Рикша-призрак - Киплинг Редьярд Джозеф (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
М-с Хауксби отправилась и через час вернулась слегка возбуждённая.
— Нет границ вероломству юности! Я приказала Хаулею, если он ценит наши отношения, не наносить ей визита. И первый человек, на которого я наткнулась — буквально наткнулась — в её маленькой, тёмной и тесной гостиной, был Хаулей. Она заставила нас ждать десять минут и затем появилась, надев на себя что-то из корзины с грязным бельём. Вы знаете, дорогая, какой я могу быть, когда постараюсь. Я была великолепна, ве-ли-ко-лепна! Поднимала глаза к нему в невинном созерцании, опускала их долу в великом смущении, конфузливо вертела в руках ридикюль и так далее. Хаулей хихикал, как девочка, а я уничтожала его грозными взглядами.
— А она?
— Она сидела, съёжившись, в углу кушетки, с таким видом, как будто страдала от сильнейших болей в желудке. Я с трудом удерживалась, чтобы не расспросить её о симптомах болезни. Когда я поднялась, чтобы уходить, она хрюкала совершенно как буйвол в воде, когда ему лень двинуться с места.
— Неужели и это было?
— Стану я выдумывать, Полли! Лень, настоящая лень, ничего иного… Или она была так одета, что могла только сидеть. Я пробыла там лишних четверть часа, чтобы проникнуть в этот мрак, чтобы разгадать обстоятельства, в которых она живёт, пока она сидела, свесив язык на сторону.
— Лю-си!
— Хорошо, язык возьму обратно, хотя я уверена, что если этого не было при мне, то было тотчас же после моего ухода из комнаты. Во всяком случае, она лежала, как чурбан, и хрюкала. Спросите мальчика Хаулея, дорогая. Я верю, что это хрюканье должно было выражать что-нибудь, но это было так неясно, что я не могла разобрать.
— Вы положительно неисправимы.
— Неисправима! Будьте со мной вежливы, я жажду мира и почёта, не отнимайте моё единственное удобное кресло перед окном, и я буду кротка, как ягнёнок. Но я не выношу, когда вместо разговора слышу рычанье или хрюканье. Вам это нравится? Представьте себе, что она излагает вам свои взгляды на жизнь, на любовь к танцмейстеру и делает все это нечленораздельными звуками.
— Вы придаёте слишком большое значение танцмейстеру.
— Он пришёл, когда мы уходили, и неряха просияла при виде его. Он со смаком улыбнулся и расположился в этой тёмной конуре с подозрительной фамильярностью.
— Не будьте так беспощадны. Единственный грех, которого я не могу простить.
— Прислушайтесь к голосу истории. Я описываю только то, что видела. Он вошёл, куча на диване зашевелилась, Хаулей и я поспешили откланяться. Он разочарован, но тем не менее я сочла своей обязанностью отчитать его за это посещение. Вот и все.
— А теперь сжальтесь над несчастным созданием и танцмейстером и оставьте их в покое. В конце концов, они не причинили вам никакого вреда.
— Никакого вреда? Одеваться так демонстративно, чтобы быть камнем преткновения для доброй половины населения Симлы, и видеть эту особу Бог знает как одетую — я не возношу хулу на имя Божие, но ведь, как вам известно, он одел полевые лилии — и эта особа привлекает к себе взоры мужчин и некоторых интересных мужчин? Разве этого не достаточно? Я раскрыла глаза Хаулею.
— И как же отнёсся к этому милый юноша?
— Отвернул розовую мордочку и смотрел вдаль на голубые холмы, как огорчённый херувим. Разве я уж так свирепа, Полли? Скажите мне, скажите, и я успокоюсь. Иначе я пойду на улицу и всполошу всю Симлу какими-нибудь экстравагантными выходками. Ведь, кроме вас, нет ни одной женщины в стране, которая могла бы понять меня, когда я… когда я… ну как это сказать?
— Tкte-fкlйe, — подсказала м-с Маллови.
— Именно! А именно позавтракаем. Светские обязанности утомительны, и как м-с Дельвиль говорит…
Здесь м-с Хауксби, к величайшему изумлению вошедшей прислуги, разразилась рычаньем и хрюканьем, а м-с Маллови беспомощно смотрела и слушала.
— Господи, прости наши прогрешения, — проговорила м-с Хауксби набожно, возвращаясь к человеческой речи. — Но таким образом разговаривают некоторые женщины. Очень хотела бы я повидать м-с Бент. Я ожидаю больших осложнений с её приездом.
