Ведуньи из Житковой - Тучкова Катержина (читать книги онлайн полностью .txt, .fb2) 📗
В тюрьме Шваннце, надо полагать, настрадался. Незадачливый домушник, калека, от которого жена сбежала невесть куда и невесть с кем. За ней, писала брату Ингеборг Питинова, прикатил мужчина в автомобиле, причем явно взятом напрокат, потому что номер на машине был венский, а этот малый чертовски хорошо говорил по-чешски. Кто знает, где эта шалава его подцепила, но нет худа без добра, по крайней мере эта мерзкая тварь перестанет его мучить. Жаль только, что она забрала с собой и ребенка.
Дора живо представила себе Шваннце, который в тесной камере, под взглядами троих товарищей по отсидке, трясся от бессильной ярости. Она словно слышала и колкие замечания сокамерников: что это, мол, за мужик, коль от него жена сбежала! Может, он не мог ее как следует удовлетворить? Рогоносец!
Из десяти лет по приговору он отбыл половину. Вторую ему заменили условным сроком и выпустили — похудевшего, с проседью в волосах и ненавистью в душе. Жизнь не доставляла ему никакой радости. А между тем ему еще не было и тридцати!
Может быть, он сколько-то месяцев провалялся бы дома. Без работы, потому что с такой репутацией его на работу, даже если бы какая-то и подвернулась, никто не взял. Сидел бы в четырех стенах под укоризненными взглядами родителей и сестры, не решаясь высунуть нос на улицу — и даже в сад выйти из-за этой собаки Вайссманна. Или заперся бы с бутылкой самогона в сарае и к утру, спьяну, в пароксизме жалости к себе, оплакивая свою пропащую жизнь, наложил бы на себя руки.
Да только выпустили его в 1939 году, когда все вокруг стало резко меняться, и наступившие времена предоставили ему шанс.
Едва почуяв, что можно попробовать отправиться в плавание на новом корабле с новым капитаном, он подал заявление на получение немецкого гражданства. Ждать его пришлось недолго, хватило бумаг, подтверждавших корни его родителей, которые все двадцать лет существования первой Чехословацкой Республики указывали в документах свою немецкую национальность. Так Шваннце заделался настоящим немцем, а его изрядно подмоченная репутация стала восприниматься как мелочь, на которую представители оккупационных органов готовы были закрыть глаза. Теперь он уже не был уголовником, человеком дна! Вчерашний заключенный, у которого даже еще не успели отрасти коротко остриженные в тюрьме волосы, словно по мановению волшебной палочки превратился в уважаемого члена общества, не упускавшего случая подчеркнуть, что во всех его жизненных невзгодах виновата еврейская клика в лице его односельчанина, торговца Лео Вайссманна, и служителей чехословацкой юстиции.
За дарованный судьбой шанс Генрих Шваннце платил полной лояльностью новым хозяевам и ревностным усердием в деле вытаптывания всех следов Первой республики. И новые хозяева оценили и его преданность, и его стремление занять достойное место в одной из структур властного аппарата. Перед Шваннце открылась головокружительная карьера.
Как Доре было известно из его дела, начал он с пары написанных по зову сердца доносов и пары лживых показаний, которые заметил кто-то вышестоящий и проверил кто-то стоящий еще выше, после чего неравнодушного соплеменника с распростертыми объятиями приняли в отделе СД в Злине. Служивший там оберштурмфюрер СС Грац в короткой записке рекомендовал сделать хорошо знакомого с местными условиями осведомителя платным агентом. «Истинный немец, подчиняющийся приказам и верящий в торжество свастики и программы Фюрера», записал он в графе, отведенной для характеристики. Шваннце был поставлен на учет одним из первых, под номером В-7, еще в январе 1940 года. Дора представляла себе, как быстро этот ловкач освоил все немецкое, как в присутствии начальства он демонстративно говорил только по-немецки, как вскидывал правую руку в нацистском приветствии и лихо щелкал каблуками — так звонко, что звуки эти отдавались эхом от ближайших стен. А вот среди чехов он ходил тихо, стараясь не обращать на себя внимания, но навострив уши, чтобы не упустить ничего из происходившего вокруг. Спустя год-другой он уже настолько втерся в доверие, что ему начали давать особые поручения. Как, например, в случае с коммунистическими листовками.
