Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
— Потому что видят, как влюблен я.
— Потому что я, по их мнению, заинтересовалась тобой. Два дня назад никто из них и не думал беспокоиться. Пока я их смешу, все в порядке, но стоит мне захотеть чего-нибудь своего, как они тут же начинают волноваться и проявлять заботу. Наверное, Эдди О’Салливан будет следующим.
— Зря я поделился с ними нашим открытием, сказал, что наши дома в Мэриленде разделяет всего несколько миль.
— Да нет, просто я единственная девушка с приличной внешностью в восьмидневном рейсе, яблоко раздора в мужской компании. В Нью-Йорке никто из них обо мне и не вспомнит.
Они были еще вместе, когда на них в ранних сумерках надвинулся город — высокая белая гряда южного Нью-Йорка, сбегающая вниз, точно пролет гигантского моста, и снова взмывающая к вершинам в центре, увенчанным диадемами пенистого света под россыпью звезд. — Не пойму, что со мной такое, — всхлипнула Эвелина. — Последнее время я все плачу и плачу. Как будто трагическую роль репетирую.
На палубе заиграл немецкий оркестрик, но под сенью величественного города марш показался каким-то жалким бренчанием; через несколько минут музыка смолкла.
— О боже! Это так прекрасно… — ее голос сорвался на шепот.
Если бы он не ехал с ней на юг, их роман, наверное, закончился бы часом позже, на таможне. И на следующий день, когда они направлялись в Вашингтон, ее новый друг временно отступил на задний план, а на передний выдвинулся отец. Джордж Айвз был просто милый американец, привлекательный для нее физически: с таким приятно немного понежничать в темноте за спасательной шлюпкой, но и только. У железной решетки на Вашингтонском вокзале, где их пути расходились, она поцеловала его на прощание и совсем не вспоминала о нем, пока ее поезд тащился к глинистым, поросшим низкими перелесками равнинам южного Мэриленда. Прикрывшись ладонями, Эвелина провожала взглядом погруженные во тьму редкие поселки и разбросанные там и сям огоньки одиноких ферм. На маленьком полустанке Роктауна ее встретил брат с соседским «фордом»: вся обивка в машине облезла, так что Эвелине стало неловко за свои добротные чемоданы. Она увидела знакомую звезду, из полумрака донесся смех негра, вместе с прохладным ветерком к ней прилетел слабый узнаваемый запах — она была дома. Утром, во время заупокойной службы на Роктаунском кладбище, Эвелине мешало ощущение, что она на сцене, что на нее смотрят, и это приглушило ее печаль; потом все кончилось, и сельский врач обрел свое место среди десятков Лавджоев, Дорси и Крошоу. Здесь, в окружении многочисленных родственников, его можно было оставить с чистой совестью. Потом, когда они отошли от могилы, Эвелина наткнулась взглядом на Джорджа Айвза; он стоял чуть поодаль, держа в руке шляпу. У ворот он заговорил с ней. — Извини, что пришел незваным. Мне нужно было убедиться, что у тебя все нормально.
— Пожалуйста, забери меня отсюда поскорее, — сказала она, поддавшись внезапному импульсу. — Я не могу долго это выносить. Хочу сегодня же поехать в Нью-Йорк.
У него вытянулось лицо.
— Так скоро?
— Мне нужно выучить много новых танцев и обновить репертуар. За границей как-то отстаешь от жизни.
Он заехал за ней ближе к вечеру, свежий и чистый, как его маленький автомобиль. Когда они отправлялись, она заметила, что работники на бензоколонке откликаются на его просьбы с готовностью и уважением. Приятно было видеть этого человека на фоне пробуждающейся весенней природы, его изысканная вежливость напоминала о славном прошлом Мэриленда. В нем не было европейской широты, он не старался то и дело напоминать ей о ее привлекательности; порой он словно вовсе забывал о ее существовании и молчал чуть ли не по полчаса.
Они еще раз остановились у кладбища: она взяла с собой охапку цветов, чтобы в знак последнего прощания положить их на отцовскую могилу. Он ждал ее в машине, около ворот.
