боярина Одноока за гривну кун купил.
— Врешь.
— А ежели вру, так почто спрашиваешь? — задиристо сказал Вобей и спрыгнул наземь.
Ранний был рассвет, едва брезжило. Разминаясь после долгой езды, Вобей подрыгал ногами, похлопал себя по бокам.
— Вижу, Гребешок, понравился тебе конь.
От страха у мельника все похолодело внутри. Пять ден смирно сидел Вобей, один только раз высунулся — вернулся, будто из болота, мокрый, но веселый. Показал Гребешку перстенек:
— Хорош?
Перстенек был с рубином.
— Невинную душу загубил? — спросил упавшим голосом мельник.
— Со дна речного достал...
Не поверил тогда Вобею Гребешок — у Лыбеди, чай, дно перстеньками не выстлано.
Дунеха, разглядывая на свет прозрачный камушек, вздыхала и закатывала глаза. За всю жизнь свою мельник не намолол ей муки на этакий перстенек.
Снова не спала она в ту ночь, чаще прежнего вставала испить водицы, перелезала через мужа, смотрела на похрапывающего Вобея с нежностью, задевая то плечом, то локтем, старалась разбудить его. Но Вобей спал крепко, еще крепче держал слово, данное Гребешку. Не время было ему тревожить мельника, надежно хоронился он в его избе...
— На что тебе конь, Вобей? — спрашивал беспокойно Гребешок. — Его, как перстень, в кармане не утаишь.
— А тебе и не вступно? Тебе и на ум нейдет? — загадочно ухмылялся Вобей.
— В дружину, что ль, ко князю наладишься с ворованным конем?
— Почто ко князю? Я сам себе князь... А коня схороню в лесу.
— Кто ж кормить-поить его будет?
— Ты и будешь, Гребешок.
— Ишшо какого лиха мне на загривок?! — закричал мельник, отмахиваясь от Вобея.
На разговор мужиков вышла заспанная Дунеха, увидев атказа, всем телом затряслась от восторга. Вобей сказал:
— Хорошего коня привел я, Дунеха?
— Ой, какого коня-то — лебедь-птица, а не конь. Эк копытом-то землю роет — будто мужик норовистой...
— Далеко ускачу я на этом коне, — задумчиво произнес Вобей. — А что, Дунеха, не поедешь ли со мною?
У мельничихи глаза заблестели. Гребешок охладил ее:
— Ты шатучего татя поболе слушай, он те наговорит.
Вобей усмехнулся и вошел в избу.
4
Привольно раскинулся у Золотых ворот богатый владимирский торг. Кого только здесь нет: греки, булгары, грузины, бухарцы, армяне, свои — владимирцы и мордва, новгородцы и кияне. Торгуют дорогими тканями, опонами, конской сбруей и мечами, лаптями, корзинами и лукошками — выбирай, что хочешь на свой вкус и по своему карману.
Гул стоит над площадью, тут и там шныряют князевы мытники, собирают пошлину в пользу князя, не забывают и себя. Под присмотром зорких весцов взвешивались епископской строго вымерянной капью зерно и репа, изделия из золота и серебра. Ткань отмеряли локтями, мед — пудами и малыми гривенками, воск — скалвами вощаными.
Гребешок приехал во Владимир вместе с Дунехой — оставлять ее одну на мельнице он побаивался. Да и Дунехе весело взглянуть на иную жизнь, посудачить с бабами, поглядеть в завидку на разодетых боярынь и купчих.
Едва проехали они на своей дребезжащей телеге под сводами Золотых ворот, как тут же и лишилась она покоя, задергала своего мужика: все-то ей нужно пощупать, ко всему прицениться, хоть и брать не будет, хоть и поглядит только. А иное, глядишь, и купит. Пока до оружейников добрались, до седельников и щитников, навалила она на телегу кадушек и ковшиков расписных, коробов и пестерей.
Гребешок ворчал:
— Всё-то вам, бабам, мало. Глаза у вас завидущие и руки загребущие. Волю дай, так весь торг с собою бы уволокли. Ну, на что тебе пестери, аль своих мало?
— Свои-то поизносились...
— А лукошки?
— Скоро пойдут грибки...
— Тьфу ты! — сплюнул Гребешок и стал быстрее править конем. Но в толпе скоро не проедешь, все равно затрут. Мужики кричат, вожжи вырывают из рук:
— Куды народ топчешь? Посторонись!..
Навстречу шли биричи. Звон медных тарелок, в которые они били, заглушал разноголосый шум. Рядом с биричами бежали ребятишки.
— Эй, люди добрые! — выкликал зычным голосом тощий мужик с козлиной бородкой. — Слушайте все. Спрашивает вас протопоп Успения божьей матери: не потерял ли кто свое дите? Нынче, после заутрени, нашли на паперти мальчика... Эй, христиане!
Люди отрывались от покупок, слушали, разинув рты.
— Мальчонку, слышь, подкинули, — прокрался шепоток.
— Нет на людях креста...
Снова зазвенели тарелки, и снова зычный голос возвестил:
— Похитили ввечор на болоньях Одноокова доброго коня. Кто укажет татя, тому награда серебром, Эй, христиане!..
Гребешок поперхнулся, заерзал на сене тощим задом.
— Про Вобея енто, про Вобея, — горячо зашептала ему в затылок Дунеха.
— Пронеси и помилуй, — испуганно перекрестился Гребешок и дернул за вожжи что было мочи.
Биричи удалялись, все тише и неприметнее становилось позванивание медных тарелок. Толпа неохотно размыкалась перед телегой и тут же смыкалась позади. Подозрительные мужики с красными носами кричали Дунехе:
— Куды спешишь, баба? Пойдем с нами. Муж-то у тебя неумыт, а мы добры молодцы. Погляди на нас, чо потупилась?
Но Дунеха и не думала смущаться: призывные крики и озорные разговоры только раззадоривали ее. Сидя спиной к Гребешку, она подмигивала мужикам и болтала ногами, оголяя из-под сарафана белые икры.
— Тпрру! — остановил коня Гребешок и спрыгнул с телеги.
— Ты покуда в телеге сиди, — сказал он жене, — а я погляжу.
Перво-наперво направился Гребешок к седельникам. Почти все мастера были его старые знакомцы.
— Здорово, Кубыш!
— Здорово, Гребешок!
— А ну, кажи свой товар...
— Никак, разжился конем? — удивился Кубыш, глядя, как мельник впился взглядом в высокое боевое седло.
— Свату ищу лошадиной убор...
— Лучше, чем у меня, не сыщешь, — похвастался Кубыш. — Вот — гляди. Седло удобное, луки не шибко высоки — в самый раз, путлища из воловьей кожи — крепки, подперсья тож, а уж про стремя я и не говорю.
