Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Сначала пел один Филипп дю Плесси-Морней, ибо среди всех он был наиболеесклонен к крайностям: в его душе обитала слишком неугомонная добродетель. Нокогда он повторил первую строку, к нему присоединилось еще несколько голосов, авторую уже пели все. Они спешились, молитвенно сложили руки и пели — горсточкалюдей, которой не видел никто, кроме, быть может, господа бога, — ведь ему онии воссылали этот псалом; пели, как будто звонили в набат, воссылая емупсалом!
Последний вестник
Они допели до конца, потом смолкли, ожидая слова своего юного вождя. Ведь онстал королем Наварры здесь, на этой чужой проезжей дороге, и должен им сказать,куда теперь ехать, что делать. Дю Барта наклонился к Генриху, проговорилвполголоса: — Ваша мать погибла первой. Вторым будете вы сами. Повернитеобратно!
— Соберем наших единомышленников! — посоветовал ему Морней. — Ревнителиистинной веры сбегутся к вам со всего королевства. Мы двинемся на этотпреступный двор, и никто нас не одолеет.
Д’Обинье же сказал гораздо спокойнее:
— Вам нечего бояться за себя, государь, пока жив хоть один из этих людей…— Эти люди смотрели на него, и он продолжал: — Старик пожертвовал ради нашегодела всей своей жизнью, я знаю, я слышал, что говорил ночью адмирал своейсупруге. — И точно он был ясновидцем, Агриппа стал повторять слова Колиньи,сказанные им жене.
Так как д’Обинье был поэтом, он мог поведать о ночной беседе супругов так,будто сам присутствовал при ней:
— Уверена ли ты, что никакие испытания не могут тебя поколебать? — спрашивалКолиньи супругу. — Положи руку на сердце, проверь себя, останешься ли тытвердой, если даже все отпадут и тебе придется с позором, который обычно идетвослед за неудачей, удалиться в изгнание? Смотри! Даже король Наваррский готовотступиться — он женится на родной дочери той, кто наш главный враг.
Тут уж Генрих не выдержал. Он вскипел: — Не мог адмирал этого сказать! Аесли ты, Агриппа, считаешь, что мог, значит, лжет твоя муза! Я тверд в нашейвере… А теперь едем дальше!
Но этого-то и хотел Агриппа, считая, что спокойных убежищ на свете нет, ичем больше его внутреннее прозрение открывало ему опасности человеческой жизни,тем решительней поэт устремлялся вперед.
Всадники снова двинулись в путь под затянутым облаками небом. Но вскоредорогу им преградили какие-то люди с воздетыми руками. И все твердили одно и тоже: «Королеву Жанну отравили». Однако никто не мог объяснить, откуда это сталоизвестно. Под конец всадники уже перестали спрашивать, кто они, из какойдеревни. Достаточно было того, что они идут бог весть сколько времени, чтобыувидеть нового короля Наваррского и поведать ему то, что они знают. Многие ужетак устали, что их первоначальный гнев угас и они в страхе бормотали, какзаклинание, те же зловещие слова.
Даже на самых беззаботных искателей приключений подобные встречи оказываютсвое действие. А тут произошла еще одна, решающая. На лесной опушке онинеожиданно столкнулись с дворянином — неким Ларошфуко, все его отлично знали,он был другом их короля. И этот дворянин тоже имел измученный вид человека,проскакавшего в четыре дня путь, на который нужно пять. Всего несколько словсказал он юному королю, но Генрих сейчас же натянул поводья и повернул обратно.Тогда повернул и весь отряд и, ни о чем не спрашивая, в глубоком молчаниивозвратился в Шоней.
Приехав туда, Генрих прежде всего отыскал уединенное тенистое местечко подсенью тополей и приказал Ларошфуко, гонцу его матери, в точности все емуповедать. Последние земные мысли умирающей Жанны перед тем, как ее дух вознессяк богу, были о сыне. Она не хотела, чтобы он из страха отказался от своегопутешествия: об этом и речи не было. Однако она продолжала считать, что в Парижон должен явиться только как сильнейший.
