Душа - Триоле Эльза (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– О предвосхищении! Этот лжеавтомат был возвышающим мошенничеством. Явилась кибернетика и подтвердила, что он может быть подлинным…
Он вдруг замолк, и Натали, взявшаяся уже за работу, подняла глаза: она встретила робкий взгляд и увидела нового Дани с неопределенно открытым ртом над черной и вполне определенной бородкой, встревоженного, растерявшегося Дани.
– А как вы думаете, мадам, в двадцать лет уже поздно учиться на иллюзиониста?
Натали от удивления даже онемела.
– Может быть, – продолжал Дани. Он встал, отодвинул стул и зашагал по комнате. – Может быть, поэзия откроется мне в престидижитаторстве?
– Все может быть, – согласилась Натали. – Но каким образом вы так хорошо изучили труд Робера Гудена? Эдгар По, это еще понятно, но Гуден?
– Он все на свете прочел, – заметил сидевший в углу Оливье, о присутствии которого забыли и Натали и Дани.
– Точно! Я прочел целые километры книг. Тут границ не существует, и по мере того, как продвигаешься вперед, горизонт уходит от тебя все дальше и дальше. Таким образом, я особо заинтересовался франко-русскими связями в период царствования Екатерины II. Вольтер… Дидро… Рюльер… И любовные истории императрицы. Понятовский, ее переписка с будущим королем Польши… Ее любовные связи, ее слабость к красивым рослым мужчинам… У вас, мадам, есть определенное сходство с этой великой государыней…
Натали отложила перо.
– Вы начинаете дерзить, мсье… Екатерина II принадлежала к числу тех, кто шлет других на каторгу, а я из тех, кого туда посылают.
– О мадам, не представляю себе вас на каторге…
– Дани, – плачущим голосом заметил Оливье, – не завирайся, ты же знаешь, госпожа Петраччи была в немецких концлагерях…
– Есть завихрение в завирании! Вы были в немецких концлагерях, мадам, были в этом аду? Есть в этом слове что-то железное… Железо на руках, на ногах. Я видел адский номер, вытатуированный на вашей руке и ничего не понял. В наказание нынче же вечером лишу себя сладкого. Пусть не удастся мне ни один трюк иллюзиониста. А сейчас открою одну тайну: Оливье мне рассказывал о вас, об автоматах господина Петраччи, об «Игроке»… Ну, я и решил прежде чем явиться к вам, кое-что подчитать… Лично мне принадлежит только точка зрения на всю эту историю…
– Неужели ты это сделал, Дани? – Оливье говорил грустным, жалобным голосом. – Но ведь все равно ты прочел все книги?
– Все, голубок, все до единой. Плоть слаба… Труд необъятен… Когда человек преисполнен преисподней книг… Они терзают вас иллюзиями и обещаниями, тревожат мысль, кровь, мускулы, а затем бросают на полпути – выпутывайтесь, мол, сами, – это и вода, и хлеб во всей их недосягаемости для голодного и жаждущего. Люди сами изобрели этот ад, что и доказывает существование человечества. Без этого ада оно бы не существовало. Чтобы продолжать существовать, человечество должно творить, творить без удержу.
Натали рисовала, но подымая головы. Опасный тип обнял Оливье за плечи:
– С вашего разрешения мы уходим, мадам.
У Натали чуть было не вырвалось: «Кончили свой номер?» Но она прикусила язык: не следует его злить, хотя бы ради Оливье. И вежливо проговорила:
– Не забудьте, что вы избранный, мсье… Попытайтесь не идти на войну и заглядывайте ко мне.
Дани улыбнулся своими бритыми губами, поцеловал у Натали руку и вышел, подталкивая перед собой Оливье.
XVII. Коллекционер автоматов
Кристо без толку слонялся по лавке. Почему зовут лавкой то, что никак на лавку не похоже, где даже продавать нечего… Старый письменный стол, ящики для картотеки, электрические биллиарды, стоящие тесно в ряд в ожидании ремонта. Звонок раздавался и в кухне, и в лавке. Если Луиджи не было на месте, Мишетта выходила посмотреть, кто пришел.
Стоя перед починенным биллиардом, Кристо лениво гонял маленький шарик, Луиджи в серой куртке перебирал на столе какие-то бумаги. Открылась дверь, звоночек зазвонил и уже не переставал звонить: клиент остановился на пороге.
– Входите, мсье, и закройте дверь, – сердито заметил Луиджи.
Клиент вошел. Был он длинный, узкоплечий, бледнолицый, в темном костюме, с маленькой головкой, покрытой редкими белобрысыми волосами. Он приблизился к прилавку.
– Господин Петраччи? Счастлив с вами познакомиться. Я доктор Вакье.
