Посмертные записки Пиквикского клуба - Диккенс Чарльз (читаем книги TXT) 📗
По окончании приветствий мы молча заводим почтенную древность, у которой заимствуем свое название. Эту операцию всегда совершает сам мистер Хамфри (да будет мне позволено прибегать в повествовании о клубе к стилю исторических сочинений и говорить о самом себе в третьем лице), который, вооружившись большим ключом, влезает для этой цели на стул. Пока длится эта процедура, Джек Редберн должен находиться в дальнем конце комнаты под охраной мистера Майлса, ибо он, как известно, лелеет некоторые честолюбивые и кощунственные замыслы, связанные с часами, и даже позволил себе однажды заявить, что если бы он мог на день или два вынуть механизм, то, по его мнению, ему удалось бы его усовершенствовать. Мы прощаем ему такую самонадеянность, принимая во внимание добрые его намерения в соблюдение им почтительного расстояния; на этой последней мере мы настаиваем, опасаясь, как бы он, стремясь усовершенствовать предмет нашего внимания, не повредил тайком какой-нибудь чувствительной его части и не поверг нас всех в смятение и ужас.
Эта процедура доставила мистеру Пикнику величайшее удовольствие и, если это только возможно, возвысила Джека в его добром мнении.
Следующая операция заключается в том, что мы открываем футляр от часов (ключ от коего находится опять-таки у мистера Хамфри), вынимаем оттуда столько рукописей, сколько может понадобиться для нашего вечернего чтения, и прячем туда те новые вклады, какие были доставлены со времени нашего последнего собрания. Это мы делаем всегда с особой торжественностью. Затем глухой джентльмен набивает и раскуривает свою трубку, и мы снова занимаем свои места вокруг вышеупомянутого стола, мистер Хамфри исполняет обязанности председателя, – если можно говорить о председателе там, где все находятся на одной и той же ступени социальной лестницы, – а Джек – секретаря. Теперь наши приготовления закончены, и мы начинаем беседу на любую тему, какая придет в голову, или же приступаем немедленно к одному из наших чтений. Во втором случае выбранная рукопись вручается мистеру Хамфри, который тщательно разглаживает ее на столе и загибает уголки каждой страницы, чтобы легче было перелистывать; Джек Редберн снимает нагар с фитиля лампы маленькой машинкой собственного изобретения, которая обычно ее гасит; тем не менее мистер Майлс взирает на это с полным одобрением; глухой джентльмен придвигает свое кресло, чтобы следить за чтением по рукописи или по губам мистера Хамфри, как ему вздумается; а сам мистер Хамфри с величайшим удовольствием, бросив взгляд на присутствующих и на свои старые часы, приступает к чтению.
Лицо мистера Пиквика во время чтения его рассказа привлекло бы внимание самого тупого человека. Блаженное покачивание головой и указательным пальцем, когда он потихоньку отбивал такт и подчеркивал ритм воображаемыми паузами, улыбка, расплывавшаяся на его лице при каждом шутливом замечании, и лукавый взгляд, который он бросал исподтишка, наблюдая произведенное впечатление, спокойствие, с каким он закрывал глаза и слушал какое-нибудь описание, живая мимика, которой он мысленно сопровождал диалог, желание, чтобы глухой джентльмен понял, о чем идет речь, и страстная потребность исправлять чтеца, если тот запинался на каком-нибудь слове в рукописи или заменял его другим, – все это было равно достойно внимания. Когда же, наконец, после неудачной попытки объясниться с глухим джентльменом посредством ручной азбуки, с помощью которой он составлял слова, не существующие ни на едином языке цивилизованных или первобытных народов, он взял грифельную доску и написал крупным шрифтом, по одному слову в строке, вопрос: «Как – вам – это нравится?» – когда он это написал и, протянув доску через стол, ждал ответа, с физиономией, просиявшей и похорошевшей от сильного волнения, тогда даже мистер Майлс смягчился и не мог не взглянуть на него внимательно и благосклонно.
– Мне пришло в голову, – сказал глухой джентльмен, который следил за мистером Пиквиком и за всеми остальными с любопытством, – мне пришло в голову, – сказал глухой джентльмен, вынимая изо рта трубку, – что теперь настал момент занять наше единственное пустующее кресло.
