Тилль - Кельман Даниэль (читать бесплатно полные книги TXT, FB2) 📗
— Спасибо, — сказал толстый граф, который почти ничего из сказанного не понял. Он не был силен в географии. В отцовской библиотеке стояла многотомная Topographia Germaniae Маттеуса Мериана, и несколько раз он с содроганием листал ее. К чему все это запоминать? Зачем путешествовать, если можно жить в центре, в самой середине мира, в Вене?
— Отправляйся с Богом, — сказал настоятель Уленшпигелю.
— Оставайся с Богом, — ответил шут с лошади. Обхватив за талию Франца Керрнбауэра, он выглядел до того слабым и сухощавым, что никак не верилось в его способность удержаться верхом.
— Однажды ты пришел к нашим воротам, — проговорил настоятель. — Мы приняли тебя, не спрашивая, какой ты веры. Более года пробыл ты с нами, а теперь покидаешь.
— Отличная речь, — сказал Уленшпигель.
Настоятель перекрестился. Шут хотел последовать его примеру, но как-то запутался — одна рука зацепилась за другую, и пальцы творили что-то не то. Настоятель отвернулся, толстый граф с трудом сдержал смех. Двое монахов открыли ворота.
Проехать им удалось немного. Через несколько часов на них обрушился такой ливень, какого толстый граф еще не видывал. Они соскочили с лошадей и укрылись под их брюхами. Вода бурлила, ревела, кипела вокруг, будто на них падало само небо.
— А если это не Уленшпигель? — прошептал Карл фон Додер.
— Два неразличимых предмета, — сказал толстый граф, — суть один и тот же предмет. — Или это Уленшпигель, нашедший прибежище в монастыре Андекс, или человек, нашедший прибежище в монастыре и называющий себя Уленшпигель. Бог знает правду, но покуда он не вмешивается, разницы нет.
В этот момент вблизи послышались выстрелы. Они вскочили в седла, пришпорили коней и понеслись по полю. Толстый граф тяжело, со свистом, дышал, у него болела спина. Дождь бил в лицо. Целая вечность прошла, пока драгуны наконец не остановили лошадей.
Толстый граф спешился, еле держась на неверных ногах, и потрепал шею своей лошади. Она вытянула губы и фыркнула. Слева текла речка, справа высился нетронутый лес, какой им не встречался с Мелька.
— Это, должно быть, Штрайтхаймские угодья, — сказал Карл фон Додер.
— Тогда мы слишком далеко зашли на север, — сказал Франц Керрнбауэр.
— Ни в жизни это не Штрайтхаймские угодья, — сказал Штефан Пурнер.
— Да что же это еще может быть, — сказал Карл фон Додер.
— Ни в жизни, — сказал Штефан Пурнер.
Тут вдали раздалась музыка. Они затаили дыхание и прислушались: дудки и барабаны, веселый марш, ноги так и запросились в пляс. Толстый граф поймал себя на том, что плечи его дергаются в такт.
— Убираемся отсюда, — сказал Конрад Пурнер.
— Не на лошадей! — прошипел Карл фон Додер. — В лес!
— Осторожность не помешает, — сказал толстый граф, пытаясь хотя бы сделать вид, что это он тут распоряжается. — Наша задача — оберегать Уленшпигеля.
— Бедные вы ослы, — вздохнул Уленшпигель. — Дурьи головы. Это мне вас оберегать придется.
Над ними высились деревья. Толстый граф видел, что его лошадь не хочет идти в лес, но он крепче сжал поводья, погладил ее по влажным ноздрям, и она послушалась. Скоро подлесок стал так густ, что драгунам пришлось расчищать дорогу саблями.
Они снова прислушались. Раздавался неясный гул: что это, откуда? Постепенно толстый граф осознал, что то было множество голосов, разговоры и пение, и выкрики бесчисленных глоток. Он почувствовал страх своей лошади, погладил ее гриву, она фыркнула.
Он забыл, сколько времени они шли лесом, и написал, что шли два часа. «Голоса затихли за нами, — писал он, — и нас объяла шумная тишь лесного покоя. Кричали птицы, ломались сучья, ветер шептал в кронах».
— Надо на восток, — сказал Карл фон Додер, — в Аугсбург.
— Настоятель говорил, что в города не пускают, — сказал толстый граф.
— Но мы посланники императора, — сказал Карл фон Додер.
Тут толстый граф сообразил, что у него с собой не было никаких бумаг в доказательство этого: ни письма, ни охранной грамоты, ни свидетельства. Ему не пришло в голову попросить, а в администрации Хофбурга, очевидно, никто не счел себя ответственным за эту задачу.
