Посмертные записки Пиквикского клуба - Диккенс Чарльз (читаем книги TXT) 📗
Наружность красноносого сразу заставила Сэма заподозрить, что это и есть тот заместитель пастыря, о котором говорил его уважаемый родитель. Когда же Сэм увидел, как он ест, все сомнения по этому вопросу рассеялись, и Сэм мгновенно сообразил, что должен упрочить здесь свое положение незамедлительно, если намерен временно обосноваться там, где находится. Поэтому он приступил к действиям – перекинул руку через низенькую перегородку буфетной, спокойно отодвинул задвижку и не спеша вошел.
– Мачеха, – сказал Сэм, – как поживаете?
– Наверно, это какой-нибудь Уэллер! – воскликнула миссис Уэллер, не очень-то приветливо разглядывая лицо Сэма.
– Думаю, что так, – сказал невозмутимо Сэм, – и надеюсь, этот-вот преподобный джентльмен простит меня, если я скажу, что хотел бы я быть тем самым Уэллером, который имеет счастье называть вас своей, мачеха.
Этот комплимент был двойным зарядом. Подразумевалось, что мистер Уэллер – особа весьма приятная и что у мистера Стиггинса клерикальная наружность. Он сразу произвел впечатление, и Сэм, на этом не останавливаясь, подошел к мачехе и поцеловал ее.
– Убирайтесь! – сказала миссис Уэллер, отталкивая его.
– Стыдитесь, молодой человек! – сказал джентльмен с красным носом.
– Ничего обидного, сэр, ничего обидного! – отозвался Сэм. – Впрочем, вы совершенно правы – не годится так делать, если мачеха молода и хороша собой, не правда ли, сэр?
– Все это суета, – сказал мистер Стиггинс.
– Ах, это верно! – сказала миссис Уэллер, поправляя чепец.
Сэм тоже так думал, но промолчал.
Заместитель пастыря, казалось, был далеко не в восторге от появления Сэма, а когда рассеялось первое возбуждение, вызванное комплиментом, даже у миссис Уэллер вид был такой, словно она могла обойтись без него, не испытывая ни малейшего неудобства. Однако Сэм был здесь, и так как его нельзя было приличным образом выставить за дверь, то все трое уселись пить чай.
– А как поживает отец? – спросил Сэм.
Услышав этот вопрос, миссис Уэллер воздела руки и закатила глаза, будто тема была слишком мучительна, чтобы ее затрагивать.
Мистер Стиггинс застонал.
– Что такое с этим джентльменом? – осведомился Сэм.
– Он скорбит о пути, по которому идет ваш отец, – ответила миссис Уэллер.
– О, вот как! Неужели? – сказал Сэм.
– И у него есть на то основания, – с важностью добавила миссис Уэллер.
Мистер Стиггинс взял еще гренок и тяжко застонал.
– Он ужасный грешник, – сказала миссис Уэллер.
– Сосуд гнева! – воскликнул мистер Стиггинс.
Он откусил большой кусок гренка и снова застонал.
Сэм ощутил настоятельную потребность дать преподобному мистеру Стиггинсу какой-нибудь повод для стонов, но сдержал свои чувства и только спросил:
– Что же натворил старик?
– Натворил, вот именно! – подхватила миссис Уэллер. – О, у него каменное сердце! Каждый вечер этот превосходный человек, – не хмурьтесь, мистер Стиггинс, я не могу не сказать, что вы превосходный человек, приходит и просиживает здесь часами, а на него это не производит ни малейшего впечатления.
– Вот это странно, – сказал Сэм. – На меня это производило бы очень сильное впечатление, будь я на его месте, я в этом уверен.
– Дело в том, мой юный друг, – торжественно сказал мистер Стиггинс, что у него черствое сердце. О мой юный друг, кто бы мог противостоять мольбам шестнадцати наших любезнейших сестер и отклонить их просьбу о пожертвовании для нашего благородного общества, которое снабжает негритянских младенцев Вест-Индии фланелевыми жилетами и душеспасительными носовыми платками!
– А что такое душеспасительный носовой платок? – спросил Сэм. – Я никогда не слыхал о таких предметах.
– Платок, который соединяет удовольствие с назиданием, мой юный друг, – ответил мистер Стиггинс, – платок, на котором отпечатаны избранные изречения с картинками.
– Знаю! – сказал Сэм. – Этакие платки развешаны в бельевых магазинах, н на них напечатаны просьбы о подаянии и все такое?
Мистер Стиггинс принялся за третий гренок и утвердительно кивнул головой.
– Так он не пошел на уговоры этих леди? – спросил Сэм.
– Сидел и курил свою трубку и назвал негритянских младенцев... как он их назвал? – осведомилась миссис Уэллер.
– Маленькими мошенниками, – ответил глубоко огорченный мистер Стиггинс.
– Назвал негритянских младенцев маленькими мошенниками, – повторила миссис Уэллер.
