Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Снаряд разорвался шагах в тридцати от дома. Из какого-то окна посыпались стекла. В коридорчик вышел Романовский и приоткрыл дверь к Деникину.
— Антон Иванович, не перейти ли вам на время обстрела в мой штаб? Он хоть в каменном доме…
Деникин, читая записку Маркова, в ответ только отрицательно покачал головой.
— Сейчас пришло от Глазенапа сообщение, — сказал он, — Егорлыкская свободна, наши соединились с донскими казаками.
— Следовательно, нам сегодня нужно будет перебазироваться со своим штабом в Егорлыкскую, — решил Романовский. Потом обратился к Ивлеву: — Маркову передайте: надо задержаться на сутки в Лежанке, а завтра пусть кружным путем идет в Егорлыкскую… Да, кстати, — прибавил он, — пусть генерал завернет на полустанок «Целина» и выбросит оттуда отряд анархистов. А чтобы анархисты не вернулись, следует поосновательней испортить путь железной дороги в нескольких местах.
— Разрешите, ваше превосходительство, идти?
— Да, идите… Но впрочем, поручик, мне пришла мысль, — вдруг остановил Ивлева Деникин, — я в вашем альбоме видел наброски лица Лавра Георгиевича. Не смогли бы вы написать хотя бы карандашом или углем небольшой портрет Корнилова?
— Могу, ваше превосходительство!
— Тогда сегодня же берем вас с собой в Егорлыкскую, — решил командующий.
Поздно вечером, покинув Лежанку, Ивлев ехал на своей Гнедой рядом с Романовским и Деникиным.
Предпасхальная ночь тихо помигивала множеством крупных и мелких звезд. Где-то далеко-далеко в темной степи, почти на горизонте, на фоне бархатно-черного неба появилось багровое полотнище пожара. Разрастаясь и ширясь, оно то стремительно вздымалось ввысь, то, кланяясь земле, медленно ниспадало.
Следя за причудливой и зловещей игрой далекого зарева, Ивлев слушал разговор Романовского с Деникиным.
— Боевое счастье вновь стало улыбаться, — говорил Романовский. — Богаевский разметал отряды большевиков под Гуляй- Борисовкой. Глазенап занял станицы Мечетинскую и Кагальницкую. Каждая из этих станиц, как сообщил Богаевский, дала но боевому полку отличных донских рубак.
Ивлев, чтобы лучше слышать генералов, чуть подогнал Гнедую.
— Вот, два месяца назад, начиная поход, — продолжал Романовский, — проходили мы этой дорогой… Когда мы оказались сильнее — тогда или теперь? Я думаю — теперь. Жизнь толкла нас в своей чертовой ступе и не истолкла. Закалились терпение и воля. И вот эта наша сопротивляемость, которая не поддается теперь никаким ударам…
— Что ж, Иван Павлович, — отозвался Деникин, глядя вдаль, — как говорит внутренний голос, мы теперь одолеем!
Гнедая неожиданно споткнулась, Ивлев едва не вывалился из седла. Однако он явственно уловил слова Романовского:
— Мне кажется, теперь выйдем на широкую дорогу. Но зависеть это будет от двух процессов, к сожалению, не подвластных нам: продолжающегося распада старого и сложения новых народных сил…
Ивлев натянул поводья, уселся в седле поудобней.
— Да, теперь, — раздумчиво заключил Романовский, — народные силы будут бороться, а мы, в зависимости от течения борьбы, одолеем их или пропадем.
Прежде подобного рода рассуждений Ивлев не слышал от генералов. «Они, оказывается, верно смотрят в корень дела. Народ многое решит. Только какими путями, какими средствами Деникин и Романовский будут привлекать на свою сторону, под свое начало народные массы? Найдутся ли у них достаточно яркие и симпатичные народу лозунги? Что будут они обещать России? В этом, конечно, уже назрела жизненная необходимость!..»
Неизвестный степной хутор тихо догорал, бросая кровавые отблески в темную степь и в звездное небо.
В полночь подъехали к станице. На въезде в Егорлыкскую в сумраке ночи обрисовались черные фигуры казачьей заставы.
— Стой! Кто едет?
