Зима тревоги нашей - Стейнбек Джон Эрнст (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗

Джон Стейнбек

Зима тревоги нашей

Часть первая

Глава I

Когда золотое апрельское утро разбудило Мэри Хоули, она повернулась к мужу и увидела, что он растянул рот мизинцами, изображая лягушку.

– Дурачишься, Итен? – сказала она. – Опять проявляешь свой комический талант?

– Мышка-мышка, выходи за меня замуж.

– Только проснулся и сразу за свое – дурачиться?

– Новый день нам год приносит, вот уж утро настает!

– Так и есть – сразу за свое. А ты помнишь, что сегодня Великая Страстная пятница?

Он забубнил:

– Подлые римляне по команде выстраиваются у подножия Голгофы.

– Перестань кощунствовать. Марулло разрешит тебе закрыть лавку в одиннадцать?

– Милый цветочек, Марулло – католик, к тому же итальяшка. Вернее всего, он туда и носу не покажет. Я закрою лавку на перерыв в двенадцать и не открою до тех пор, пока не кончится казнь.

– Пилигримы в тебе заговорили. Нехорошо так.

– Глупости, букашка. Это у тебя по материнской линии. Это во мне заговорили пираты. И казнь есть казнь, знаете ли.

– Никакие они не пираты. Ты сам рассказывал, что твои предки – китоловы и что у них были какие-то документы еще со времен Континентального конгресса.

– На судах, которые они обстреливали, их называли пиратами. А та римская солдатня называла казнь казнью.

– Ну вот, рассердился. Мне больше нравится, когда ты дурачишься.

– Да, я дурачок. Кто этого не знает?

– Вечно ты сбиваешь меня с толку. Тебе есть чем гордиться: пилигримы-колонисты и шкиперы китобойных судов – и всё в одной семье.

– А им есть чем?

– Что? Не понимаю.

– Могут мои знаменитые предки гордиться тем, что произвели на свет какого-то паршивого продавца в паршивой итальянской лавчонке в том самом городе, где они когда-то всем владели?

– Ты не просто продавец. Ты скорее вроде управляющего – ведешь всю бухгалтерию, сам сдаешь выручку в банк, сам все заказываешь.

– Верно. И сам подметаю, сам выношу мусор, пресмыкаюсь перед Марулло, и, будь я вдобавок паршивой кошкой, мне бы полагалось ловить у Марулло мышей.

Она обняла его.

– Давай лучше дурачиться, – сказала она. – Не надо так говорить в Страстную пятницу, это нехорошо. Я тебя очень люблю.

– Н-да, – сказал он через минуту. – Все вы поете одинаково. И не воображай, что это дает тебе право лежать в чем мать родила рядом с женатым мужчиной.

– Я хотела рассказать тебе про ребят.

– В тюрьму сели?

– Опять за свои дурачества? Нет, пусть они сами тебе расскажут.

– А что же ты…

– Марджи Янг-Хант сегодня опять будет гадать мне.

– На кофейной гуще? Марджи Янг-Хант, вот она какая, всем дарит улыбки, красотой пленяя…

– Знаешь, если бы я была ревнивая… Говорят, когда мужчина притворяется, будто он и не смотрит на хорошенькую девушку…

– Это она-то девушка? У нее двое мужей было.

– Второй умер.

– Мне пора завтракать. И ты веришь в эту чепуху?

– Но ведь про моего брата Марджи мне нагадала! Помнишь? «Кто-то из родственников, из самых близких…»

– Кто-то из моих родственников, из самых близких, получит хорошего пинка в зад, если сию же минуту не подаст на стол…

– Иду, иду. Яичницу?

– Ну, допустим. Почему называется Великая пятница? Что в ней великого?

– Эх, ты! – сказала она. – Тебе бы только паясничать.

Когда Итен Аллен Хоули проскользнул в уголок возле кухонного окна, кофе был уже готов и на столе стояла тарелка с яичницей и гренками.

– Самочувствие великолепное, – сказал он. – Так почему же все-таки Великая пятница?

– Весна, – отозвалась она от плиты.

– Весенняя пятница?

– Лихорадка весенняя. Вот она тебя и треплет. А что ребята, встали?

– Как же, дожидайся! Лежебоки несчастные. Давай разбудим их и выпорем.

– Когда на тебя находит, ты бог знает что несешь. В перерыв придешь домой?

– Нет-с, не приду.

