Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (лучшие книги онлайн TXT) 📗
В кабинет вбегали люди, истерично звонили телефоны, и Джеймс, чередуя мольбы с проклятиями, кричал в трубки: «Соедините меня с Сантьяго!.. Тогда соедините с Вашингтоном, чтобы там перевели разговор на Сантьяго!»
Отдаленно, краешком сознания, Дагни понимала, какую игру вели эти люди и проиграли. Они казались далекими, будто крохотные запятые на белом листе под линзами микроскопа. Она подумала, как они могли ожидать, что их будут воспринимать всерьез, если на Земле возможны такие люди, как Франсиско Д’Анкония.
Отсвет этих взрывов Дагни видела на лицах всех, кого встречала в тот день и вечер. «Если Франсиско хотел устроить достойный погребальный костер “Д’Анкония Коппер”, — думала она, — то преуспел». Этот взрыв ощущался на улицах Нью-Йорка, единственного города на Земле, способного осмыслить случившееся, в глазах прохожих, в их шепотках, которые отрывисто потрескивали, словно язычки пламени; на лицах будто остался отсвет далекого пожара; некоторые из них были испуганными, некоторые гневными, большинство — беспокойными, сомневающимися, но на всех лежала печать того, что это не просто катастрофа, а нечто большее, хотя никто не смог бы определить ее истинного значения; все выглядели, как жертвы — гибнущие, но знающие, что они отмщены.
Дагни увидела отсвет этого взрыва и на лице Хэнка Риардена, когда они встретились за ужином: высокий, уверенный в себе мужчина шел к ней, выглядя, как дома, в роскошной обстановке дорогого ресторана, но в его чертах все еще угадывался мальчишка, способный радоваться жизни. О событиях дня Хэнк не говорил, но она знала, что это единственное, о чем он думал.
Они встречались всякий раз, когда Риарден приезжал в Нью-Йорк, проводили вместе, редкие вечера — с прошлым, все еще живым в их памяти, но без продолжения былого в их работе и общей борьбе. Риарден не хотел упоминать о сегодняшнем событии, не хотел говорить о Франсиско, но Дагни заметила, что он то и дело невольно улыбается. И поняла, кого он имел в виду, когда произнес мягко, негромко, с оттенком восхищения:
— Он сдержал клятву, так ведь?
— Клятву? — встрепенулась она, подумав о надписи на храме Атлантиды.
— Он сказал мне: «Клянусь женщиной, которую люблю, что я ваш друг». Он был моим другом.
— И остается.
Риарден покачал головой.
— Я не вправе судить его. Не вправе принимать то, что он совершил ради меня. И все-таки.
— Хэнк, но ведь он это сделал. Ради всех нас и тебя в первую очередь.
Риарден отвернулся и посмотрел на город. Они сидели у окна; стекло было прозрачной защитой от бескрайнего пространства улиц, раскинувшихся на шестьдесят этажей ниже. Город казался неестественно далеким. Башни тонули в темноте; календарь висел в пространстве на уровне их лиц не маленьким занудным прямоугольником, а огромным экраном, жутко близким и большим, залитым мертвенно-бледным светом, пронизывающим пустую пелену, пустую, если не считать надписи: «2 сентября».
— «Риарден Стил» теперь работает на полную мощность, — равнодушно говорил Хэнк. — С моих заводов сняли ограничительную квоту, видимо, ненадолго. Не знаю, в чем дело, но действие остальных своих директив они тоже приостановили. Думаю, что и сами не знают; они больше не беспокоятся о том, чтобы оставаться в рамках законности, я наверняка нарушил их предписания по пяти-шести пунктам, чего никто не может доказать или опровергнуть, я только вижу, что сегодняшние воры разрешают мне нестись вперед на всех парах. — Он пожал плечами. — Когда завтра их сменят новые гангстеры, возможно, мои заводы закроют в наказание за противозаконную деятельность. Но в соответствии с сиюминутным планом меня просят разливать металл в любых количествах и любым способом, какой я сочту нужным.
Дагни замечала взгляды, которые люди тайком бросали в их сторону. Она наблюдала это и раньше, после своего выступления по радио, с тех пор, как они стали появляться на людях вместе. Вместо осуждения, которого опасался Риарден, во взглядах сквозила благоговейная неуверенность в оценке двух человек, посмевших доказать, что они правы. Люди смотрели на них со скрытым любопытством, завистью, почтительностью, страхом оскорбить, словно говоря: «Простите, что мы состоим в браке». Кое-кто смотрел злобно, и немногие — с откровенным восхищением.
— Дагни, — неожиданно спросил Риарден, — как думаешь, он в Нью-Йорке?
— Нет. Я звонила в его любимый отель. Мне ответили, что договор на аренду номера истек месяц назад и не продлен.
