Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (е книги TXT) 📗
За обедом все были очень оживлены и говорили о том, что наконец-то «пошел материал». Ника слушала с завистью, чувствуя себя чужой и никому не нужной; когда кто-то из студентов спросил у нее, не хочется ли ей помочь им немного, она так обрадовалась, что даже покраснела и не нашлась что ответить.
— Дмитрий Палыч, — сказал студент, обращаясь к сидящему во главе стола командору. — Я вот уговариваю девушку поработать с нами. Дадим ей заступ?
Игнатьев посмотрел на Нику, которая смутилась еще больше.
— Зачем же заступ, — сказал он, — в отряде хватает мужских рук. И потом для этого нужно согласие самой девушки… у которой, кстати, есть имя. Как, Вероника? Удалось ему вас уговорить?
— Конечно, я… была бы рада вам помочь, — прошептала Ника.
— Тогда поработайте на разборке вместе с Лией Самойловной. Это не очень утомительно, и заодно увидите, с чем нам тут приходится иметь дело…
Сам раскоп, когда Ника туда спустилась, несколько разочаровал ее: она ожидала увидеть нечто подобное помпейской улице, открытку с видом которой прислал ей однажды отец из Италии, а здесь был просто прямоугольный котлован глубиною метра в полтора, с остатками грубой каменной кладки вдоль одной из длинных сторон. Обе студентки, вместе с командором и высоким студентом-армянином в массивных роговых очках, сидели на корточках в углу раскопа, осторожно ковыряя землю обыкновенными столовыми ножами. Трое других практикантов, в том числе и пригласивший Нику работать, лопатами углубляли котлован с другого конца. Словом, все было очень прозаично.
И уж совсем удивил и разочаровал Нику «материал», кучки которого лежали на чисто разметенной площадке рядом с раскопом. Это оказались самые обыкновенные глиняные черепки, грязные и облепленные землей. Впрочем, такой уж неожиданностью они не были: Ника прочитала в свое время несколько популярных книг по археологии и знала, что черепки — это очень важно; просто она представляла их себе как-то иначе. В ее представлении они были гораздо красивее — покрытые черной или красной глазурью, с фрагментами изображений и орнамента, которые нужно было складывать, как головоломку. Она видела склеенные из таких кусочков вазы и амфоры в музее на Волхонке. Здесь же оказались просто обломки обыкновенных глиняных горшков — ни за что нельзя было сказать, что у них такой почтенный возраст.
— Вот этим мы и займемся, — сказала Лия Самойловна, вручая Нике обыкновенную малярную кисть. — Принесите ведро воды и мойте их хорошенько. Смотрите, некоторые различаются по цвету, иногда по фактуре, старайтесь заодно сортировать их по этим признакам. Если вам встретится черепок с выдавленным узором или частью надписи — ну, вот здесь, посмотрите, ясно видна «сигма», — такие вы передавайте мне, мы их складываем отдельно… Между прочим, вы бы надели юбку, со здешним солнцем лучше не шутить.
— Вы думаете? — неуверенно спросила Ника. Все работающие в раскопе, кроме самой Лии Самойловны, тоже были в шортах; к тому же ей не хотелось сейчас идти к машине, доставать вещи, переодеваться. — А, ничего, я ведь уже тоже немного загорела, еще в Москве…
Сидя на корточках, она погрузила черепок в ведро и благоговейно, осторожными движениями принялась обмывать кистью со всех сторон — выпуклую поверхность, вогнутую поверхность, неровные изломы краев.
— На этом ничего нет, — сказала она разочарованно и, положив вымытый черепок на землю, взяла из кучи следующий.
В два часа приехал Мамай один, без спутников. Оказалось, что помпа будет только завтра, а Кострецовы встретили на базаре отдыхающих в Феодосии знакомых и решили пока в лагерь не возвращаться, чтобы не гонять лишний раз машину туда-сюда.
— Завтра они, как только получат помпу, приедут сюда на такси, — объяснил Мамай Нике. — И этот фазан тоже остался в городе — он, мне кажется, уже подклеился там к одной дамочке. А это вам, Лягушонок!
Он достал с заднего сиденья целую стопку сложенных вместе соломенных сомбреро и бесцеремонно нахлобучил одно ей на голову.
— Эй, «лошадиные силы»!! — заорал он, обернувшись в сторону раскопа. — Дамы и господа! Посмотрите-ка, что я вам привез!
