Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович (книга жизни txt) 📗
С небольшой командой отобранных казаков, отличавшихся недюжинной силой, Зиновьев занял один из дощаников, готовых отправиться в путь. Перед отплытием он держал речь перед отрядом, высокопарную, напыщенную. Начиналась она такими словами:
— Важность порученного мне дела заставляет меня спешить...
Зиновьев говорил ещё долго и не по существу. Хабарову бросил грубо, язвительно:
— Смотри, Ерофейка, сбежишь, из-под земли тебя достану. Приставлю к тебе служилого человека Милослава Кольцова. Головой отвечаешь за Ерофейку. Слышишь, Кольцов?
С отплытием Зиновьева весь отряд вздохнул с облегчением. Даже приставленный к Хабарову Кольцов не досаждал ему придирками, мелочным опекунством и иногда даже вступал с ним в дружеские беседы.
Во время стоянок в прибрежных населённых пунктах завязывался разговор с местными жителями и с направлявшимися на восток путниками. Имя Хабарова было известно многим. Его осаждали расспросами:
— Расскажи, мил человек, это правда, что Даурия — зело богатый край?
— Истинно, правда, — отвечал Хабаров и начинал свой рассказ о природных богатствах Приамурья, о благоприятных условиях для земледелия, о живности, что водится в том крае.
— А ты с охотой ехал на Амур-реку? — расспрашивали его.
— Конечно, с превеликой охотой. Намереваюсь вернуться туда, как только отчитаюсь и улажу свои дела в Москве.
В Тобольске узнали, что Зиновьев покинул этот город неделю тому назад. Прошёл он по Оби и Иртышу без остановок. Гребцы, сменяясь, трудились в поле лица денно и нощно.
Выйдя из Тобольска, Хабаров и его спутники поднялись вверх по Тоболу, затем вошли в Тару — знакомый для Ерофея Павловича путь, который он когда-то уже проходил. Далее пришлось неоднократно преодолевать мелководные реки и речушки, волоки. Последний волок вывел путников в бассейн Вычегды. Вот показались уже купола и шпили храмов Соли Вычегодской, строгановской вотчины. Тем временем река у берегов стала покрываться тонкой и ломкой ледяной кромкой. Приближалась зима.
Отряд раздробился на две части. Кольцов с частью отряда решил продолжать путь, не задерживаясь в Соли Вычегодской, добраться, пока не наступил ледостав, до Великого Устюга и там дожидаться надёжного санного пути. Надзор за Хабаровым Кольцов передал Ивану Кузьмину, устюжскому приставу, оказавшемуся по своим делам в Соли Вычегодской и теперь направлявшемуся в Москву.
Хабаров отыскал родственников жены Василисы, живших в городе на Вычегде: двух её тёток, двоюродных братьев и племянников. Все в один голос повторяли, как тосковала Василиса по мужу, с нетерпением ждала вызова в Восточную Сибирь и с какой радостью уехала туда со всеми своими чадами.
— А как жила Василисушка-то? Не шибко ли нуждалась? — расспрашивал родню Хабаров.
— Держалась твоя жёнушка, — услышал он в ответ. — Баба она двужильная. Была у неё корова, овцы, гуси. В храме божьем прислуживала. Там её подкармливали. А как случился неурожайный год, засуха, так тогда родня помогала.
— Сплоховал я, — с горечью сказал Хабаров, — надо было поранее о семье позаботиться. Увлёкся делами, о семье забыл.
В Великом Устюге Ерофей Павлович узнал, что отца его уже нет в живых. Скончался два года назад. Навестил Хабаров братьев, сестёр, племянников, побывал на могиле отца.
Дальше следовали в столицу по санному пути. В Вологде Хабаров зашёл в Софийский собор, выстоял службу. Вспомнил, что здесь когда-то давным-давно встретил знакомого по мангазейской службе воеводу Палицына, относившегося к нему доброжелательно и сочувственно. Это он помог Ерофею Павловичу выступить в роли ходатая обиженных промысловиков, претерпевших от жадности и корыстолюбия мангазейского воеводы. Сердечным, доброжелательным человеком оказался Андрей Фёдорович Палицын... Жив ли он? Ведь уже немало лет прошло с их последней встречи. Хабаров решил, что обязательно попытается отыскать прежнего своего знакомого, дай-то Бог, чтобы он был жив и помог ему сейчас добрым словом и советом. Помнится, жил он в Тропарях вблизи храма Василия Великого.