Дело было в Сварове, где осенью 1943 года должна была пройти встреча группы коммунистического сопротивления, о подготовке которой кто-то донес. Туда отправили Шваннце, и он, как значилось в составленном по следам событий коротком рапорте, действуя в качестве агента-провокатора, попытался установить связь с ее членами. В трактире он говорил на моравско-словацком наречии, заказал всем выпивку и поначалу намеками, а потом и открыто принялся предсказывать скорый крах рейха и победу коммунизма: мол, Советы нас в беде не оставят!.. Трактирщик счел за благо вызвать жандармов, чтобы те разобрались со странным посетителем, тем более что распространение коммунистических листовок, каковые он тайком подсовывал остальным, было деянием наказуемым — равно как и недонесение о самом этом факте. Прибывшие на место жандармы, кроме листовок, нашли у незнакомца заряженное оружие и удостоверение члена компартии и потому решили передать дело немецкому начальству. Тут Шваннце, видимо, испугался, что провалил задание. Ничем иным Дора не могла объяснить запись в показаниях жандармов (старшего вахмистра Добровского и вахмистра Циглера) следующего содержания: «Задержанный плакал, умолял и взывал к нашим чувствам, говоря, что он должен заботиться о семье… порывался даже на наших глазах застрелиться и был в таком отчаянии, что мы, допросив его, выбросили его пистолет в пруд, листовки сожгли, а его самого отпустили». Через две недели за двумя этими предателями-чехами пришли из гестапо, увезли их на допрос и после недолгого суда зимой 1943 года расстреляли. А Шваннце получил прибавку к жалованью.
В этом месте более тонкая часть тома, касавшаяся нацистского прошлого Шваннце, заканчивалась. Больше в деле не было ничего: ни строчки о его одержимости ведуньями, ни слова об его участии в поисках американских летчиков… То ли в конце сорок четвертого начальству уже было не до составления подробных рапортов о проверенном агенте, то ли записи о последующих его «заслугах» затерялись… а может, они были изъяты? Да нет, отмахнулась Дора от закравшегося подозрения, если бы кто-то хотел избавиться от таких документов, то почему он не уничтожил весь том? Ведь уже и один только эпизод с коммунистическими листовками выставлял агента Шваннце совсем не в том свете, в каком «преподнес» соотечественникам своего приятеля в некрологе товарищ Личек. Хотя, с другой стороны, этого было достаточно, чтобы потом всю жизнь держать Шваннце под колпаком.
Дора так и не поняла, что он мог им наобещать. Чем таким мог заинтересовать их больше других, расположить их к себе. И тем не менее ему это удалось. И в конце концов даже тот факт, что он не успел вовремя унести ноги вместе со своими господами из рейха (которые конечно же без малейших колебаний бросили его на растерзание толпы тех, на кого он доносил), оказался не таким уж страшным. Шваннце схватили в самом начале мая 1945 года. И через полгода народный суд признал его виновным в том, что он «во время наивысшей опасности для Республики поддерживал нацистское движение, сообщая информацию о разных лицах отделу СД в Злине, и тем самым покушался на устои Республики, совершив преступление согласно § 1 уголовного кодекса (закон № 50/1923)».
Шваннце все это отрицал. В своем последнем слове он даже заявил: «От показаний, которые меня вынудили подписать в ходе следствия, применяя ко мне физическое воздействие, отказываюсь и утверждаю, что они были мне продиктованы и не соответствуют действительности».
Пять лет заключения, которые ему назначил суд, вряд ли можно было считать слишком суровым наказанием. Но Шваннце уже отсидел столько же до войны, и мысль о следующем таком сроке была для него, надо полагать, нестерпимой. По-видимому, он старался выкрутиться, как мог, и это получилось у него так убедительно, что на него обратили внимание. Под приговором, вынесенным 3 октября 1945 года, кто-то приписал бледным карандашом: «М.б. использовать?»
