Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич (прочитать книгу TXT, FB2) 📗

После вдруг открылась дверь, вошел Степан, важно поклонился и сказал, что Ивана («вас, господин ротмистр») желает видеть господин Носухин Карп Львович. Велите звать? Иван сказал, что звать. Вошел Носухин, поклонился, представился первым кабинет-секретарем его высокопревосходительства, и, еще раз поклонившись, сказал, что Никита Иванович послал его, Носухина, к Ивану снять с него свидетельство. Позволите, тут же спросил Носухин и с этими словами вытащил из-под мышки портфель с чистой бумагой и всеми остальными прочими, вплоть до чернильницы, письменными принадлежностями. Что позволите, спросил Иван безо всякой охоты. Свидетельство, опять сказал Носухин. Какое, спросил Иван. О, громко сказал Носухин и даже почти засмеялся, это сущая формальность. Его высокопревосходительство так об этом и говорил, потому что никто же не требует от вас каких-то особых признаний или, не приведи Господь, оправданий. Отнюдь! Вы, господин ротмистр, просто расскажете мне о том, о чем посчитаете нужным рассказать, а я это запишу. То есть говорите, что хотите, рассказывайте в свое удовольствие. Ха, громко сказал Иван, так же мало ли что я вам могу рассказать. Я могу вам и про своего денщика Мишку много чего веселого поведать. Как, например, он пропил мои новые сапоги. Или как я поручил ему купить дров на зиму, а он что сделал, знаете? Носухин помолчал, поулыбался, а потом сказал, что тут дело, конечно, несколько другое, его высокопревосходительство больше, конечно, интересуется событиями последних трех дней, в коих господин ротмистр имел честь принять участие. Имел честь или желает рассказать, спросил Иван. Рассказать, сказал Носухин. Даже если таковые не случались? — спросил Иван. И еще тут же спросил: тогда зачем ему все это? И потом: а откуда я знаю, что будет завтра, может, я сегодня вам наговорю, и сегодня это можно почитать за благо, а завтра это будет уже грех, рванье ноздрей и дыба. Откуда я знаю, что будет завтра? А вы знаете? А, извините, он? Носухин молчал. Иван тоже. После Носухин сказал, что он сейчас вернется, и ушел.

Оставшись в гостиной один, Иван опять смотрел в окно, на парк. Очень внимательно смотрел, как будто что-то видел! Потом пришел Носухин и сказал, что его высокопревосходительство велел перенести их работу на завтра. А пока их зовут перекусить.

Перекусывали они — Иван и теперь еще Носухин — в той же самой столовой, блюд было несколько меньше, но тоже вполне достаточно, вин тоже. И Носухин мало говорил, и то больше о картах и девицах. Иван совсем помалкивал, а если что и отвечал, то односложно. И только уже в самом конце, когда они уже вставали, Иван спросил, кем он здесь считается: под арестом или как. Никакого ареста, вы что, уверенно сказал Носухин. Но тут же добавил: просто его высокопревосходительство опасается, как бы кто ему, то есть Ивану, не сделал какого вреда, и вот единственно поэтому не рекомендует ему выходить в город. Ну а здесь, под окна, в сад? — спросил Иван. Конечно, конечно, воскликнул Носухин, о чем может быть речь! Благодарю, сказал Иван, и вернулся к себе. А Носухин куда-то ушел — уже по своим другим делам.

Но и Иван тоже недолго сидел у себя. Вскоре он взял колокольчик, позвонил, пришел Степан. Иван подвел его к окну, показал вниз, на одну из беседок, и сказал, что он хочет туда спуститься и немного посидеть, пусть ему туда принесут трубку табаку и чашку кофе покрепче. Степан совсем не удивился и сказал, что это будет сделано. Тогда Иван спросил, как ему самому туда спуститься, где у них здесь черный ход. А зачем вам самому, сказал Степан, вас казачок проводит, Дорофейка, сейчас я его кликну, и ушел. Потом в дверь заглянул казачок и поманил Ивана, они спустились вниз и вышли в парк, а после прошли в нужную беседку. Там казачок сказал, что он сейчас все принесет, и ушел. Иван сел, закинул ногу за ногу. В беседке было хорошо. Похожая беседка, может, даже лучшая, подумал Иван, была у них в Великих Лапах. Только та была не мраморная, как эта, а деревянная, и это даже лучше, потому что дерево полезней. Жаль только, сгорела та беседка. Иван тогда сидел в ней с гайдуками, отстреливался, и ни за что бы их не взяли, потому что позиция там была просто замечательная. Но что эти собаки удумали! Подкатили воз соломы, подожгли и там сверху как толкнули — и она как пошла, а после как врезалась! И как занялось там все огнем! Иван, конечно, велел отходить. Борусю попали в ногу, а после совсем в голову. Вот какая была тогда досадная потеря. Но дядя Тодар Ивана за это совсем не ругал, потому что тут уже такое дело, сказал он, на войне как на войне.

