Емельян Пугачев. Книга 1 - Шишков Вячеслав Яковлевич (прочитать книгу .txt) 📗
На дубовом, обтянутом шагреневой кожей диване, в напряженных позах, положив руки на колени и повернув головы в сторону купца, сидели комендант города полковник Цыплетев, бургомистр и ратман в мундирах и при шпагах.
Хозяин дома — городничий, распушив усы, уныло сидел в кресле возле благодетеля, сладко заглядывая ему в глаза. На мягких стульях восседали знатные торговцы города Царицына. Все сомлели от жары, тяжело дышали разинутыми ртами, обмахивались платочками, потели.
Но вот все задвигалось, загрохотало: пред кроватью благодетеля два казака взгромоздили обитый бело-матовым, «под мороз», вологодским железом сундучище. Купец сразу ожил, заулыбался, привстал. Он заголил рубаху, снял висевший рядом с золотым нательным крестиком большой, как пистолет, ключ, подал его городничему:
— А ну-тка, голубчик, открой скорей… Не наложили ль варнаки замест серебра да золота каменьев. С них станется.
Пугачев обиженно прикашлянул. Сундук открылся с музыкальным звоном.
Купец, забыв болезнь, самодовольно, с кряхтеньем, в одном белье опустился возле сундука на колени, торопливо пересчитал, перещупал все мешки, затем повернулся лицом в передний угол, благоговейно всплеснул руками и троекратно земно поклонился образу спасителя, закатывая глаза и ударяясь морщинистым высоким лбом в дубовые доски пола.
— Вынь-кось один мешочек, — сказал он Пугачеву, — да развяжи его, да отсчитай ровно сто рублев. Только счет веди верный, без обмана. А то я знаю вас… — он зябко передернул плечами и, поддерживаемый городничим и бургомистром, снова залез на кровать, под цветное, из шелковых лоскутов, одеяло.
Пугачев, звеня рублевиками, с изображением улыбчивой Екатерины, отсчитал.
— Это тебе по договору, — сказал купец, и простое лицо его умаслилось добродушной улыбкой. — Отсчитай-кось, друг милый, еще сто. Только без обману чтобы, я проверю.
Пугачев, подумав: «Это наверняка подхалюзе-городничему», — отсчитал.
— Эту мзду також-де возьми себе за удаль за свою. Удивил, брат, ты меня немало, — сказал купец.
Пугачев взыграл духом.
— Отсчитай еще полста, — торжественно сказал купец в третий раз.
Пугачев отсчитал, подумав: «А это кому же будет?»
— Сие награждение примешь за проворство за свое. Не чаял я, что столь скоро можно обернуться с этаким многотрудным делом. Ты молвил даве: не успею я и двух разов чихнуть, как сундук здесь будет, а я еще ни единого раза не чихнул, только икал изрядно.
Господа засмеялись, подхалимно-закивали благодетелю, глаза их покрылись как бы маслом. Все время сидевший на корточках Пугачев вскочил, он ощутил в груди такую радость, что подбоченился, ударил пяткой пол, крутнулся и уж в пляс хотел пойти, да застыдился умильно смеющихся господ.
Сгребая с полу рублевики себе в широкие карманы и в мерлушковую шапку, весь насыщенный мучительной и в то же время сладкой радостью, он громко выкрикнул купцу:
— Ну, батюшка, спасибочка тебе!.. По-честному ты со мной… Вы, батюшка, не сумлевайтесь, я и с товарищем и с народишком, что помогал мне, поделюсь… А вот, батюшка, коли мелосердный господь еще приведет вам утонуть, либо на лихих людей натакаться, да коли мне случится в том месте быть, не сумлевайтесь, спасение окажу скорое. Чихнуть не успеете, батюшка, — восторженно молол Пугачев, плохо вдумываясь от волнения в смысл слов своих.
Но господа и благодетель сразу поняли, что слова его искренне, что идут они от простого сердца, и снова засмеялись.
— Как звать тебя, молодец хороший? — вытирая глаза от веселых слез, спросил купец.
— Емельян Пугачев, ваша милость, казак донской.
— Запиши, пожалуйста, Ермолай Фомич, — обратился купец к городничему.
— О здравии раба божия Емельяна попам своим молиться прикажу.
— А вашу милость как звать-величать по изотчеству? — спросил Пугачев, туго затягивая по длиннополому чекменю кушак.
— А меня Петром Силычем зовут, фамиль Мешков…
— Хорошо, батюшка… Авось повстречаемся когда. Я тоже вспоминать вас стану. Прощевайте, батюшка… Оздоравливайте… — кланяясь, сказал Пугачев и, весь набитый серебром, направился к выходу.
Оделив народ и передав часть денег Семибратову за его услуги, Пугачев поехал со своим дружком к собору; там, в келейке под колокольней, светился огонек, там жил соборный пономарь, торговавший свечами и просвирками. Хотя было уже одиннадцать часов вечера, но пономарь еще не спал. Ванька Семибратов купил за пятак толстенную, перевитую золотой фольгой свечу, велел пономарю завтра поставить ее образу владычицы, а Пугачев обменял семьдесять рублей за семь золотых империалов.
— Неужто у тя золота-то нет боле? — спросил он пономаря. — У меня серебра еще с сотнягу наберется. Все карманы оттянуло. А мы с товарищем завтра в дальний путь тронемся…
— А ежели собираетесь в дальний путь, советую тебе, казак, золото зашить либо в штаны, либо в шапку. А то не ровен час, — время лихое ведь, сам чуешь.
Пугачев согласился. Пономарь, горбун с длинными, как у монаха, волосами и в закапанном воском кафтанишке, взял очки, иголку, ножницы.
Выдав горбуну четыре империала, Пугачев повернулся к нему спиной и попросил зашить золотые монетки в заднюю часть штанов, пониже гашника. А три остальных империала стал самолично зашивать в шапку, благо там дырка подходящая была.
И только вышли они с Семибратовым из келейки, как подкатился к ним подвыпивший, маленького роста человек с косичкой, голос писклявый, с гнусавинкой. Шея у него обмотана шарфом, кафтан приличный, с галунами.
— Господа казаки, — загнусил он, — чую, вы при капиталах, вы деньги у горбача меняли, я в окошко подглядел. Шагайте за мной, в веселое место доставлю вас… Винцо, бабенки, чего хочешь, того просишь…
— Да кто ты сам-то? — нахмурил брови Пугачев.
— Не сумлевайтесь, станичники. Я человек казенный, всему городу вестный, канцеляристом с прописью состою в некоем богоугодном заведении.
— Вроде как из крапивного семя, значит?
— Вроде Володи, на манер Кузьмы, хе-хе… Именитый купец Мешков, коего сатана утопить хотел, а бог спас, двоих ребятенок моих крестил, кумом мне доводится. Не сумлевайтесь. Шагайте. А то все питейные в канун завтрашнего праздника закрыты, ночь ведь… Ну, а там, у Федосьи Ларионовны, завсегда веселье… Она кума моя. Скучать, хе-хе, не доведется.
