Могусюмка и Гурьяныч - Задорнов Николай Павлович (читать книги txt) 📗
Здесь можно кидать вниз камни, бревна, палки и не пропустить даже хорошо вооруженных людей.
— Может, пушки везут? — пошутил, волнуясь, Хибет.
— Не бойся, гора крепкая! — ответил Сорока-каторжник.
Он пришел к башлыку вместе с Кагарманом.
Отряд казаков и пехота в санях постепенно приближались. Похоже было, что несколько одетых в неформенную одежду, едут в санях.
Внизу все остановились. Видимо, давали отдохнуть солдатам и лошадям.
Офицеры собрались у костра.
Когда из долины донеслись крики команды, солдаты забегали. Разобрали ружья, построились в ряды.
— Выступают!
— Идут!
Взвод пехотинцев в башлыках, с ружьями пошагал вперед. К гребню от долины подъем был не крутой, сани ехали порожняком. Только в передних санях кто-то сидел. Солдаты продвигались медленно, увязая в снегу. Верхами ехали трое офицеров.
— А вон и он, старая собака, — сказал Могусюм.
Теперь видно стало, что в передних санях сидит Султан. Он любит тепло, как и все пожилые люди, желающие сохранить свое здоровье, любит удобства. Едет он, накрывшись ковром и медвежиной.
— Будем стрелять! — сказал Могусюм.
— Пусть Султан еще ближе подъедет, — молвил Хибет, обращаясь к русскому, — не торопись!
Все замерли.
— Свистни! — сказал башлык.
— Ну, во имя отца и сына и святого духа. — Сорока снял шапку, перекрестился, сунул в рот пальцы и засвистел.
Могусюмка приложился. У пролома раздался выстрел, потом другой. Эхо покатилось по хребтам. Пули, камни, бревна полетели вниз, в узкое ущелье. Гребень закурился сизым дымом.
Солдаты снизу стали отстреливаться.
Снова грянули выстрелы с гребня. Солдаты отступали.
Сани внизу остановились. Лошадь легла ничком и билась. Султан лежал в санях. Могусюмка уложил его наповал. С ружьем в руках башлык запрыгал со скалы на скалу.
Взвод пехотинцев внизу выстроился в каре. Началась перестрелка. Двое солдат черными пятнами распластались на снегу. Пули засвистели вокруг.
— У них новые ружья, — удивился Могусюм. — Далеко как бьют!
Подбежал Хибет.
— Беда! Беда!.. Идут низовские и шигаевские. Много их! Казаки с ними. Ахмеровские охотники идут!..
— Будем уходить, — сказал Могусюм.
Джигиты бросились вниз. В лесу слышался лай охотничьих собак.
Один за другим джигиты скрывались. Могусюмка слез с гребня, и только сел на коня, как конные казаки проскакали в пролом гребня, и молодой офицер в мундире под распахнутой меховой шинелью крикнул Могусюмке:
— Бросай оружие!
Сорока-каторжник, стоявший здесь же, переглянулся с башлыком и бросил свою кремневку.
— Куда же нас теперь, барин? — спросил он.
— На казенную фатеру, — съехидничал подъехавший вместе с офицером казак.
— Эй, ты! Кидай оружие, какой толк в твоем молодечестве? — сказал Могусюму молодой офицер.
— Поди, возьми сам, барин, — на чистом русском языке насмешливо ответил Могусюмка.
— Взять его! — приказал офицер казакам.
Могусюмка поднял пистолет и выстрелил в офицера.
Тот, раненный, согнулся в седле. А Могусюмка гикнул и полетел прочь на своем жеребце. Тут Кагарман в общей суматохе стянул в снег раненого офицера и вскочил на его коня.
Горячий, настоявшийся жеребец Могусюмки и сытый, рослый конь офицера быстро ушли вперед от черной стаи башкирских и уральских казаков. Там, где от тракта отходил проселок, беглецы свернули и на новой развилке дорог разделились. Кагарман поскакал в лес, а Могусюмка налево к заводу. Под заводом, он знал, дороги наезжены, натоптаны легче уйти, запутать след.
И вдруг пришло ему в голову, что легче всего скрыться промчавшись прямо через завод, что там у него много друзей, никто не задержит, а следов не останется. Вспомнил он, как, бывало, приезжал на завод, как там встречали его радушно.