Офицеры-донцы, двигавшиеся впереди, объяснили:
— Главнокомандующий со штабом.
Казаки почтительно поднесли руки к папахам и выпрямились на конях.
В станице было темнее, чем в поле, хотя почти во всех домах светились окна. Дворы были полны лошадьми, людьми. По улицам сновало немало народу.
В сопровождении большой свиты штабных офицеров Деникин и Романовский направились на центральную площадь, где всеми окнами светился храм.
Шла пасхальная служба…
У ворот церковной ограды генералы спешились. За ними в церковь через двор, полный всякого люда, проследовали адъютанты.
Сняв фуражку и войдя в храм, Деникин сказал:
— Для донцов радость светлого праздника сегодня соединилась с радостью избавления от большевиков.
Толпа молящихся широко расступилась.
Как только Деникин и Романовский стали перед царскими вратами, тотчас же вышел во всем светлом священник и громогласно молодым баритоном провозгласил:
— Христос воскресе!
Тысячная толпа разом и необыкновенно воодушевленно ответила:
— Воистину воскресе!
У Ивлева радостно дрогнуло сердце.
— Христос воскресе! — повторил священник.
Ивлев вместе со всеми радостно повторил:
— Воистину воскресе!
И ему показалось, будто на самом деле в мире произошло чудо и все русские люди во всех храмах в одно мгновение прониклись чувством братства и единения. Гонимая Добровольческая армия вновь принята в великую и родную семью соотечественников. Земля русская озарилась светом взаимной любви, и радостно благовестит всеми колоколами об этом чудесном воскресении Егорлыкская церковь. Благовест идет по земле, и ночь сменяется праздничным рассветом, тьма уступает место великому воскресному утру.
Когда же начался крестный ход и Деникин со всеми молящимися пошел вокруг церкви, все лица простых казаков и казачек, озаренные дрожащим светом колеблющегося пламени свечей, казались Алексею необыкновенно родными и необыкновенно одухотворенными единым порывом и единой верой.
— Воистину воскресе!.. Воистину воскресе! — раздавалось всюду, и в Ивлеве росла надежда и крепла вера, что отныне белое движение неотделимо от народа…
И эту веру в последующие дни подкрепляли очередные сообщения о новых и новых казачьих восстаниях против большевиков и на Дону, и на Кубани, и об отпадении от красных многих станиц. Наконец, разведка, посланная к Ростову, заметила, что на всем северо-донецком фронте красноармейские отряды проявляли странную нервозность. Их эшелоны под давлением какой- то силы поспешно отодвигались на юг.
Не сразу выяснилось, что этой силой были немцы и трехтысячный отряд полковника Дроздовского, шедший впереди немецких дивизий, занявших уже Таганрог.
Когда же пришло известие, что всего несколько дней тому назад немцы захватили Ростов, Ивлев с горячим негодованием воскликнул:
— Проворонили Ростов! И только потому, что занимались мелкими кустарными операциями…
— Да, ничто так не угнетает, как полководческая виртуозность, которая, отказываясь от высшего, тратит силы и энергию на достижение ничтожного, — поддержал Алексея Родичев, любивший выражаться витиевато-красиво.
— А я совсем не понимаю, почему Дроздовский, с ходу взяв Ростов, вдруг ушел из него? — недоуменно разводил руками Долинский, разглядывая полевую карту на столе.
— Неужто полагаешь, что немцы не выкурили бы Дроздовского из Ростова? — возразил Родичев. — Им плевать на белых и красных. Они — сила и воцаряются на русской земле с тевтонской основательностью. Если бы и мы оказались в Ростове, то и нас немцы турнули бы оттуда! Или заставили бы служить им. А мы-то все-таки должны сохранять и сейчас верность нашим союзникам. Иначе в конце концов останемся без средств для борьбы с большевиками и теми же немцами…
В комнату вошла жена хозяина дома, высокогрудая донская казачка, и, ставя на стол горячий, пышный пирог с капустой, только что вынутый из печи, нараспев протянула:
— Кушайте, господа офицеры, пирог. Счас и наливочки вишневой принесу домашнего изготовления. Кушайте вволю, не стесняйтесь.
— Спасибо, Антонина Сидоровна! — сказал Долинский, свернув карту.
