Любавины - Шукшин Василий Макарович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Ивлев, неузнаваемо похудевший за эту неделю, стоял в дверях кабинета и мрачно смотрел в затылок крайкомовцу.
– Говорят, зашиваешься?
– Кто говорит?
– Протоколы. Ха-ха-ха… Садись. Помощник силен у тебя!… – Лукин обернулся к Ивлеву; тот по-прежнему смотрел мрачно. – О!… Ну хватит, молодой человек, хватит. Мир.
– Вы в курсе дела? – спросил Родионов серьезно.
– В курсе, в курсе. О делах пока не будем. Я бы, например, помылся где-нибудь… А? К тебе, что ли, пойдем, Родионов?
– Можно.
– Баньку бы сейчас, если можно. А?
– Можно, конечно.
– Це дило! Пойдемте попаримся, молодой человек. Весь крайком на ноги поднял твой второй секретарь. Как вихрь налетел, как ураган! Ха-ха-ха-ха…
– Мне, между прочим, не смешно, – сказал Ивлев.
– А мне смешно. Пойдемте в баню! Давай докладывай о поездке и… жду вас, – Лукин подхватил чемоданчик и вышел из кабинета.
– Ну? – спросил Родионов.
Ивлев сел на диван.
– Нас объявили консерваторами. Этот шкаф приехал наводить порядки.
– У первого был?
– Он в Москве.
– Так… – Родионов зябко поежился. – Это хуже. Он хочет провести собрание в Верх-Катунске, насколько я понимаю?
– Да.
– Пусть проводит. Не кручинься.
– Я его ненавижу, – признался Ивлев, глядя на первого секретаря с некоторой тревогой.
– Телеграмму почему не дал?
– Ждал первого, оттягивал, сколько мог, отъезд…
– Решение бюро пока подождем посылать. Посмотрим… Еще неизвестно, кому будет весело. Не вешай голову.
…Собрание в Верх-Катунском колхозе длилось часов пять. Иван успел выспаться в машине, почитал книжку, опять задремал… Проснулся от звука приближающихся шагов. Уже было темно.
Первым к машине подошел Лукин, рванул переднюю дверцу, рухнул на сиденье. Родионов и Ивлев уселись сзади.
– Домой? – спросил Иван.
– Домой, – сказал Родионов.
– Вы заранее настроили колхозников, – деловым тоном, как вывод, заключил Лукин. – Сыграли на слабых струнах людей… Я тебя не понимаю, Родионов: то, что простительно твоему второму секретарю…
– У меня есть фамилия, – резко сказал Ивлев. – И я не второй секретарь Родионова, а секретарь райкома партии.
– То, что простительно второму секретарю, то непростительно тебе.
– Я прощения ни у кого не прошу, – спокойно сказал Родионов. – И второе: не советую так легко швыряться словами насчет того, что мы заранее настраивали колхозников. Это надо доказать.
– Не будем здесь разводить дискуссию. Поговорим в другом месте.
– Поговорим, – согласился Родионов.
Замолчали.
В Баклани, возле райкома партии, Лукин тронул Ивана за рукав.
– Станови.
– Куда? – спросил Родионов.
– Я ночую в райкоме. С дежурным. До свидания.
– До свидания.
– До свидания.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Родионов, когда Лукин вылез и машина поехала дальше. – На тебе лица нет.
– Неважно. Сейчас лягу, отдохну.
– Может, врача вызвать?
– Зачем? Сейчас лягу, отдохну… Устал очень.
Около своего дома Родионов вылез, хлопнул дверцей.
– До свидания.
– До свидания.
– Спокойной ночи.
Оставшись один на сиденье, Ивлев прилег было, но тут же сел, коротко сквозь зубы простонал:
– Давай быстрей.
Иван подвез его к самым воротам дома. Ивлев кивнул на прощание, вылез… Подошел к пряслу, навалился на него грудью. Его вырвало. Иван подошел к нему.
– Что, плохо?
– Мм… На… тьфу!… Упаду, кажется. На… открой дом, – подал Ивану ключ.
Иван отомкнул замок на двери, помог Ивлеву взойти на высокое крыльцо, вошел с ним в квартиру, включил свет… И тут только увидел, как перевернуло Ивлева. Провалившиеся глаза его горели нездоровым блеском, на скулах выцвел пятнами желтый румянец, руки тряслись.
– Захворал?
– А? Да… – Ивлев прилег на кровать. – Захворал.
– Я сейчас за врачом съезжу.
– Не надо. Пройдет. Побудь со мной, если не торопишься.
– Ладно. Мотор только заглушу пойду… – Иван вышел на улицу, заглушил мотор. А когда вернулся в квартиру, Ивлев без кителя, в одной нижней рубахе стоял на коленях перед тазом – его опять рвало. Причем рвать уже нечем было, и все равно выворачивало всего.
– Схожу за врачом?
Ивлев замотал головой.
– Чаю согрей… И затопи камелек.
Иван затопил камелек, поставил на плиту чайник с водой… Присел к столу. Ивлев лежал на кровати, вытянув руки вдоль тела, шевелил пальцами.
– Лучше становится, – сказал он.
– Ты сними сапоги-то и ложись как следует.
Ивлев сел, склонился к сапогам. У него, наверно, закружилась голова. Он схватился за спинку кровати.
– Эхх… Помоги, Иван.
Иван стащил с него сапоги. Ивлев лег, показал глазами на тулуп. Иван накрыл его тулупом.
Потом пили чай с медом. Ивлев сидел на кровати, глотал кипяток, обжигался, крутил головой и смешно морщился.
– Ничего, ничего, – говорил Иван. – Пусть продерет. Зато легче станет.
– Уже легче… чую. Вон, видишь? – Ивлев шаркнул ладонью по лицу, показал ладонь – на лице выступил пот, но очень слабо.
– Пей, пей.
– Хоть жилым духом запахло в комнате… Верно?
– Да… уже прохладно становится. Зима скоро.
– Зима, да. Черт с ней.
Говорилось легко, но говорить было не о чем, да и особой нужды в этом не испытывали оба. В комнате действительно стало тепло и уютно. Гудело в камельке, пощелкивало… Чуть припахивало дымком.
– Дом строишь? – спросил Ивлев.
– Ага.
– Зачем?
– Охота пожить по-человечески.
– Это надо… Я тоже, наверно, когда-нибудь себе дом выстрою.
– Тебе-то зачем? Тебе дадут.
– Нет, сам, в том-то и дело. По-моему, каждый человек должен построить хотя бы один дом на земле.
– Хм…
– Ты стихи любишь?
– Нет.
– Зря. Я б тебе прочитал…
– Прочитай.
Ивлев отставил пустой стакан, лег, натянул на грудь тулуп.
– Еще налить?
– Нет, все. Легче стало… Такое состояние сейчас, как будто водки стакан выпил.
– Читай стихи.
Электрическая лампочка трижды мигнула.
– Лампешка есть?
– Не надо. В камелек вот подкинь.
Иван подкинул в камелек. Свет погас. Только на полу и на потолке играли красноватые мягкие блики. У Ивана сделалось отчего-то очень хорошо на душе.
– Читай.
– Значит, так…
– Ничего, – одобрил Иван.
– Да?
– А еще знаешь?
– Знаю.
– Это мне больше поглянулось.
– Правильно. Ты спать хочешь?
– Нет.
– Тогда полежим просто так. Устал маленько. Ложись на диван вон.
Иван прилег на диван и стал смотреть, как на потолке играют призрачные пятна света. Стихи разбудили какое-то затаенное чувство безболезненной грусти…