Луиджи поднялся, улыбнулся, подвинул доктору стул. Он много слышал о докторе Вакье, коллекционере автоматов, о великом любителе и великом знатоке. Доктору хотелось бы, чтобы господин Петраччи пришел к нему домой поглядеть коллекцию, во-первых, ему приятно показать ее человеку сведущему, а во-вторых, было бы неплохо, чтобы господин Петраччи как специалист осмотрел два-три автомата. Кроме того, не может ли господин Петраччи посоветовать ему, где приобрести какую-нибудь действительно редкую, интересную вещь, которая могла бы обогатить его коллекцию. Луиджи задумался. У антикваров множество разных таких безделок, но, очевидно, все, что продается в магазинах, доктору уже известно. Правда, у одной пожилой дамы… Есть у нее один из экземпляров знаменитого швейцарского писца, подлинное чудо XVIII века: восхитительная куколка сидит перед деревянным столиком… Он дважды отряхивает перо и пишет целую фразу… Это мальчуган, босоногий, в атласных штанах, отделанных кружевами. Изобрел его бесспорно Дроз, но кто выполнил – неизвестно. Прелестная вещица. Да, но не стоит сразу наседать на эту даму, она еще фантастичнее, чем ее автоматы. Никому не известно, что она может выкинуть.
Кристо сидел на табуретке за биллиардами и слушал: они говорили о редчайших экземплярах, которые им довелось видеть на случайных распродажах, в провинции, на рынках. Сходные страсти роднят людей теснее, чем узы крови. Луиджи и доктор наперебой рассказывали о своих находках, понимали друг друга, как влюбленные, с полуслова.
– Я, – говорил Луиджи, – я с рожденья окружен всяким инструментом. Меня, в сущности, ничему не учили, просто набрался всего сам, жил среди этого. Гайки, пружины, механизмы я знал наперечет, как пастух свое стадо. Первый автомат я смастерил для владельца мелочной лавчонки на углу, и он поставил его в витрину в качестве рекламы пасты для чистки посуды… А было мне тогда десять лет. Я прославился на весь наш квартал!
Доктор неодобрительно покачивал головой: значит, уже тогда превращали автоматы в предмет торга, заставляли их служить рекламным целям! И тут же разговор принял еще более страстный характер. Доктор принадлежал к числу тех пуристов, для которых автомат ценен сам по себе, он должен радовать глаз, он вне корысти… Конструктор автоматов ищет эффектного, впечатляющего жеста. От маленького швейцарского писца никакой пользы не было. Он лишь косвенно демонстрировал человеческую изобретательность, а ведь в наши дни эти произведения искусства считаются забавными пустячками! Луиджи не соглашался с доктором, никак не соглашался. Искусство эволюционирует, как и все на свете, почему же автоматы должны оставаться неизменными?… Я имею в виду не механизм, не только техническую сторону, а самый смысл вещи… По моему мнению, добавил Луиджи, всякая вещь, которой дает жизнь человеческий мозг, это еще одна веха на пути в будущее… Бог создал человека, человек по своему подобию создал бездушного робота, в один прекрасный день кибернетика даст ему Душу…
Широко взмахивая своими черными рукавами, доктор запротестовал: то-то и есть! Автомат теряет душу, когда его ставят на службу чему-либо. Соблаговолите сказать, господин Петраччи, способен ли автомат для продажи угля, который даже умеет давать сдачу, способен ли этот автомат в конечном счете обзавестись душой? Да нет, доктор, если этот автомат был бы сделан наподобие человека, возможно, вы отнеслись бы к нему иначе, а пользы от него было бы не меньше. Мне только что звонили с завода, где создают, между прочим, автоматы для продажи яиц, которые мы экспортируем в Африку. Так вот они спросили меня, не могу ли я воспроизвести крик курицы… в нашем деле все зовется криком – и мычание, и кудахтанье, и лай, и блеяние… Негры и так уж говорят: «Машина снесла яйцо!» А если она к тому же будет кудахтать?… Не знаю, понравилась бы им машина еще больше, если бы ей придали вид курицы. Возможно. Но мы не так наивны, как туземцы. И все-таки, любопытное дело, мы видим прекрасное лишь в том, что имеет сходство с уже знакомым нам предметом… Доктор мрачно возражал: нет и нет! Никогда ему не будет но душе ни абстрактная живопись, ни бензоколонки ЭССО, ни автомат для продажи угля и даже яиц! Он лично обожает таможенника Руссо, уличных живописцев. Он любит подражание жизни, когда оно выполнено руками мастера, бескорыстное подражание… Но, доктор, неужели автомат лишается своей прелести лишь потому, что его создают на заказ, с заранее заданным по требованию заказчика жестом? По заказу или без, создатель машинистки, которая стучит на машинке и поворачивает голову, заглядывая в текст, столь же искусно подражает жизни, как подражали ей автоматы Вокансона или Дроза. Эта машинисточка на полпути между совершенно бесполезным писцом и автоматом, продающим уголь.
