Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (полная версия книги TXT) 📗
Общий шепот одобрения послышался вслед за этими страстными словами.
Метробий сразу понял, что здесь происходило собрание людей, замышлявших, очевидно, что это против республики. Ему казалось, что этот сильный голос ему знаком.
Но чей это был голос? Где раньше слышал его Метробий? Когда? Вот чего он никак не мог сообразить. Сдерживая дыхание, Метробий напрягал все свои силы, чтобы лучше слышать.
— Можем ли мы наконец сказать, после пяти лет тайной, упорной работы, что взошла долгожданная заря искупления? — спросил другой хриплый и низкий голос на скверном латинском языке — Сможем ли мы в конце концов начать бой? — спросил голос, еще более хриплый и глубокий, чем первый.
— Сможем! — ответил голос, услышанный Метробием при его пробуждении. — Арторикс отправится завтра…
При этом имени Метробий узнал голос говорившего: это был ни кто Другой, как Спартак, и Метробий понял сразу, о чем здесь говорили.
— Арторикс завтра отправится в Равенну, — продолжал Спартак, — и предупредит Граника, чтобы он держал наготове своих пять тысяч двести гладиаторов, которые образуют первый легион нашего войска Вторым будет тот, которым будешь командовать ты. Крикс; он состоит из семи тысяч семисот пятидесяти членов нашего Союза, живущих в Риме. Третьим и четвертым будем командовать я и Эномай; они составятся из десяти тысяч гладиаторов, находящихся в школе Лентула Батиата в Капуе.
— Двадцать тысяч построенных в легионы гладиаторов! — воскликнул с диким выражением радости громким голосом Эномай. — Двадцать тысяч!.. Здорово!.. Клянусь богами ада!.. Здорово!.. Бьюсь об заклад, что мы увидим, как застегиваются доспехи на спинах гордых легионеров Суллы и Мария.
— Прошу вас — из сострадания к нашим угнетенным родным странам, ради успеха нашего дела, ради святой верности, нас соединяющей, — сказал Спартак, — будьте осторожны и благоразумны. Не будем рисковать внезапным крушением дела Всякая несвоевременная вспышка смелости в данном случае была бы непростительным преступлением В течение пяти дней вы услышите о первых наших выступлениях и узнаете о том, что Капуя в руках восставших. Хотя Эномай и я соберем наши отряды в деревне, тем не менее, как только представится возможность, мы попытаемся нанести смелый удар по столице Кампаньи; тогда вы, как в Равенне, так и в Риме, соберите все ваши силы и выступайте на соединение с нами. До того момента, пока Капуя не восстанет, пусть среди вас внешне как и прежде царят мир и спокойствие.
Последовала оживленная и беспорядочная беседа, в которой приняли участие все собравшиеся здесь гладиаторы, представлявшие верховный штаб Союза угнетенных.
Обменявшись между собою предостережениями, словами ободрения и надежды, братскими приветами, гладиаторы стали расходиться. Все, оживленно беседуя, пошли в ту сторону, где находился Метробий, но Спартак, окликнув их, сказал:
— Братья, не все в одну сторону! Идите по двое или по трое и на расстоянии пятисот — шестисот шагов друг от друга. Возвращайтесь в город одни через Цестиев мост, другие — через Сублицийский, третьи — через Эмилиев.
И в то время как гладиаторы, повинуясь полученному приказу, уходили из леса разными дорогами, Спартак, проходя мимо дерева, у которого притаился дрожавший Метробий, сказал Криксу, сжимая его правую руку своей правой рукой:
— С тобой мы увидимся позже, в полночь, у Лутации Одноглазой, и ты мне тогда скажешь, можно ли будет рассчитывать на прибытие в течение пяти дней обещанного груза оружия.
— Я как раз иду повидаться с погонщиком мулов, который обещал мне переправить возможно скорее этот груз.
— Э! — воскликнул презрительно Эномай. — К чему нам эти доспехи? Наша клятва, наши мечи, наша храбрость — вот наши доспехи.
Крикс удалился, направляясь быстрым шагом к Цестиеву мосту; Спартак, Эномай и Арторикс повернули к Сублицийскому.