Цветы рассыпались по рыхлой, не успевшей осесть земле. Теперь ее больше ничто здесь не удерживало, и она не знала, вернется ли сюда еще когда-нибудь. Она опустилась на колени. Все эти мертвецы вокруг — она знала их всех, знала их побитые непогодой лица с твердым взглядом ярких синих глаз, их крепкие худощавые тела, их души, сотворенные из новой глины под сенью леса в долгой густой тьме семнадцатого столетия. Минута за минутой чары росли, и вот уже стало трудно вырваться обратно в тот мир, где она ужинала с королями и принцами, где ее имя, выведенное аршинными буквами, бросало вызов таинству ночи. Ей вспомнились строчки Уильяма Макфи.[4]
О друг мой преданный, ты голову сложил, Покуда я впустую море бороздил.
Потом слова ушли — и она внезапно будто надломилась и поникла, горько плача.
Сколько протекло времени, она не знала. Цветы уже стали невидимыми, когда ее окликнули сзади по имени; тогда она поднялась и вытерла слезы.
— Иду! — и после: — Ну что же, прощай, отец… все отцы.
Джордж усадил ее в машину и накинул ей на плечи теплый плащ. Потом сделал большой глоток из фляги с местным ржаным виски.
— Поцелуй меня, и поедем, — вдруг сказал он.
Она почти коснулась губами его щеки.
— Нет, по-настоящему. Поцелуй.
— Не сейчас.
— Я тебе не нравлюсь?
— Мне сейчас не хочется, и лицо у меня грязное.
— Какая разница.
Его настойчивость вызвала у нее досаду.
— Поехали, — сказала она.
Он завел мотор.
— Спой мне что-нибудь.
— Потом, сейчас мне не хочется.
Через полчаса быстрой езды он остановил машину под большими развесистыми деревьями.
— Пора еще выпить. А ты не будешь? Холодает.
— Ты ведь знаешь, что я не пью. Пей сам.
— Если не возражаешь.
Сделав глоток, он снова повернулся к ней.
— Может быть, теперь ты меня поцелуешь?
Она покорно поцеловала его, но он не был удовлетворен.
— Я просил по-настоящему, — повторил он. — Не так осторожно. Ты же знаешь, как я влюблен, и говоришь, что я тебе нравлюсь.
— Конечно, — нетерпеливо откликнулась она. — Но сейчас неподходящее время. Потом как-нибудь. Ну поехали!
— Но я думал, я тебе нравлюсь.
— Если будешь так себя вести, разонравишься.
— Значит, и не нравился никогда.
— Ох, не валяй дурака, — вырвалось у нее. — Конечно, ты мне нравишься, но я хочу попасть в Вашингтон.
— У нас уйма времени, — и потом, не дождавшись ответа: — Поцелуй хоть разок, и поедем. Она рассердилась. Будь он не так ей симпатичен, она перевела бы все в шутку. Но в ней не было смеха — только усиливающееся недовольство.
— Видишь ли, — со вздохом сказал он, — мой автомобиль очень упрям. Он не тронется с места, пока ты меня не поцелуешь. — Он хотел взять ее за руку, но она отпрянула.
— Ну вот что, — она почувствовала, как ее щеки и даже лоб теплеют от гнева. — Если ты действительно хотел все испортить, по-моему, это тебе удалось. Я думала, такое бывает только в комиксах. Это так грубо и… — она поискала слово, — так по-американски. Ты бы еще назвал меня «своей девочкой».
— Ох. — Через минуту он завел двигатель, потом машина тронулась. На небе впереди висело красное зарево Вашингтона. — Эвелина, — вскоре сказал он. — Для меня нет ничего более естественного, чем желание поцеловать тебя, и я… — Это было так бесцеремонно, — прервала его она. — Выпить полпинты виски, а потом заявить, что ты никуда не поедешь, пока я тебя не поцелую. Я не привыкла к таким вещам. Мужчины всегда обращались со мной исключительно деликатно. Некоторых вызывали на дуэль только за то, что они посмотрели на меня в казино, — и вдруг ты выкидываешь такое, а ведь ты мне по-настоящему нравился. Надо же было… — и она вновь с горечью повторила: — Это так по-американски.
— Что ж, я не чувствую за собой вины, но мне жаль, что я тебя огорчил.
— Неужели ты не понимаешь? — возмутилась она. — Если бы мне захотелось целоваться, я бы дала тебе знать.
— Мне очень жаль, — повторил он.
Они поужинали в привокзальном буфете. Он расстался с ней у двери вагона.
— До свидания, — сказала она, но уже с прохладой. — Спасибо за интересную поездку. И загляни ко мне, когда будешь в Нью-Йорке.
