Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Уже дойдя до королевской прихожей, перед тем, как исчезнуть окончательно,она еще раз торопливо оглянулась. Но ее бывшего возлюбленного на прежнем местеуже не оказалось, да и вообще нигде не было видно. Огорченная Марго свернула заугол, хотя продолжала приветливо улыбаться.
Как только она исчезла, участники шествия, которые держались только ею иради нее вели себя пристойно, сразу же распоясались. Фрейлины легкого поведенияеще на ходу выбирали себе на ночь кавалеров и спешили их поскорее увести.Ревнивые придворные под общий хохот вытаскивали своих жен из толпы. Уже неторжественная процессия дворян, а какой-то разнузданный сброд валил черезбольшую залу. Музыканты, играя, подпрыгивали, а свеченосцы поспешно тушилисвечи, опасаясь, что у них выбьют из рук канделябры. Никто потом не могвспомнить, каким образом началось бесчинство и кто подал к нему сигнал,выкрикнув знаменательные слова.
Во-первых, неизвестно, к какому лицу они были обращены. — Кого ты выберешьсебе на эту ночь? — Правда, имя также было названо: «Большая Берта». Видимо,имелась в виду карлица, сидевшая в клетке. Большая Берта принадлежала мадамЕкатерине; в ней было восемнадцать дюймов, и на многолюдных сборищах ее носилив этой клетке, как попугая. Слуга, тащивший надетую на шест клетку с карлицей,вел и обезьяну. Когда начинала кричать обезьяна, кричала и карлица, и голос унее был еще более звериный. У карлицы была огромная голова с чрезмерно выпуклымлбом и глаза навыкате, а из беззубого рта текла струйкой слюна. Одета карлицабыла наподобие знатной дамы, в жидких волосах мерцал жемчуг. — Большая Берта!Кого ты выберешь себе на эту ночь?
Уродливое создание отвратительно взвизгнуло; особенно перепугалась обезьянаи дернула сворку, там что слуга, державший ее, чуть не упал. Во всяком случае,дверца клетки распахнулась, путь перед карлицей был свободен. Пока все это ещемогло казаться цепью случайностей. И лишь позднее вспомнили, как все совпало:обезьяна, неловкий слуга, открывшаяся клетка на шесте, но прежде всего — крикужаса, который издала идиотка, когда услышала свое прозвище. Ясно, что еенаучил всему этому арапник старой королевы, и карлица под влиянием неистовогостраха выполнила то, что ей было приказано. Она сразу же натолкнулась на короляНаваррского — вернее, и эта случайность при ближайшем рассмотрении оказаласьподстроенной. Но в ту минуту все решили, что Большая Берта сама выбралаНаварру, раз она на него бросилась. Карлица сверху спрыгнула ему на шею,продолжая кричать, совала руки и ноги в отверстия его одежды, и отцепить еебыло невозможно. Едва ему удавалось вытащить ее ногу из разреза своего рукава,как рука ее тем глубже ныряла ему за воротник. Силясь оторвать ее, он вертелсяна месте; смотрите, они танцуют! — Она выбрала его на ночь, вот он и радуется,— говорили окружающие. Давно так не смеялись при французском дворе!
Когда Генрих понял, что все пропало, он, конечно, бросился бежать. А позадипридворные надрывали животики, взвизгивали, блеяли, сипели и, наконец,обессилев от смеха, валились на пол. Он же мчался по лестницам и переходам, ана шее у него сидела карлица. Он уже не пытался ее сбросить. Она все равноуспела обмочить и себя и его и, чтобы показать свою привязанность, лизала емущеку. Генриху казалось, что он бежит в каком-то кощунственном сне. Никто непопался ему навстречу, и даже полотняные фонари не были зажжены сегодня.Только по временам луна проливала свой свет на это странное приключение.
Наконец Генрих остановился перед дверью, и было слышно, как тяжело он дышит;верный д’Арманьяк тут же отворил.
— На что вы похожи, сир! И как от вас воняет!
— Это, моя маленькая приятельница, д’Арманьяк. Их у меня немного. — И таккак она уже не лизала ему щеку, он запечатлел на ее щеке поцелуй. — А насчетвони, д’Арманьяк, — так из всех сегодняшних душистых и удушливых запахов этоеще самый честный и чистый.
И тут у него сделалось еще невиданное, новое лицо — жестокое и грозное.Даже его старый боевой товарищ д’Арманьяк испугался. Он подошел к своемугосподину на цыпочках, чтобы снять карлицу. Но она сама от усталости ужесоскользнула на пол. Затем он вместе с нею исчез. Генрих один вошел в комнату изаперся на задвижку.