Пришел казачок, принес кофе, трубку и сразу ушел. В беседке было тихо, хорошо. Иван один раз затянулся и один раз отхлебнул, после прислушался. После еще раз отхлебнул, но уже не затянулся. А после отложил то и другое, еще раз прислушался, а после, немного погодя, оглянулся. И это было как раз вовремя, потому что он как раз увидел, как к нему входит Базыль. На этот раз Базыль был одет очень просто — дворовым. Вот только что это за дворовый такой, насмешливо подумал Иван, почему он тогда шапку перед паном не снимает? Или это чтобы его чуба видно не было? И он даже усы вниз завернул, чтобы не торчали, уже безо всякого смеха подумал Иван. А Базыль остановился и тихо сказал:

— Паныч! Это я.

— Вижу, — сказал Иван. — Признал.

— Ат! — только и сказал Базыль.

— Тихо! — сказал Иван и оглянулся.

— Ага! — сказал Базыль. — А то они тебя не видят. Или меня особенно. Да они меня, паныч, еще в обед заметили! — продолжал он быстро и сердито. — Ну да и холера с ними. У нас же уже все готово: паспорт, подорожная и кони. Червонец дал собаке. Так зато какие кони, паныч!

— Кони? — спросил Иван. — Какие?

— Звери! — сказал Базыль. — Полетим як птушки в вырай!

То есть как птички по осени в теплые страны, вот что он тогда сказал.

— Зачем? — спросил Иван по-польски.

— Как зачем?! — по-польски же сказал Базыль. — Они, паныч, что думают? Что вот они видят, что мы с вами здесь вдвоем. Они за нами следят, они про нас все знают. Ну и пусть знают! А мы сейчас от них через забор и вон за тот угол, — и Базыль показал, за какой, — и там тройка, и я дал ему червонец, и еще один, сказал, дам, когда проскочим Три Руки. За Тремя Руками им нас уже ни за что не достать! И там, на станции, берем другую, у нас же паспорта и подорожная, пан Вольдемар какую выправил — как царскую! Ты только посмотри! Кто нас с такой остановит?

Но Иван на подорожную почти не посмотрел, а только головой мотнул, потом сказал:

— А что Анюта?!

— Ну-у… — только и сказал Базыль.

Иван сильно нахмурился. Он же знал, что это означает: Базыль же однажды уже сказал прямо, что Литва большая и Анют на Литве много. Ух, Иван тогда разгневался, хватал его за чуб! И вот теперь Базыль только мычит, осторожничает. И это верно, подумал Иван, только у дурня все на языке, учиться надо у Базыля. И еще подумал — и сказал уже вот что, и тоже по-польски:

— Ну и приедем мы, и дальше что? Нет, я так приезжать не хочу. А я хочу приехать так, чтобы Хвацкий меня еще в городе встречал, на площади, возле костела. И будет так, Базыль, увидишь! Потому что ты что, думаешь, я зря здесь торчу? Нет. А вот сейчас приедет господин майор, ты его знаешь, ему велел гетман. Гетман, слышишь, Базыль?! Я сегодня с паном гетманом в карты играл. С Кириллой Разумовским, понял! А банк метал Волконский, наш… ну, или их посол в Варшаве. Играли мы. Водку еще пили, чокались. С гетманом, еще раз говорю!

— Это не тот гетман, паныч, — тихо сказал Базыль.

— Тот? — громко сказал Иван. — И князь Волконский тот? И министр Неплюев! И великий маршалок пан Панин тоже тот! Много ты понимаешь, Базыль! Приеду я еще. Вместе приедем.

— И приедем, — повторил за ним Базыль. — Все приезжают, паныч. Вот только для чего! Как бы мой сон не сбылся!

— Какой еще?

— А очень простой, паныч. Что я тебя привез. Сам знаешь, для чего! И отнесли тебя, и положили рядом с дядей. Вот что мне вчера приснилось!