«Вот так штука! — думал между тем Метробий, делаясь все храбрее по мере того, как удалялись гладиаторы. — Вот так штука.. Какая буря собирается над республикой! Двадцать тысяч вооруженных гладиаторов… Этого вполне достаточно, чтобы вспыхнула вторая война рабов, как это было в Сицилии… И еще хуже.., так как этот Спартак силою духа и предприимчивостью много выше Эвна, сирийского раба, командовавшего сицилийскими рабами… Да, само провидение привело меня в этот лес… Всемогущие боги, очевидно, выбрали меня своим орудием, чтобы спасти республику от гибели… Именно так… Разве не пригодились когда-то гуси для такого же дела?.. Почему же я не гожусь? Тьфу! И придут же в голову такие сравнения с пьяных глаз!»
И Метробий, очень обиженный тем выводом, к которому его привело это сопоставление, поднялся с земли и сделал несколько нерешительных шагов по лесу, чтобы удостовериться, все ли гладиаторы действительно ушли и не остался ли кто-нибудь из них сторожить это место.
Тут же он вспомнил о Цезаре, ожидавшем его к ужину к часу сумерек; уже приближался час полуночи. Метробий был огорчен, но сейчас же подумал, что как только ему можно будет безопасно выйти из рощи богини Фуррины, он поспешит к Цезарю и расскажет ему эту огромной важности тайну. Раскрытие такого заговора, подумал комедиант, заставит Цезаря простить ему опоздание Убедившись, что все гладиаторы удалилась, Метробий вышел из рощи и быстрым шагом направился к Цестиеву мосту, рассуждая про себя, что не будь он пьян, он наверное не попал бы в лес Фуррины в час собрания гладиаторов, что поэтому он должен благословлять и выпивку и свою привычку напиваться; даже то самое велитернское из таверны Ускулапа, которое он только что проклинал, казалось ему теперь божественным.
Рассуждая таким образом, он пришел к дому Цезаря и, войдя, приказал передать ему, что просит его сейчас же придти в библиотеку, чтобы сообщить необыкновенно важный факт, от которого, быть может, зависят судьбы Рима.
Сперва Цезарь не придал никакого значения словам Метробия, которого он считал пьяницей и пустомелей, но подумав, решил все-таки выслушать его. Извинившись перед гостями, он прошел в библиотеку, где Метробий в кратких и взволнованных словах рассказал ему о заговоре гладиаторов.
Это показалось Цезарю странным. Он забросал комедианта вопросами, чтобы удостовериться в том, не было ли рассказанное происшествие галлюцинацией пьяного человека; но убедившись в противном, нахмурил брови и стоял несколько мгновений, погруженный в глубокое раздумье. Затем, встрепенувшись, как человек принявший решение, он сказал Метробию с улыбкой недоверия:
— Признайся, что от твоего рассказа за милю несет сказкой, а сказка, мне кажется, сложилась от чрезмерных возлияний велитернского в таверне Эскулапа.
— Что мне не в меру нравится велитернское, особенно, когда оно хорошее, о божественный Юлий, — сказал Метробий, — я не буду отрицать, и что сегодня вечером голова у меня была не в порядке, оспаривать тоже не буду. Но что касается слов, слышанных мною в, лесу Фуррины, то могу поклясться, что я слышал их точно, одно за другим так, как я их тебе передал, ибо к этому времени хороший сон и свежий воздух Яникульского холма совсем привели меня в себя. Так неужели ты захочешь оставить республику в такой серьезной опасности и не предупредишь консулов и Сенат?
Цезарь стоял с опущенной головой, все еще задумавшись.
— Каждый миг увеличивает серьезность положения.
А Цезарь молчал.
Замолчал и Метробий, хотя по его позе и судорожным движениям было видно, что его волнует «патриотическое» нетерпение. Через минуту он спросил:
— Ну, так как же?..
Цезарь поднял голову и ответил:
— О том, действительно ли нашему отечеству угрожает серьезная опасность, я хотел бы судить сам, Метробий!
— О, божественный Юлий!.. Тебе, если ты пожелаешь, я охотно уступлю заслугу открытия этого заговора, гак как я знаю и твердо верю, что Кай Юлий Цезарь по величию своей души всегда сумеет доказать свою признательность.
— Благодарю тебя, Метробий, и за чувства и за предложение. Но не для извлечения выгоды из секрета, который случай дал тебе в руки, я хотел бы проверить положение вещей, а для того, чтобы решить, как лучше поступить при таких важных обстоятельствах, Метробий кивнул в знак согласия, и Цезарь добавил:
