Тилль - Кельман Даниэль (читать бесплатно полные книги TXT, FB2) 📗
— Да если б только знать. Если б такой амулет. Все по-другому было бы.
— Да, — благоговейно протянул Франц Керрнбауэр, — если б такой амулет!
Под Хааром они нашли первый труп. Судя по всему, он уже некоторое время там лежал, одежда была покрыта слоем земли, волосы сплелись с травой. Труп лежал ничком, раскинув ноги. Обуви на нем не было.
— Уж это всегда так, — сказал Конрад Пурнер, — трупу никто сапоги оставлять не станет. Если не повезет, то за сапоги и убьют.
Ветер нес с собой холодные капли дождя. Вокруг стояли пни, сотни пней, целый срубленный лес. Они прошли через выгоревшую до основания деревню и тут увидели гору трупов. Толстый граф отвернулся было, но все же посмотрел. Увидел почерневшие лица, туловище с одной рукой, скрюченные в судороге пальцы, пустые глазницы над открытым ртом и что-то, выглядевшее как мешок, но бывшее останками человеческого тела. В воздухе висел едкий запах.
Ближе к вечеру они дошли до деревни, где еще встречались люди. Да, Уленшпигель в монастыре, сказала им какая-то старуха, да, еще живой. Затем, уже на закате, им попался на дороге одичавшего вида мужчина с маленьким мальчиком, тащивший за собой телегу, и он тоже сказал, глядя вверх, на лошадь толстого графа, что да, Уленшпигель в монастыре. Все время на запад, мимо озера, заблудиться там негде. Не найдется ли у господ для него и сына чего-нибудь поесть?
Толстый граф запустил руку в седельную сумку и протянул ему целую палку колбасы. Это была последняя, он знал, что зря ее отдает, но не мог иначе, уж очень ему было жаль ребенка. Он растерянно спросил, почему они не бросят телегу.
— Это все, что у нас есть.
— Но она пуста.
— Но это все, что у нас есть.
Ночевали они снова в поле, из предосторожности не разжигая костра. Толстый граф мерз, но хотя бы ночь в этот раз выдалась сухая, и земля не расползалась под ним. Вскоре после полуночи их разбудили два выстрела, раздавшиеся совсем рядом. Они долго лежали, вслушиваясь в темноту. Потом, в предрассветных сумерках, Карл фон Додер поклялся, что видел невдалеке волка, и что волк наблюдал за ними. Они спешно оседлали коней и отправились дальше.
Встретили женщину, всю в морщинах, согнутую в три погибели, и нельзя было сказать, стара ли она или жизнь была к ней особенно жестока. Да-да, в монастыре, все еще там. И стоило ей произнести имя великого шутника, как по лицу ее расплылась улыбка. «Всегда так было, — писал толстый граф пятьдесят лет спустя, — все о нем знали, кого ни спроси, все показывали дорогу, на той опустевшей земле всякая еще живая душа знала, где Тилль Уленшпигель».
Около полудня в пути начали попадаться солдаты. Сперва группа пикинеров, заросших, с лохматыми бородами. У одних кровоточили открытые раны, другие тащили за собой мешки добычи. Над ними висел тяжелый запах пота, крови и болезни, они злобно глядели исподлобья. За ними ехали фургоны, в которых сидели их жены и дети. Некоторые из женщин прижимали к себе младенцев. «Мы видели только разбитые тела, — писал потом толстый граф, — не зная, друзья то или враги, штандартов они не несли».
За пикинерами последовала добрая дюжина всадников.
— Ваш покорный слуга, — произнес один из них, очевидно, предводитель. — Куда направляетесь?
— К монастырю, — ответил толстый граф.
— Мы как раз оттуда. Провизии там нет.
— Мы не провизию ищем, мы ищем Тилля Уленшпигеля.
— Он там, это да. Мы его видели, только потом явились императорские, и нам пришлось уносить ноги.
Толстый граф побледнел.
— Не бойтесь, я вам дурного не сделаю. Я Ханс Клоппмесс, из Гамбурга. Я тоже был когда-то императорский, а может, снова буду, кто знает? Я ведь наемник, это моя работа, все равно как столяр или пекарь. Армия — моя гильдия, вон и том фургоне жена и детишки, им есть надо. Сейчас французы не платят, но когда начнут, то будет побольше, чем у императора. В Вестфалии большие господа о мире переговариваются. Как война закончится, все получат задержанное жалование, уж это точно, без жалованья мы по домам не пойдем, а этого большие господа боятся. Лошади у вас хороши!
— Спасибо, — сказал толстый граф.
— Мне бы такие пригодились, — сказал Ханс Клоппмесс.
Толстый граф озабоченно обернулся к драгунам.