Голос
И вот он лежит в постели, вокруг которой уже не стоят на страже сорокдворян; и мысли стремительно проносятся у него в голове. Они туманны, они едвасвязаны между собой, как бывает в сновидении, да это почти что и не мысли. Этовереница незавершенных картин и фраз; они спотыкаются, как те люди в Лувре,когда кончилось зрелище и Марго уже свернула за угол. «Они поймали меня! Пойдемтут же к обедне. Воронье. Все дело в том, чтобы не лежать на дне колодца. Каклегко, сир, это могло случиться и с вами. Привет от адмирала. Он наступилубиенному на лицо. Что же до нас, то я опасаюсь самого худшего. Господин деГойон, вы живы! Но его же нет в живых, — соображает Генрих в полусне, он видитмертвых, и они тоже смотрят на него, но тут же снова отступают перед живыми. —Однако сам-то я жив! Елизавета хотела отнять у нас Кале. Впрочем, нет, адмирал!Tue! Tue! Мы нынче ночью либо перестарались, либо… Продолжай притворяться! Вэтом месте у стен есть эхо. Вот бы еще помер наш бешеный брат Карл. Я ненавижуд’Анжу. И тебе хочется, Наварра, ведь ты так обессилел. Неужели тебе хочется?Давай бежим, ведь хочется?»
Последнее он проговорил уже не в беспамятстве сна, он повторил эти слованесколько отчетливее, чем полагается спящему. Как только Генрих стал отдаватьсебе в том отчет, он открыл глаза и сжал губы. Однако опять услышал: — Тебехочется? Давай бежим!
Перед стоявшим в углу изображением девы Марии теплился фитилек лампады. Вневерном мерцании статуя, казалось, шевелилась. Может быть, это она и говорила?Несчастный, который не в состоянии ни постичь, ни измерить всю глубину своегонесчастья, — он только слышит голос, который что-то продолжает говорить внутринего, спящего: ведь ради его защиты могло бы обрести голос даже изваяние девыМарии! Однако на этот счет он ошибся. Из-под его кровати высунулась голова — даэто голова карлицы; вероятно, она незаметно пробралась в комнату. Оннаклонился, чтобы рукой снова засунуть голову под кровать. Голова сказала: —Проснитесь, сир! — И Генрих почувствовал, что в это мгновение он действительноизбавился от преследовавшего его кошмара.
Он узнал голос, а теперь увидел и лицо Агриппы. — Где ты пропадал весьвечер? — спросил Генрих.
— Все время был подле вас и вместе с тем оставался для всех незримым.
— Тебе из-за меня пришлось прятаться, бедный Агриппа.
— Мы сами сделали наше положение как нельзя более тяжелым.
Генрих знал это древнее изречение и повторил его словами латинского поэта.Услышав их, Агриппа д’Обинье вдохновился и начал длинную фразу, однако произнесее слишком громко для столь позднего часа и столь опасного места: — У вас вовсенет охоты, сир, ожидать в бессилии, пока ярость ваших врагов…
— Ш… ш… ш… — остановил его Генрих. — У некоторых стен здесь естьскрытое эхо; и неизвестно, у каких именно. Лучше мы скажем все это друг другузавтра, в саду, под открытым небом.
— Будет слишком поздно, — прошептала голова, которая теперь оперласьподбородком на край кровати. — К утру нас уже не должно быть в замке. Сейчасили никогда. То, чего мы не сделаем тут же, нам позднее уже не удастся. Сегоднязамок Лувр еще охвачен смятением после ужасов прошедшей ночи. А к завтрашнемувечеру люди придут в себя и прежде всего вспомнят о нас.
Оба помолчали, как бы по безмолвному соглашению. Генриху надо было обдуматьвсе сказанное другом. Агриппа же отлично понимал одно: «Если Генрих не скажет«да» добровольно, прежде чем я открою свои карты, этого «да» он уже не скажетвовсе, время будет упущено». Поэтому голова, видневшаяся над краем кровати,покачивалась и дрожала. И наконец проговорила:
— В беде лучше сразу рискнуть всем!
На этот раз Генрих не узнал стиха, во всяком случае он не подхватил его.Вместо этого он пробормотал:
— Они мне повесили карлицу на шею. Они катались от хохота, когда я скарлицей на загривке мчался по опустевшим коридорам Лувра.