Ее совет был подсказан опытом последних месяцев, а этот опыт был тяжел игорек. Она полагает — и чтобы высказать эту мысль, королева еще раз нашла всебе силы для своего необычного голоса, похожего на звон колокола, — чтосвадьба ее возлюбленного сына послужит началом решающих событий, но они могутстать решающими либо для него, либо для его врагов. Последние ее помыслы былимужественно устремлены навстречу всем опасностям жизни и на то, как ихпобедить. Были времена, или ей казалось, что были, когда порок все же пугливопрятался от людских глаз. А сейчас — так велела она передать своему Генриху —он дерзко поднял голову и глумится над добродетелью. Затем, уже в предсмертныеминуты, она, обращаясь к богу, произнесла слова псалма:
Последний вестник извлек ее завещание и, коснувшись его губами, вручилкоролю. Однако в нем она не обмолвилась ни словом о своих сокровеннейшихтревогах, ибо под конец не доверяла даже бумаге. Она поручала заботам Генрихаего бедную сестренку. И тут Генрих, наконец, зарыдал, — он еще не пролил ниодной слезы.
Сквозь слезы он то и дело восклицал: — Бедная сестренка! Так назвала ее нашамать! — И сердце подсказало ему: «Она должна быть здесь! Мы же одни на свете!Ничего и никого нет у брата и сестры, кроме друг друга! Все остальное — обмандуши и зрения, все эти женщины, и возвышенные чувства к ним, и страх, как бы ниодной не упустить! А на самом деле я всегда упускаю только одну, и каждый раз —только ее! У нее мне еще никогда не приходилось просить любви или искатьпонимания. Мы с ней дети одной матери, и нам нечего таить друг от друга.Говорят, у нее мой смех. А сейчас она плачет теми же слезами, но даже этислезы, которыми она оплакивает нашу мать, не упадут на мои руки. Она далеко,она всегда от меня далеко, и мы не едины в нашей высшей скорби — ее имоей!»
Тут он узнал от гонца, что его сестра Екатерина тоже хотела ехать. Все ужебыло готово: и лошадь во дворе и карета за городскими воротами. Однако сеструзадержали — не силой, но под всякими ловкими предлогами, пока Ларошфуко наконецне уехал, да и ему не легко было вырваться: пришлось действовать оченьрешительно.
— Значит, ее держат в плену? — спросил брат, глаза у него были уже сухие игневные, рот горько скривился.
Нет, он ошибается. Ее окружают заботами и вниманием, особенно Марго, егоневеста, и даже старуха Екатерина. Свадебное торжество, которого, видимо, ждалс нетерпением двор, так омрачено смертью королевы Наваррской, что нельзядопускать новых прискорбных случайностей. Не хватало еще, чтобы случилась бедас сестрой, болезненной молодой девушкой, ведь она, может быть, дажеунаследовала от матери слабые легкие.
Генрих близко нагнулся к Ларошфуко и, содрогаясь, спросил:
— Значит, дело только в легких?
Последовало долгое молчание. Наконец вместо ответа дворянин пожалплечами.
— Кто подозревает яд? — спросил Генрих. — Только наши друзья?
— Еще больше подозревают другие, ибо они знают, на что люди тамспособны.
Генрих сказал: — Я предпочитаю не знать. Иначе мне пришлось бы тольконенавидеть и преследовать. А слишком большая ненависть лишает сил.
У него всегда было такое чувство, что жить важнее, чем мстить, и тот, ктодействует, смотрит вперед, а не назад, на дорогих покойников. Однако оставалисьего сыновние обязанности, из-за них он сдерживал себя и, ожидая подкрепления,день за днем сидел в Шонее, хотя и рвался отсюда. Его гугеноты на коняхстекались к нему со всех сторон, да и сам он высылал им навстречу проводников,чтобы те показывали дорогу. Ему хотелось явиться в Париж с большими силами, кактого требовала Жанна. Он успел передать и ее последние распоряжения своемунаместнику в королевстве Беарн. Когда письмо было дописано, Генрих заметил,что не подчеркнул в ее поручениях того, что касалось духовной жизни, а ведьматери она была дороже всего! Сын только подивился — как мог он совершеннозабыть о религии? — и сделал необходимую приписку.