Ерофей Павлович добрался до Москвы в разгар зимы, в феврале 1655 года.
Прибывшие уверенно миновали ворота со стражниками, углубились в лабиринт узких извилистых улочек и вскоре добрались до палат Сибирского приказа.
Хабарова принял помощник главы приказа дьяк Григорий Протопопов, который произвёл на посетителя благоприятное впечатление. Он говорил с Ерофеем Павловичем учтиво, доброжелательно, как со старым добрым знакомым. От дьяка удалось узнать, что Зиновьев уже давно, ещё в декабре, прибыл в столицу и успел отчитаться о своей поездке на Амур. В отчёте он подтвердил факт присоединения Приамурского края, или Даурии, к России, но умолчал о роли Хабарова в этом присоединении и всячески поносил его, расписывая его действительные и мнимые злоупотребления. Протопопов сообщил Ерофею Павловичу, что в приказ поступили его челобитные и многочисленные жалобы на Зиновьева обиженных и обобранных им людей.
— Скажу тебе откровенно, наше суждение с суждением Зиновьева ни в коей мере не совпадает, — сказал весомо дьяк Протопопов. — Были, конечно, у тебя огрехи, не без этого. И люди в твоём отряде, надо полагать, попадались разные. Но главное-то не в этом. Поставил ты богатый Амурский край на благо Отечества. И за это низкий поклон тебе.
— Старался, как мог.
— А Митька Зиновьев мне зело не понравился.
— А кому он мог понравиться, — ответил дьяку Хабаров, намереваясь рассказать о неблаговидных поступках Зиновьева, но Протопопов прервал его:
— Не будем судить Дмитрия. Бог ему судья. Расскажи-ка лучше о своих трудах на Амуре, сколь много сделал полезного для Руси-матушки.
Дьяк выслушал пространный рассказ Ерофея Павловича с неподдельным интересом, часто прерывая его вопросами, а когда Хабаров закончил, Протопопов произнёс весомо:
— А Зиновьев не изволил вспомнить всё то полезное, что ты сделал для Амура. Лишь злословил на твой счёт и ссылался на всяких жалобщиков. А теперь, судя по челобитным, те же жалобщики ополчились против Митьки.
— Наверное, в чём-то был прав Зиновьев. Были и у меня недостатки и промахи. Всем людишкам угодить не мог. Требовал порядка в отряде, сие не всем нравилось.
— Вестимо. Ты ведь не святой угодник, чтобы всем нравиться. Но главное не в этом, не в твоих промахах. У кого их нет? Приамурье, или Даурия, стало русским владением, приносит нам великий доход. И в этом твоя заслуга. Низко кланяться тебе следует, Ерофей, а не сочинять против тебя всякие наветы и жалобы.
— Спасибо тебе за доброе слово, дьяче.
— Заслужил того. А теперь ступай на наш постоялый двор. Отдыхай после долгой дороги. Как глава приказа сможет тебя принять, сообщим.
— Дозволь, батюшка, вопрос тебе задать.
— Спрашивай.
— Жив ли Палицын?
— Это какой Палицын?
— Тот самый, что воеводой в Мангазее когда-то служил. Душевный человек. Много добра мне сделал. Андреем Фёдоровичем его зовут.
— Ах, этот? Одряхлел старче. К нам уже редко заглядывает. В основном живёт в своём подмосковном имении.
— Московский дом его был прежде возле храма Василия Великого в Тропарях.
— Дом этот стоит на прежнем месте. В нём, кажись, сынок Андрея Фёдоровича обитает.
Дьяк распорядился, чтоб мальчик-казачок проводил Хабарова до постоялого двора.
Ерофей Павлович не стал отдыхать, а сразу же отправился на поиски дома Палицына. Отыскать нужный дом стоило некоторого труда. В переулке произошли изменения. Появились новые строения, не похожие на прежние. Они были воздвигнуты на месте выгоревших во время очередного пожара. Такие пожары в скученной деревянной части города случались нередко. Поиски в конце концов принесли результат: дом Палицына отыскался. На продолжительный стук в тесовые ворота вышел слуга, седобородый старик в тёмном суконном кафтане.
— Хотел бы видеть Андрея Фёдоровича, — произнёс Хабаров.
— А почто, батюшка, Андрей Фёдорович тебе потребен? — пытливо спросил слуга.