– Почему?

– Женщины. Назначаю им свидание на это время. Может, твоя Марджи заглянет.

– Перестань, Итен! Зачем ты так говоришь? Марджи настоящий друг. Она последнюю рубашку с себя снимет.

– Вот как? А есть ли на ней рубашка-то?

– Опять в тебе пилигримы заговорили.

– Держу пари, что мы с ней в родстве. Она тоже пиратских кровей.

– Ну перестань дурачиться. Вот тебе список. – Она сунула листок бумаги ему в нагрудный карман. – Тут очень всего много. Но не забудь, дело к Пасхе. И два десятка яиц тоже не забудь. Скорее, а то опоздаешь.

– Сам знаю. Чего доброго, упущу одного покупателя и лишу Марулло двадцати центов выручки. А зачем сразу два десятка?

– Красить. Аллен и Мэри-Эллен просили обязательна принести. Ну, тебе пора.

– Ухожу, ромашка… Только позволь, я поднимусь на минуточку наверх и спущу шкуру с Аллена и Эллен?

– Ты ужасно их балуешь, Итен! Так все-таки нельзя.

– Прощай, прощай, кормило власти, – сказал он, захлопнув за собой дверь с металлической сеткой, и вышел в золотисто-зеленое утро.

Он оглянулся на красивый старинный дом его отца и прадеда – дом, выкрашенный в белую краску, с полуциркульным окном над парадной дверью, с лепными карнизами в стиле Роберта Адама [1] и «вдовьей дорожкой» на крыше. Дом стоял в глубине зеленеющего сада среди столетней, набухшей почками сирени с могучими, чуть не в два обхвата, стволами. Вязы на Вязовой улице смыкали свои кроны через дорогу и отливали желтизной сквозь молодую листву. Солнце только что ушло со здания банка и засверкало на серебристой башне газового завода, гоня в город солено-йодистые запахи из Старой гавани.

На утренней Вязовой улице только одна живая душа – рыжий сеттер мистера Бейкера, банкирская собака. Рыжий Бейкер, который не спеша, с достоинством шествовал по тротуару, время от времени замирая и принюхиваясь к визитным карточкам на стволах вязов.

– С добрым утром, сэр. Я Итен Аллен Хоули. Мы с вами как-то вместе справляли свои нужды.

Рыжий Бейкер остановился и ответил на приветствие размеренным помахиванием пушистого рыжего хвоста.

Итен сказал:

– А я вот стою и смотрю на свой дом. Умели строить в прежние времена.

Рыжий склонил голову набок и раза два небрежно поскреб задней лапой по ребрам.

– А хитрое ли это дело? С их-то денежками! Ворвань со всех морей и океанов и спермацет. Что такое спермацет – вам известно?

Рыжий протяжно вздохнул.

– Видимо, нет? Это прозрачное, чудесно пахнущее розой жироподобное вещество, содержащееся в черепных полостях кашалота. Читай «Моби Дика», пес. Мой тебе совет.

Сеттер задрал ногу на чугунную коновязь у обочины тротуара.

Уходя Итен бросил ему через плечо:

– Дашь отзыв об этой книге. Может, мой сын что-нибудь у тебя почерпнет. Он даже не сумеет правильно написать слово «спермацет»… и не только это слово.

Через два квартала от старинного дома Итена Аллена Хоули Вязовая улица под прямым углом впадает в Главную. Посредине первого квартала разбойничья банда воробьев дебоширила на едва начинающей зеленеть лужайке перед домом Эдгаров. Воробьи не резвились, а налетали друг на друга, валяли друг друга в траве, норовили выклевать друг другу глаза, и все это с такой яростью, с таким шумом, что даже не заметили, как Итен подошел к ним посмотреть на их драку.

– Дружно в гнездышке живем, всем пример вам подаем, – сказал он. – Свет не слыхал подобного вранья. Вы, братцы, даже в такое прекрасное утро не можете поладить между собой. А святой Франциск носился с вами, стервецами! Кш-ш! – Он ринулся на них, поддал ногой, и воробьи взмыли вверх в шелестящем гуле крыльев, выражая свое крайнее недовольство скрипучим, как несмазанная дверь, чириканьем. – И разрешите мне поведать вам вот что, – сказал Итен им вслед. – Солнце померкнет в полдень, и тьма покроет землю, и страх обуяет вас. – Он ступил на тротуар и пошел дальше.