— Вы откуда? — спросил Ханс Клоппмесс.
— Из Вены, — хрипло ответил толстый граф.
— Я один раз почти был в Вене, — сказал всадник рядом с Хансом Клоппмессом.
— Да ну? — спросил Ханс Клоппмесс. — Ты, и в Вене?
— Почти в Вене. Не добрался.
— А что случилось?
— Ничего не случилось, говорю же — не добрался.
— Держитесь подальше от Штарнберга, — говорит Ханс Клоппмесс. — Лучше всего направляйтесь югом мимо Гаутинга, потом на Херршинг, а оттуда уж к монастырю. Там пешком пока пройти можно. Но поторопитесь, Тюренн и Врангель уже перебрались через Дунай. Скоро начнется.
— Мы не пешком, — сказал Карл фон Додер.
— Пока что.
Не договариваясь, без команды, все они пришпорили коней. Толстый граф пригнулся к шее своей лошади и держался изо всех сил, наполовину за поводья, наполовину за гриву. Он видел, как летит из-под копыт земля, слышал за собой крики, слышал хлопок выстрела и удержался от соблазна обернуться.
Они скакали и скакали, и все еще скакали и скакали, его спина невыносимо болела, сил в ногах больше не оставалось, и он не отваживался повернуть голову. Рядом с ним скакал Франц Керрнбауэр, перед ним Конрад Пурнер и Карл фон Додер, а Штефан Пурнер позади.
Наконец они остановились. От лошадей шел пар. Перед глазами толстого графа все почернело, он начал соскальзывать с седла, Франц Керрнбауэр подхватил его и помог слезть. Наемники за ними так и не погнались. Начался снегопад. Бело-серые хлопья кружились в воздухе. Толстый граф дал снежинке приземлиться на палец и увидел, что это зола.
Карл фон Додер потрепал шею своего коня.
— Он сказал: югом мимо Гаутинга, потом на Херршинг. Лошади пить хотят, нужна вода.
Они снова сели на коней. Молча ехали сквозь падающую с неба золу. Людей больше не встречали, а ранним вечером увидели над собой монастырскую башню.
Здесь мемуары Мартина фон Волькенштайна делают скачок — он ни слова не говорит о крутом подъеме за Херршингом, который наверняка нелегко дался лошадям, не упоминает полуразрушенные монастырские здания, не описывает монахов. Дело тут, конечно, в памяти, но еще более, кажется, в том нервном нетерпении, что овладело им во время письма. И потому уже через пару путаных строк читатели видят его в рассветные часы следующего дня за беседой с настоятелем.
Они сидели на табуретах в пустом зале вдвоем.
Вся прочая мебель была украдена, поломана или пошла на дрова. «Раньше здесь были гобелены, — сказал настоятель, — и серебряные подсвечники, и большой золотой крест там, над дверным проемом». Теперь светила им только лучина. Отец Фризенеггер говорил по существу и без прикрас, но толстый граф несколько раз успел задремать. Всякий раз, всполошенно встряхнувшись, он видел, что сидящий напротив худощавый мужчина не переставал говорить. Толстого графа нещадно клонило в сон, но настоятелю было важно рассказать о последних годах, было важно в точности донести до императорского посланника, что пережил монастырь. И когда уже во времена Леопольда I толстый граф писал свои мемуары, чувствуя, как путаются в его голове события, люди и даты, он с завистью вспоминал безупречную память отца Фризенеггера.
«За все тяжелые годы настоятель не утратил своего острого разума, — писал он. — Взгляд его был внимателен, слова прекрасно подобраны, фразы длинны и изящно сложены, но одной лишь достоверности недостаточно: многочисленные события в устах настоятеля не связывались в истории, и посему трудно было не потерять нить». Он рассказывал, как солдаты грабили монастырь: сперва войска императора взяли, что хотели, потом пришли протестантские войска и тоже взяли, что хотели. Потом протестанты ушли, и снова пришли войска императора и снова взяли, что хотели: животных и древесину, и сапоги. Потом войска императора ушли, но оставили гарнизон, а потом пришли мародеры, которые были сами по себе, но гарнизон их прогнал, а может быть, они прогнали гарнизон, или то, или другое, а может быть, сперва одно, а после другое, толстый граф не помнил точно, да и неважно это, — во всяком случае, гарнизон ушел, и пришли войска императора, а может быть, шведы, чтобы взять, что хотели, животных и древесину, и одежду, и, конечно, сапоги, да только сапог уже не было, и древесина тоже кончилась. Следующей зимой крестьяне из окрестных деревень сбежались в монастырь искать защиты, в каждом зале толпились люди, в каждой келье, в каждом коридоре. Голод, нечистоты в колодцах, мороз, волки!