Минуя все дороги, по которым хотел он путать следы, вылетел Могусюмка прямо к речке и увидел на другой стороне подправленную новыми хозяевами избу Гурьяныча.
Гордость явилась в душе башлыка. Он повернул коня, что было силы хлестнул его и поскакал обратно в лес.
Глава 40
ОБЕД У БУЛАВИНЫХ
Алексей Николаевич Керженцев, молодой офицер, которого ранил Могусюмка, попал в Верхнеуральск недавно. Его перевели за дерзость, сказанную командиру Семеновского полка, в котором он служил в Петербурге. Урал заинтересовал его. Тут все понравилось молодому человеку: и дикая природа и своеобразные люди. В мрачных горновых сараях и закопченных домнах или в бревенчатых избах на фоне гор и лесов он видел своеобразную красоту.
Хотя Верхнеуральск был ужасной дырой, но офицеры отправились из него неохотно. Они не находили ничего хорошего, что их посылают на завод, чтобы припугнуть крестьян. Вместе с ними шел отряд казаков и башкир ловить разбойника Могусюмку. Никто не предполагал, что на заводе настоящий бунт, и надеялись, что никаких репрессий применять не придется, что надо будет просто постоять там с солдатами — и все успокоится само собой.
Нападение в горах на отряд было неслыханной дерзостью и совершенной неожиданностью, и все поняли, что тут шутить нельзя.
Отряд был невелик, но хорошо вооружен. Напасть на него могли осмелиться только самые отчаянные и обреченные сорвиголовы. Очевидно стало, что тут придется проводить время не только в охоте на медведей, как надеялись офицеры, отправляясь в уральские леса.
При столкновении ранен был Керженцев и трое солдат — один из них тяжело, и убит проводник-купец.
По прибытии отряда в завод солдат положили в маленькой заводской больнице. За ними вызвалась ходить Евгения Дмитриевна. Она помогала военному фельдшеру. В город срочно послали за врачом. Прибыли жандармский офицер и чиновник особых поручений. С соседнего Тирлянского завода, который оставался под вывеской Пашковых, но теперь также принадлежал компании, приехал тамошний управляющий, чтобы временно заменить больного Верба.
Пуля попала Керженцеву в плечо. Врач вынул её. Через несколько дней Керженцев был на ногах. Жил он вместе с товарищами в Нижнем поселке. Булавин, встретивший отряд в горах еще до схватки и познакомившийся с Керженцевым в пути, явился на завод вместе с войсками. Он приглашал Керженцева остановиться в своем доме. На вид казалось, что купец симпатичный человек, но молодому офицеру не понравилось, что Булавин ехал жаловаться в город на своих односельчан. «Доносчику — первый кнут», — на этом правиле Алексей был воспитан.
Однако скоро явились причины, из-за которых Алексей Николаевич переменил свое мнение о Булавине и даже сожалел, что не остановился в его доме.
По прибытии в завод молодого офицера заинтересовала здешняя жизнь, он стал доискиваться до причин бунта, узнал о Могусюмке все подробности, а потом и о Гурьяныче. Подобный тип бунтаря из народа не встречался ему никогда. Под влиянием происшедших событий и другие офицеры отвлекались от обычной скуки, вина, карт и книг, заинтересовались, что происходило в этом огромном, похожем на бесконечную деревню заводском поселке.
...У Керженцева был двоюродный брат, в прошлом тоже офицер, оставивший службу — известный революционер, сосланный в Сибирь. Хотя Алексей далек был какому бы то ни было революционному движению, но, как и большинство русских интеллигентов, с наслаждением читал Некрасова, полагал позором ссылку Чернышевского и считал революционеров людьми долга, готовыми к жертве за благо народа. Теперь — тоже в ссылке, по сути дела, — Алексея стал занимать вопрос, что же представляет из себя тот народ, ради которого идут на жертву лучшие русские люди, каковы его идеалы, что он хочет, как мыслит свое будущее освобождение и желает ли его, как сам добивается действительной воли.
Керженцеву казалось, что здесь, в глубине Урала, где когда-то бушевала пугачевщина, и теперь бродили какие-то силы.
«Для начала, — думал он, — я получил пулю от башкирина, в котором готов был видеть романтического героя».