Так как наш разговор, естественно, перешел на вакантное место, то мы охотно прислушались к этому замечанию и вопросительно взглянули на нашего друга.
– Я уверен, – продолжал он, – что мистер Пиквик знаком с кем-нибудь, кто явился бы для нас приобретением; он должен знать человека, который нам нужен. Прошу вас, не будем терять времени и покончим с этим вопросом. Не так ли, мистер Пиквик?
Джентльмен, к которому был обращен сей вопрос, хотел было дать устный ответ, но, вспомнив о дефекте нашего друга, заменил такого рода ответ пятьюдесятью кивками. Затем, взяв доску и начертав на ней печатными буквами гигантское «да», он протянул ее через стол и, потирая руки и всматриваясь в наши лица, объявил, что он и глухой джентльмен прекрасно понимают друг друга.
– Человек, которого я имею в виду, – сказал мистер Пиквик, – и которого в настоящее время я бы не осмелился еще назвать, если бы вы не представили мне такой возможности, – очень странный старик. Его фамилия – Бембер.
– Бембер! – воскликнул Джек. – Я уверен, что уже слышал это имя.
– В таком случае я не сомневаюсь, – отвечал мистер Пиквик, – что вы помните его по истории моих приключений (я говорю о посмертных записках нашего старого клуба), хотя о нем упоминается лить вскользь, и, если я не ошибаюсь, он появляется только один раз.
– Совершенно верно! – сказал Джек. – Позвольте-ка... Это – тот человек, который питает исключительный интерес к старым, заплесневелым комнатам и Иннам, рассказывает какие-то истории, имеющие отношение к его излюбленной теме... и рассказал странную повесть о привидениях... это он?
– Он самый. Так вот, – продолжал мистер Пиквик, понизив голос и говоря таинственным и конфиденциальным тоном, – это весьма необыкновенный и замечательный человек; живет, и говорит, и взирает, словно какой-то странный призрак, которому доставляет наслаждение обитать в старых домах; и до такой степени поглощен этой одной темой, о коей вы только что упомянули, что это поистине вызывает изумление. Удалившись в частную жизнь, я разыскал его, и, смею вас уверить, чем чаще я его вижу, тем сильнее воздействует на меня странное и мечтательное расположение его духа.
– Где он живет? – осведомился я.
– Он живет, – отвечал мистер Пиквик, – в одном из этих скучных, заброшенных, старых домов, с которыми связаны все его помыслы и рассказы; живет в полном одиночестве и часто проводит взаперти несколько недель подряд. В таком уединении он предается тем фантазиям, которым давно потворствовал, а когда появляется на людях или кто-нибудь из внешнего мира приходит навестить его, эти фантазии по-прежнему занимают его мысли и остаются его любимой темой. Пожалуй, я могу сказать, что он начал относиться с уважением ко мне и с интересом к моим визитам – я уверен, что эти чувства он перенесет и на Часы мистера Хамфри, если он хоть раз появится среди нас. Я хочу только объяснить вам, что он – странный, одинокий мечтатель – в мире, но не от мира, – и не похож ни на кого из здесь присутствующих, так же как не похож ни на кого из людей, которых я когда-либо встречал или знал.
Мистер Майлс выслушал этот отзыв о предлагаемом члене вашего общества с довольно кислой физиономией и, пробурчав, что, пожалуй, старик немножко тронулся, пожелал узнать, богат ли он.
– Я его никогда не спрашивал, – сказал мистер Пиквик.
– Тем не менее вы могли бы это знать, сэр, – резко возразил мистер Майлс.
– Быть может, сэр, – сказал мистер Пиквик не менее резко, чем тот, – но я не знаю. Да и в самом деле, – добавил он, вновь обретая обычную свою мягкость, – я не имею возможности судить. Он живет бедно, но это, по-видимому, соответствует его характеру. Я никогда не слышал, чтобы он заговаривал о своем материальном положении, и никогда не встречал никого, кто бы имел об этом хоть малейшее представление. Право же, я сообщил вам все, что о нем знаю, и от вас зависит решить, желаете ли вы узнать больше, или уже знаете вполне достаточно.