— Его ищут по всему миру, — улыбнулся Риарден. — и не найдут. — Улыбка исчезла. — Не найду и я…
Голос Риардена снова зазвучал сухо и деловито:
— Ну так вот, заводы работают, а я нет. Только катаюсь по стране, словно сборщик утиля, ищу противозаконные пути приобретения сырья. Таюсь, виляю, лгу, лишь бы раздобыть несколько тонн руды — угля или меди. С получения сырья ограничения не сняты. Они знают, что я разливаю своего металла больше, чем дозволено квотами. Им все равно. — и добавил: — Они думают, что мне — нет.
— Хэнк, ты устал?
— До смерти.
«Было время, — подумала Дагни, — когда его разум, энергия, неистощимая изобретательность были посвящены только наилучшей переработке руды, теперь они служат обману людей». И спросила себя, долго ли способен человек выносить такую перемену?
— Становится почти невозможно добывать железную руду, — невозмутимо продолжил Риарден, потом добавил неожиданно оживленно: — А теперь станет просто невозможно добыть медь.
Он улыбался.
Дагни подумала, долго ли человек может работать против себя, работать, когда ему больше всего хочется не преуспеть, а потерпеть крах.
Она поняла, что Хэнк имел в виду, когда он спросил:
— Я не говорил тебе, что виделся с Рагнаром Даннескъёлдом?
— Он сказал мне.
— Что? Где ты… — Риарден умолк. — Ах да, конечно… — Голос его звучал негромко, словно через силу. — Он один из них. Ты встречалась с ним. Дагни, какие они, эти люди, которые… нет. Не отвечай… — Чуть помолчав, он добавил: — Значит, ты встречалась с одним из их агентов.
— С двумя.
Ответ его прозвучал совершенно спокойно:
— Конечно. Я понял… Только не признавался себе в этом… Он их вербовщик, так ведь?
— Самый первый и самый лучший.
Риарден издал смешок: в нем звучали горечь и тоска.
— В ту ночь… когда они заполучили Кена Данаггера… я подумал, что они почему-то никого не посылали за мной.
Лицо Риардена вдруг стало суровым; это походило на поворот ключа, запиравшего залитую солнцем комнату, куда он не хотел никого впускать. Чуть погодя он бесстрастно сказал:
— Дагни, новые рельсы, о которых мы говорили в прошлом месяце… думаю, я не смогу их поставить. Правда, с выпуска моей продукции ограничений не сняли, но они все еще контролируют мои продажи и распределяют мой металл по своему усмотрению. Бухгалтерия так запутана, что я каждую неделю контрабандой продаю на черном рынке несколько тысяч тонн. Думаю, они это знают, однако делают вид, что нет. Противостоять мне сейчас они не хотят. Или не могут. Но, видишь ли, я отправляю каждую тонну, какую удается раздобыть, кое-каким клиентам, оказавшимся в критическом положении. Дагни, в прошлом месяце я был в Миннесоте. Видел, что происходит там. Страна будет голодать не в будущем году, а этой зимой, если мы, немногие, не начнем действовать и притом быстро. Запасов зерна нигде не осталось. Небраска не сеет хлеба, Оклахома потерпела крах, Северная Дакота превратилась в пустыню, Канзас еле-еле сводит концы с концами, — этой зимой не будет пшеницы ни для Нью-Йорка, ни для других восточных штатов.
Миннесота — наша последняя житница. У них было два неурожайных года подряд, но этой осенью урожай необыкновенный, и они должны иметь возможность убрать его. Ты в курсе того, что творится в промышленности, выпускающей сельскохозяйственную технику? Предприятия не настолько богаты, чтобы содержать штат грабителей в Вашингтоне или платить проценты торговцам протекциями. Поэтому им мало что перепадает. Две трети заводов закрылись, остальные вот-вот обанкротятся. И фермы исчезают по всей стране из-за отсутствия техники. Видела бы ты миннесотских фермеров. Они тратят больше времени на ремонт старых тракторов, которые невозможно починить, чем на пахоту. Не знаю, как им удалось дожить до прошлой весны. Не знаю, как удалось посеять пшеницу. Но они посеяли. Посеяли! — Его лицо напряглось, словно он разглядывал что-то далекое и непонятное; она поняла мотив, удерживавший его на работе. — Дагни, им нужна техника, чтобы убрать урожай. Я продавал весь металл, какой мог утаить на своих заводах, производителям сельскохозяйственных машин. В кредит. Они отправляли их в Миннесоту, едва успев произвести. Продавали таким же образом — противозаконно, в кредит. Но осенью они получат деньги и я тоже. Благотворительность, черт бы ее побрал! Мы помогаем товаропроизводителям — и каким упорным! — а не паршивым, клянчащим потребителям. Даем займы, а не милостыню. Поддерживаем способность, а не потребность. Будь я проклят, если остановлю производство и позволю этим людям разориться в то время, когда торговцы протекциями богатеют!