И оба испустили стон, вызванный зверским поведением старого джентльмена.
Великое множество прегрешений подобного же рода могло бы еще обнаружиться, да только все гренки были съедены, чай стал очень жидок и Сэм не выражал ни малейшего желания уйти, а потому мистер Стиггинс вдруг вспомнил о весьма важном свидании с пастырем и удалился.
Едва была убрана чайная посуда и зола выметена из камина, как лондонская карета доставила мистера Уэллера-старшего к двери дома, ноги доставили его в буфетную, а глаза возвестили о присутствии сына.
– Эй, Сэмми! – воскликнул отец.
– А, старый греховодник! – крикнул сын.
И они обменялись крепким рукопожатием.
– Очень рад тебя видеть, Сэмми, – сказал старший мистер Уэллер, – но как ты поладил с мачехой – это для меня тайна. Дал бы ты мне этот рецепт, вот все, что я могу сказать.
– Тише, старик! – сказал Сэм. – Она дома.
– Она не услышит, – возразил мистер Уэллер, – после чаю она всегда отправляется вниз и ругается там часа два; стало быть, мы сейчас промочим горло, Сэмми.
С этими словами мистер Уэллер приготовил два стакана грогу и извлек две трубки. Отец и сын уселись друг против друга: Сэм по одну сторону камина, в кресло с высокой спинкой, а мистер Уэллер-старший по другую, в мягкое кресло, и оба стали наслаждаться со всей подобающей серьезностью.
– Был здесь кто-нибудь, Сэмми? – бесстрастно спросил мистер Уэллер-старший после продолжительного молчания.
Сэм выразительно кивнул.
– Молодец с красным носом? – осведомился мистер Уэллер.
Сэм снова кивнул.
– Любезнейший он человек, Сэмми, – сказал мистер Уэллер, энергически дымя трубкой.
– Похоже на то, – отозвался Сэм.
– Ловкач по денежной части, – сказал мистер Уэллер.
– Вот как? – сказал Сэм.
– В понедельник берет взаймы восемнадцать пенсов, а во вторник приходит за шиллингом, чтоб для ровного счета было полкроны; в среду приходит еще за полкроной, чтобы для ровного счета вышло пять шиллингов; и все время удваивает, пока не доберется до пяти фунтов, вроде как эти расчеты в учебнике арифметики о гвоздях и лошадиных подковах, Сэмми.
Сэм кивком головы дал понять, что припоминает задачу, на которую сослался родитель.
– Вы так и не подписались на фланелевые жилеты? – спросил Сэм после новой паузы, посвященной куренью.
– Конечно, нет! – ответил мистер Уэллер. – На что нужны фланелевые жилеты юным неграм за океаном? Но вот что я тебе скажу, Сэмми, – добавил мистер Уэллер, понижая голос и перегибаясь через каминную решетку, – я бы подписался с удовольствием на смирительные рубахи кой для кого здесь, на родине.
Произнеся эти слова, мистер Уэллер медленно принял прежнюю позу и глубокомысленно подмигнул своему первенцу.
– А это и в самом деле чудная фантазия – посылать носовые платки людям, которые не знают, что делать с ними! – заметил Сэм.
– Они вечно занимаются такой чепухой, Сэмми, – отозвался его отец. – В прошлое воскресенье иду я по дороге, и кого же вижу у двери часовни? Твою мачеху с синей тарелкой в руке! И в тарелке, пожалуй, не меньше двух соверенов мелкой монетой, Сэмми, все по полпенни, а когда народ стал выходить из часовни, пенсы так и посыпались, и ты бы не поверил, что глиняная тарелка может выдержать такую тяжесть. Как ты думаешь, на что они собирали?
– Может быть, опять на чаепитие? – предположил Сэм.
– Ничуть не бывало, – ответил отец, – на пастырский счет за воду.
– Пастырский счет за воду! – повторил Сэм.
– Да, – ответил мистер Уэллер. – Накопилось за три квартала, а пастырь не заплатил ни фартинга, может быть потому, что от воды ему не очень-то много пользы, мало он потребляет этого напитка, Сэмми, очень мало. Но он проделывает фокусы и почище этого. По счету все-таки уплачено не было, ему и закрыли водопровод. Тут идет пастырь в часовню, выдает себя за гонимого праведника, говорит, что авось сердце водопроводчика, закрывшего водопровод, смягчится и он обратится на путь истины; хотя, конечно, говорит, водопроводчику уготовано не очень-то приятное местечко. Тогда женщины заводят собрание, поют гимн, выбирают твою мачеху председательницей, предлагают устроить сбор в воскресенье и все деньги передают пастырю. И если он не вытянул из них, Сэмми, столько, что на всю жизнь освободился от водопроводной компании, – сказал в заключенье мистер Уэллер, – ну, значит, и я болван, и ты болван, и не о чем больше толковать.
