Три товарища - Ремарк Эрих Мария (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

Он собирался измордовать меня по всем правилам.

– Плюс один… равняется…

Он заломил фуражку.

– Заткнись, идиот! – внезапно заорал я. От неожиданности Густав открыл рот, сделал шаг вперед и оказался на самом удобном для меня месте. Развернувшись всем корпусом, я сразу ударил его. Кулак сработал, как молот. Этому удару меня научил Кестер. Приемами бокса я владел слабо, да и не считал нужным тренироваться. Обычно всё зависело от первого удара. Мой апперкот оказался правильным. Густав повалился на тротуар, как мешок.

– Так ему и надо, – сказал молодой шофёр. – Старый хулиган. – Мы подтащили Густава к его машине и положили на сиденье. – Ничего, придет в себя.

Я немного разволновался. В спешке я неправильно поставил большой палец и при ударе вывихнул его. Если бы Густав быстро пришел в себя, он смог бы сделать со мной что угодно. Я сказал об этом молодому шофёру и спросил, не лучше ли мне сматываться.

– Ерунда, – сказал он. – Дело с концом. Пойдем в габак – поставишь нам по рюмочке. Ты не профессиональный шофёр, верно?

– Да.

– Я тоже нет. Я актер.

– И как?

– Да вот живу, – рассмеялся он. – И тут театра достаточно.

В пивную мы зашли впятером – двое пожилых и трое молодых. Скоро явился и Густав. Тупо глядя на нас, он подошел к столику. Левой рукой я нащупал в кармане связку ключей и решил, что в любом случае буду защи щаться до последнего.

Но до этого не дошло. Густав пододвинул себе ногой стул и с хмурым видом опустился на него. Хозяин поставил перед ним рюмку. Густав и остальные выпили по первой. Потом нам подали по второй. Густав покосился на меня и поднял рюмку.

– Будь здоров, – обратился он ко мне с омерзительным выражением лица.

– Будь здоров, – ответил я и выпил.

Густав достал пачку сигарет. Не глядя на меня, он протянул ее мне. Я взял сигарету и дал ему прикурить. Затем я заказал по двойному кюммелю. Выпили. Густав посмотрел на меня сбоку.

– Балда, – сказал он, но уже добродушно.

– Мурло, – ответил я в том же тоне. Он повернулся ко мне:

– Твой удар был хорош…

– Случайно… – Я показал ему вывихнутый палец. – Не повезло… – сказал он, улыбаясь. – Между прочим, меня зовут Густав.

– Меня – Роберт.

– Ладно. Значит, всё в порядке, Роберт, да? А я решил, что ты за мамину юбку держишься.

– Всё в порядке, Густав.

С этой минуты мы стали друзьями.

x x x

Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томми, получил отличный заказ – поездку на вокзал. Густав повез кого-то в ближайший ресторан за тридцать пфеннигов. Он чуть не лопнул от злости: заработать десять пфеннигов и снова пристраиваться в хвост! Мне попался редкостный пассажир – старая англичанка, пожелавшая осмотреть город. Я разъезжал с ней около часу. На обратном пути у меня было еще несколько мелких ездок. В полдень, когда мы снова собрались в пивной и уплетали бутерброды, мне уже казалось, что я бывалый шофёр такси. В отношениях между водителями было что-то от братства старых солдат. Здесь собрались люди самых различных специальностей. Только около половины из них были профессиональными шофё рами, остальные оказались за рулем случайно.

Я был довольно сильно измотан, когда перед вечером въехал во двор мастерской. Ленц и Кестер уже ожидали меня.

– Ну, братики, сколько вы заработали? – спросил я.

– Продано семьдесят литров бензина, – доложил Юпп.

– Больше ничего?

Ленц злобно посмотрел на небо:

– Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение на мокром асфальте прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато основательный ремонт.

– Посмотрите сюда! – Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на ладони.

– Великолепно, – сказал Кестер. – Из них двадцать марок – чистый заработок. Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы отпраздновать первый рейс!

– Давайте пить крюшон, – заявил Ленц.

– Крюшон? – спросил я. – Зачем же крюшон? – Потому что Пат будет с нами.

– Пат?

– Не раскрывай так широко рот, – сказал последний романтик, – мы давно уже обо всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она предупреждена. Уж раз ты не подумал о ней, пришлось нам самим позаботиться. И в конце концов ты ведь познакомился с ней благодаря нам.

– Отто, – сказал я, – видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?

Кестер рассмеялся.

– Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.

– Кажется, вывихнул. – Я рассказал историю с Густавом.

Ленц осмотрел мой палец:

– Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.

Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного масла.

– Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей нашей таксомоторной деятельности? – спросил я его.

Он свистнул сквозь зубы.

– А разве ты стыдишься этого, паренек?

– Ладно, заткнись, – буркнул я, зная, что он прав. – Так ты сказал?

– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.

– Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?

– Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс. Немецкий ветеран на такое не пойдет, детка.

– Что бы сделал ты на моем месте, – спросил я, – если бы кто-нибудь вызвал твое такси по телефону, а потом выяснилось бы, что это Пат?

Он ухмыльнулся:

– Я ни за что не взял бы с нее плату за проезд, мой сын.

Я толкнул его так, что он слетел с треножника. – Aх ты, негодяй! Знаешь, что я сделаю? Я просто заеду за ней вечером на нашем такси.

– Вот это правильно! – Готтфрид поднял благословляющую руку. – Только не теряй свободы! Она дороже любви. Но это обычно понимают слишком поздно. А такси мы тебе всё-таки не дадим. Оно нужно нам для Фердинанда Грау и Валентина. Сегодня у нас будет серьезный и великий вечер.

x x x

Мы сидели в садике небольшого пригородного трактира. Низко над лесом, как красный факел, повисла влажная луна. Мерцали бледные канделябры цветов на каштанах, одуряюще пахла сирень, на столе перед нами стояла большая стеклянная чаша с ароматным крюшоном. В неверном свете раннего вечера чаша казалась светлым опалом, в котором переливались последние синевато-перламутровые отблески догоравшей зари. Уже четыре раза в этот вечер чаша наполнялась крюшоном.

Председательствовал Фердинанд Грау. Рядом с ним сидела Пат. Она приколола к платью бледно-розовую орхидею, которую он принес ей.

Фердинанд выудил из своего бокала мотылька и осторожно положил его на стол.

– Взгляните на него, – сказал он. – Какое крылышко. Рядом с ним лучшая парча – грубая тряпка! А такая тварь живет только один день, и всё. – Он оглядел всех по очереди. – Знаете ли вы, братья, что страшнее всего на свете?

– Пустой стакан, – ответил Ленц.

Фердинанд сделал презрительный жест в его сторону:

– Готтфрид, нет ничего более позорного для мужчины, чем шутовство. – Потом он снова обратился к вам: – Самое страшное, братья, – это время. Время. Мгновения, которое мы переживаем и которым всё-таки никогда не владеем.

Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:

– Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.

– И не собираюсь останавливать, – заявил Ленц. – Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.

– Для человека это невыносимо, – сказал Грау, не обращая внимания на Готтфрида. – Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.