Емельян Пугачев. Книга 1 - Шишков Вячеслав Яковлевич (прочитать книгу .txt) 📗
Изба старика небольшая, чисто внутри выбеленная. Сели за ужин. Пришел старший Кожевников, рыжебородый Андрей, внимательно, с подозрением присмотрелся к гостю, поморщил нос, вздохнул: гость что-то не понравился ему. А гость сидел в переднем углу, держал себя с достоинством, цепко присматривался к людям. Ему хотелось воздействовать на умы собравшихся, уверить людей, что он есть подлинный государь. Он ждал подходящего момента, с интересом вслушиваясь, что нашептывают братьям Кожевниковым Чика с Мясниковым. «За меня стоят… Слава те Христу, за меня!.. Спасибо Чике», — думал он.
Михайло Кожевников стал сдаваться. Шептал:
— Ведь я, господа, не столь давно с депутацией в Питер ездил. Ну и там слух такой… Жив, мол, Петр Федорыч. Правда, публикации о его смерти были, а вот в прошлом году болтали же в народе, что он, батюшка, объявился-де в Царицыне и там запытан.
Пугачев подбоченился, веско проговорил:
— Эту побаску враги мои лютые распускают, что я запытан в Царицыне.
Вот я — жив, здоров. — И повел длинный рассказ о царский незадачливой судьбе своей. Он говорил плавно, вдумчиво, грудным глубоким голосом, располагающим к доверию. Он выдумывал разные небылицы о чудесном избавлении из-под ареста в Ораниенбауме (с помощью какого-то капитана Маслова), о своих заграничных странствиях, о возвращении в Россию и т. п.
Он сочинял находчиво и складно, дивясь себе. И чем больше привирал, тем сильней работала его фантазия. Все развесили уши, вытянули жилистые шеи в сторону «батюшки», слушали, не мигая. Лишь Андрей Кожевников поглядывал на Пугачева подозрительно, курчавая рыжая борода его обвисла, веснушки побелели, он все больше убеждался, что это не царь, а какой-то «охряпка» подставной.
— В святых книгах предуказано пророками объявиться мне, государю, года чрез полтора… Ну, я не смог сдержаться, видя народ свой в великой пагубе. И было мне видение в нощи, будто бы голос присносущный наущал меня: «Благословенный раб Петр, иди-де в Яицкий городок, спасай войско, оно тебя примет и защиту даст, а то и не увидишь-де, как всех их у тебя растащут. В Яицком городке, молвил голос, даже образ спасителя рыдает дненощно, видя утеснение казацкое…»
— Рыдал, рыдал!.. Так и было. Точь-в-точь!.. — кривя рот, вскричал седоусый старик Шаварновский, и по его щекам покатились слезы.
— Да неужто верно, детушки? — ловко притворился Пугачев (он на базаре в Яицком городке слышал о «рыдающем спасителе»).
— Правильно, ваше величество, — подтвердила застолица. — У казачки Анны Глуховой в хате образ тот…
Пугачев, кряхтя после сытного ужина, покачал головой и, не подымаясь со скамейки, сделал трудный полуоборот к иконам и набожно осенил себя двуперстием. И все за ним перекрестились.
— Стало, и сам бог так велит, господа казаки. Посему и пришел я к вам. Вы, детушки, только держитесь за мою правую долю да не отставайте.
Сизой орел вознесет вас и даст вам жизнь добрую. А ежели сизого орла упустите, не пеняйте на него, — сизой орел найдет себе место… — с оттенком угрозы закончил он.
— Что ты, батюшка! — и старик Шаварновский, тряся сивыми усами, опять пустил слезу.
Вся застолица, передохнув от горячих речей царя, заговорила:
— Оставайся с нами, надежа-государь. Послужим тебе!
— Благодарствую, — ответил Пугачев.
Чика, помедля, встал и низехонько поклонился ему:
— Я, ваше величество, сейчас двинусь к войску о твоей персоне объявить. Баклуши бить некогда…
— Хорошо, друг, поезжай. Сроку даю тебе три дня. Уведомишь, что молвит войско.
А на другой день Пугачев приказал и Мясникову ехать в городок — купить красные козловые сапоги, шитую подушку на седло и богатый намет вместо потника. Дал ему три рубля, сказал:
— Отыщи, друг, писаря доброго и надежным людям объявляй о государе Петре Федорыче. А где я пребываю своей персоной, того не сказывай.
В тот же день уехал и Андрей Кожевников. Мрачный, разрываемый сомнением, он мчался вмах. Приехав в городок, он стал жаловаться Максиму Шигаеву, что «вор Чика навязал им какого-то охряпку-проходимца, да и говорит, вор, что это Петр Федорыч». Умный Шигаев, видя душевное состояние Андрея Кожевникова, притворился, что сочувствует ему.
Зарубин-Чика тоже мучился сомнением: дело с «батюшкой» нечисто!
Прибыв домой, он поздним вечером направился к Денису Караваеву.
— Слушай, Денис… только бога ради не таись от меня — дело общее затеваем… Что за человек этот самый… Петр Федорыч?
Бельмастый Караваев вначале слепо верил, что тот «великий человек», пред которым они с Кунишниковым в сарае Ереминой Курицы когда-то стояли на коленях и проливали слезы умиления, есть воистину надежа-государь. Но после осмотра «царских знаков» в его душу вломилось сомнение. Однако сейчас ему не хотелось откровенничать. Оглаживая волнистую бороду свою и недоверчиво поглядывая на Чику, он молчал.
— А знаешь что, Денис Иваныч, ведь мне «батюшка» — то наш открылся: ведь он не царь, а простой казак, — не моргнув глазом, ловко соврал плутоватый Чика, явно стараясь вызвать скрытного Караваева на откровенность.
К бородатому лицу Дениса Караваева прилила краска. Он подошел к окну, заглянул на улицу, заглянул под занавеску, не подслушивает ли их любопытная Варвара. Затем взволнованно положил Чике руку на плечо:
— Поклянись ты мне, Чика, что ни отцу с матерью, ни жене, ни чужим людям не станешь болтать?
— Вот тебе Христос, ей-богу нет, да что ты, Денис!
— Тогда слушай, — шумно передохнув и как бы прощаясь со сладким сновидением, решительно заговорил Денис Иванович Караваев. — Конешно, горько нам думать, что он не царь, а, допустим, донской казак. Ну и бог с ним. Пусть он вместо государя за нас заступит, а нам все едино, лишь бы в добре быть.
Глаза Чики заиграли, к бронзовым щекам тоже прилила густая краска.
— Так тому и быть! — крикнул он и с отчаяньем, с каким-то горьким удальством бросил шапку об пол. — Стало, так на роду написано нашему войску.
— А может, он и царь… Почем нам знать? — пытаясь озадачить Чику, задумчиво молвил Караваев.
— Нам хуч бы пес, абы яйца нес… — махнул рукой Чика.