— А где восток? — спросил Франц Керрнбауэр.
Штефан Пурнер показал куда-то рукой.
—. Это юг, — сказал его брат.
— Экие болваны, — весело сказал Уленшпигель. — Ничего-то вы не соображаете, гномы паршивые! Мы на западе, значит, восток везде.
Франц Керрнбауэр замахнулся, но Уленшпигель с неожиданной резвостью пригнулся и прыгнул за дерево. Драгун кинулся за ним, но он проскользнул как тень за одним стволом, потом за другим, и исчез. Слышно было только его хихиканье.
— Не поймаешь, я лес знаю. Я еще мальчиком обратился в лесного духа.
— В лесного духа?
— Белого лесного духа, — Уленшпигель, смеясь, вышел из кустов. — Я служил Великому Дьяволу.
Они устроили привал. Припасы почти кончились. Лошади обгрызали стволы деревьев. По кругу пустили бутыль со слабым пивом, все сделали по глотку. До толстого графа бутыль дошла уже пустой.
Усталые, они побрели дальше. Лес поредел, деревья стояли уже не так близко друг к другу, подлесок был не так густ, уже не нужно было прорубать дорогу для лошадей. Толстый граф заметил, что больше не слышит птиц: ни воробья, ни дрозда, ни вороны. Они снова сели на коней и выехали из леса.
— Боже, — сказал Карл фон Додер.
— Господь Всеблагой, — сказал Штефан Пурнер.
— Дева Мария, — сказал Франц Керрнбауэр.
Когда толстый граф спустя пятьдесят лет попытался описать увиденное, он понял, что ему это не под силу. Не под силу как писателю, и еще более не под силу как человеку — даже после стольких лет он был не в состоянии облечь увиденное в слова, которые что-нибудь бы значили. Конечно, он, тем не менее, что-то написал. Это был один из важнейших моментов в его жизни; то, что он стал свидетелем последнего сражения Тридцатилетней войны, преследовало его всю дальнейшую жизнь. «Господин обергофмейстер видел битву при Цусмарсхаузене», — говорили всякий раз, когда представляли его кому-то, а он с привычной скромностью отвечал: «Не стоит, об этом не расскажешь».
Это звучало как дежурная фраза, но было чистой правдой. Рассказать об этом не получалось. У него, по крайней мере. Уже выезжая из расположенного на холме леса и глядя вниз — на простирающееся до горизонта войско императора в долине за рекой, на укрепленные пушечные позиции, окопавшихся мушкетеров и роты пикинеров, чьи пики и сами были подобны лесу, — уже тогда он почувствовал, что все это не вписывается в реальность. Бесчисленное множество людей, выстроившихся вместе стройными рядами, словно потянуло его вперед своей тяжестью, трудно стало держать равновесие. Толстому графу пришлось ухватиться за гриву лошади, чтобы не соскользнуть с седла.
Он не сразу понял, что внизу не только войско императора. Справа был крутой обрыв, под ним широкая дорога, по которой молча и без музыки, так что слышно было цоканье копыт, ряд за рядом тянулись к единственному узкому мосту объединенные войска французской и шведской корон.
И тут случилось, что этот самый мост, только что так безусловно существовавший, превратился в облачко. Толстый граф чуть было не рассмеялся при виде такого трюка. Поднялся светлый дымок, моста больше не было, и только теперь, когда дымок уже развеяло ветром, до них долетел грохот. «Красиво, — подумал толстый граф и устыдился собственной мысли, и тут же снова подумал, будто из упрямства, — нет, и вправду же красиво».
— Прочь отсюда! — закричал Карл фон Додер.
Было поздно. Время понесло их, как стремнина. На другом берегу реки стало подниматься одно облачко за другим, дюжины белых переливчатых облачков. Это наши пушки, подумал толстый граф, вот она, артиллерия императора, но не успел он додумать эту мысль, как оттуда, где стояли мушкетеры, тоже начали подниматься облачка, совсем уж крошечные, но зато неисчислимое множество, в первое мгновение четкие, отдельные, но почти сразу слившиеся в единую тучу, а потом накатился и грохот, и толстый граф услыхал звуки тех выстрелов, чей дым он только что видел, а потом вражеские всадники, все еще направлявшиеся к реке, проделали удивительный фокус. В их рядах вдруг возникли просеки: сперва одна, потом другая совсем рядом, потом еще одна на некотором отдалении.