Через минуту отряд стал похож на шайку мексиканских бандитов. Мамай, надев набекрень свое сомбреро, подбоченился и выставил бороду торчком.
— Карамба и кукарача, сеньоры! — крикнул он. — Перед вами блистательный дон Фернандо Родриго де Клопоморро — гроза сильных и защита слабых! За мной, мизерабли!!!
Узнав, что Светка с «мальчиками» осталась в городе и что с ремонтом задержка, Ника так обрадовалась, что ей даже стало неловко. «Это из-за Адамяна, — утешила она себя. — Вот уж действительно фазан…»
Кончился рабочий день. Все, как и вчера, пошли купаться, потом отдыхали, ужинали. Быстро, по-южному, стемнело. «Лошадиные силы» затеяли петь под гитару туристские песни, командор писал что-то в своей палатке при свете аккумуляторной лампочки, Лия Самойловна с Никой и практикантками помогали поварихе мыть посуду. Ника едва держалась на ногах от усталости, но была счастлива: хоть на сутки она стала участницей археологической экспедиции!
Плохо было одно — как ей и предсказывали, она действительно сожгла себе ноги выше колен. Кожа, несмотря на обманчивый московский загар, покраснела и воспалилась так, что нельзя было прикоснуться; Ника с ужасом подумала о завтрашнем солнце и о том, что уже теперь-то надеть юбку она просто не сможет и ей, по всей вероятности, придется весь день просидеть в палатке. Когда уже ложились спать, она не выдержала и созналась в своей беде Лии Самойловне. Та, осветив ее ноги фонариком, заохала и засуетилась, принесла одеколон, послала одну из студенток за мазью от ожогов. В ее хлопотах было что-то материнское: Ника внезапно почувствовала к ней большое доверие.
— Лия Самойловна, я хотела попросить, — сказала она с замирающим сердцем. — Вы не могли бы поговорить с Дмитрием Павловичем… может быть, он разрешит… мне так хотелось бы остаться поработать здесь этот месяц, пока мои не вернутся с Кавказа… Он позволит, как вы думаете? Мне все равно, что делать, хоть на кухне, правда, мне совершенно все равно — ужасно не хочется отсюда уезжать…
ГЛАВА 2
На другой день, перед обеденным перерывом, Игнатьев пришел на разборочную площадку. Лии Самойловны не было, она понесла фотографировать заинтересовавшее ее горлышко амфоры с хорошо сохранившимся гончарным клеймом, и Ника трудилась в одиночестве.
— Ну, как работается? — спросил он, постояв рядом.
— Спасибо, очень интересно, — ответила Ника из-под своего сомбреро, но выглянуть не отважилась.
— Я слышал, вы вчера обгорели?
— О, это ничего, сегодня уже совсем не болит, мне дали мазь…
— Со здешним солнцем нужно быть осторожным, у нас первое время многие ходят в волдырях.
— Да, Лия Самойловна меня предупреждала, — с раскаянием в голосе сказала Ника. — Сегодня вот я уже решила надеть платье…
— Правильно, — сказал Игнатьев, подумав, что это так называемое «платье» ненамного длиннее шорт, в которых юная модница щеголяла вчера. — Этот черепок отложите в сторону, он орнаментирован. Мне сказали, что вы хотите поработать в отряде?
У Ники, хотя она и ждала этого вопроса, отчаянно заколотилось сердце.
— Я очень-очень хотела бы, — сказала она едва слышно.
Игнатьев помолчал, разминая в пальцах папиросу.
— Как относится к этому ваша сестра?
— Я ей еще не говорила…
— Она ведь может и не разрешить вам остаться.
— Пусть попробует! — вспыхнула Ника. — Как это она может не разрешить, у меня есть паспорт!
— Дело не в паспорте. Хорошо, — он взглянул на часы, — сейчас будет обед, потом зайдете ко мне в палатку, там и поговорим. Вам, вероятно, хотелось бы решить в принципе этот вопрос до возвращения Светланы Ивановны?
— Ну, конечно, было бы лучше… если бы я уже знала!
— Хорошо Так я вас жду у себя.
Он ушел, а через минуту от лагеря донесся звон рельса, которым повариха звала на обед. Из раскопа бодро полезли «лошадиные силы», показалась бандитская борода Витеньки Мамая — голого по пояс, в джинсах с клеймом на заду и в сомбреро набекрень.