— Все подобные осложнения стары, как эти горы! — проговорила м-с Маллови. — Через все это я прошла — через все!
— И все-таки не поняли, что никогда ни мужчина, ни женщина не поступают два раза одинаково. Теперь я старюсь, но когда-то была молода — и если я приду со временем к вам, дорогой мой скептик, и положу голову к вам на колени, вы узнаете, что жизнь моя клонится к закату. Но никогда, нет, никогда, я не потеряю интерес к мужчинам и женщинам. Полли, я предвижу, что эта история кончится плохо.
— Я иду спать, — спокойно заявила м-с Маллови. — Моё правило — не вмешиваться в дела мужчин или женщин, пока они сами не посвятят меня в них. — И она с достоинством удалилась в свою комнату.
Любопытство м-с Хауксби скоро было удовлетворено. М-с Бент приехала в Симлу через несколько дней после вышеприведённой интересной беседы и уже гуляла под руку с супругом по Мэлю.
— Вот! — глубокомысленно сказала м-с Хауксби, потирая свой нос. — Это последнее звено цепи, если не считать супруга Дельвиль, кто бы он ни был. Посмотрим, Бенты и Дельвили живут в одной гостинице. Уодди презирает Дельвиль. Вы знаете Уодди? Она почти так же толста, как неряха. Уодди также ненавидит супруга Бента, за что душа её вознесётся на небо, если только другие грехи не будут слишком перетягивать.
— Не богохульствуйте, — остановила м-с Маллови. — А мне нравится лицо м-с Бент.
— Я говорю про Уодди, — возразила м-с Хауксби мягко. — Уодди примет под своё покровительство супругу Бент, заняв у неё предварительно все, что только можно занять, начиная со шпилек до сапог её детей. Такова, дорогая моя, жизнь в отеле. Уодди посвятит супругу Бент в дела танцмейстера и неряхи.
— Люси, вы нравитесь мне больше, когда не заглядываете во внутренние комнаты людей.
— Пусть другие заглядывают в их гостиные. И помните, что бы я ни делала и куда бы ни смотрела, я никогда не скажу того, что скажет Уодди. Будем надеяться, что сдобная улыбка танцмейстера и его манера педагога смягчат сердце этой коровы, его супруги. Но если верить молве, маленькая м-с Бент может быть очень сердита при случае.
— Но на что ей сердиться?
— На что! Танцмейстер уже сам по себе достаточная причина для этого. Как это? «Заблуждения его кладут печать на лицо его». Я верю, что танцмейстер способен на многое дурное, потому и ненавижу его. А неряха так отвратительно одевается…
— Что тоже способна на всякое беззаконие? Я всегда предпочитаю лучше думать о людях. Это гораздо спокойнее.
— Очень хорошо. Я предпочитаю верить в худшее. Это предохраняет от излишней расточительности чувств. И вы можете быть вполне уверены, что Уодди верит вместе со мной.
М-с Маллови посмотрела и ничего не ответила.
Разговор продолжался после обеда, пока м-с Хауксби одевалась для танцев.
— Я очень устала, не пойду, — сказала м-с Маллови, и м-с Хауксби оставила её в покое до двух часов ночи, когда разбудила энергичным стуком в дверь.
— Не сердитесь, дорогая, — сказала она. — Идиотка айя ушла домой, и никто не мог впустить меня.
— Это очень печально, — сказала м-с Маллови угрюмо.
— Ничего не поделаешь! Я одинокая, покинутая вдова, но не могу же ночевать на улице. К тому же какие новости я принесла! О, не прогоняйте меня, голубчик! Неряха… танцмейстер… Я и мальчик Хаулей… Знаете Северную веранду?
— Как я могу разговаривать с вами, когда вы так мечетесь вокруг меня? — протестовала м-с Маллови.
— О, я забыла. Я буду продолжать своё повествование, хотя и не вижу ваших глаз. А вы знаете, что у вас прелестные глаза, дорогая? Ну, начинаю. Мы сидели в ложе с Хаулеем, а она сидела с ним в соседней и говорила ему…
— Кто? Кому? Объясните.
— Вы знаете, о ком я говорю, — неряха и танцмейстер. Нам было слышно каждое слово, и мы слушали без зазрения совести, особенно мальчик Хаулей. Полли, мне положительно нравится эта женщина!
— Это интересно. Ну, продолжайте. Что случилось дальше?
