Избранное - Григорьев Николай Федорович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Начальник кивнул на свежую пачку газет:
- Да вы же грамотные. Вот и читайте.
А бойцы опять:
- Иван Лаврентьич, вы так складно рассказываете... Вот у нас спор
зашел: была нынче весной Советская Венгрия - а где она? Толкуем
промежду собой, да все врозь. И Советская Бавария была - опять не
стало, как же так? Чтоб люди за свою Советскую власть не заступились.
Непонятно.
- Что ж, давайте поговорим, - сказал Иван Лаврентьич,
присаживаясь поближе к фонарю. - Мало еще у них каленого народа -
коммунистов мало, большевиков, - сказал Иван Лаврентьич. - И
классового опыта нет... Но дайте срок, и они выйдут на дорогу.
Слыхали, что товарищ Ленин говорил на конгрессе Коммунистического
Интернационала? Говорил товарищ Ленин перед делегатами рабочих разных
стран и сказал так: "Пусть буржуазия всего мира продолжает
неистовствовать, пусть она изгоняет, сажает в тюрьмы, даже убивает
спартаковцев и большевиков - все это ей больше не поможет. Победа
пролетарской революции во всем мире обеспечена". И рабочие разных
стран запомнят это ленинское слово... Победа, товарищи, за нами!
Иван Лаврентьич уехал. Я уложил бойцов спать.
Приказа из штаба еще не было. Я с Федорчуком, Малюгой,
Панкратовым и машинистом сделал обход поезда. Мы проверили вооружение,
паровоз, ходовые части вагонов - все было в боевой готовности.
После этого я и своих помощников уложил спать.
Мне хотелось остаться одному и побыть у орудия.
Внизу мерно расхаживал часовой. Я его не видел в темноте и только
по хрусту песка мог определить, когда он приближается и когда
удаляется от меня. Но этот шорох не мешал сосредоточиться.
Я предупредил часового, чтобы боевой приказ, как только он будет
получен, подали бы мне сюда, к орудию.
Начала всходить луна, похожая на большой неразгоревшийся фонарь.
Таким блеклым очком светит только что зажженная железнодорожная
стрелка, пока стрелочник еще приправляет фитиль. Вспомнились
стрелочные огни, и я почувствовал, как стосковался по ним. Ведь после
Проскурова - на станциях ни огонька: все делаем в темноте, все
ощупью... И вдруг такой фонарище на небе!
Луна взошла. Теперь орудие передо мной - во всех подробностях.
Я прислонился к гаубичному колесу и спросил себя: "Отвечай,
Медников, отвечай себе самому по всей совести: способен ли ты идти в
бой уже красным офицером?" Рука по привычке потянулась в карман за
тетрадкой, но я сказал себе: "В записки не заглядывать!" И убрал руки
за спину.
Могу ли я сказать по совести, что на бронепоезде создана
дисциплина? Отвечаю: нет для моих бойцов и для меня самого дома
роднее, чем бронепоезд. Здесь наша семья, наша жизнь и счастье. И если
бы я вдруг захотел наказать кого-нибудь, то самым страшным приговором
было бы: "Иди, брат, на все четыре стороны, возвращайся к себе в
деревню, в свою хату!"
Но мне не приходилось и, уверен, не придется выносить такого
приговора. Для революционного бойца лишение оружия мучительнее, чем
приговор к смерти.
Да, отвечаю по совести: дисциплина есть и она прочна, как цемент.
Об этом я с гордостью скажу Ивану Лаврентьичу и комбригу на той
комиссии, которая соберется, чтобы принять от меня экзамен. И оба
порадуются вместе со мной, потому что ведь они сами мне во всем
помогали.
Но знаю ли я свое артиллерийское дело? Иначе какой же я красный
офицер?.. "Гандзя", ответь за меня!.. Молчит гаубица... В бою она
ответит, вот когда!
Однако не лукавя могу сказать: да, я научился руководить
стрельбой с наблюдательного пункта. Самостоятельно подготовляю данные
для стрельбы, а открыв огонь, не истрачу лишнего снаряда.
Только теперь мы редко работаем с наблюдателем. Бронепоезд на
передовой, в пехотных цепях - тут огонь молниеносный, с прямой
наводки!
А если пришлось бы заменить у орудия Малюгу, сумею ли я бить
прямой наводкой с таким же мастерством и проворством, как это удается
старому артиллеристу? По совести говоря, нет, - на прямой наводке я
заменить его еще не решился бы. Орудие знаю, материальную часть в
теории изучил, но практика мала.
Нет, оказывается, надо еще погодить с почетным званием красного
офицера. Пусть уж до комиссии.
Я смахнул рукавом росу с граней затвора, надел чехол. Прикрыл и
прицельное приспособление - хрупкий и нежный глаз орудия.
- Эх, голубица ты наша! Не выдай в бою!..
Я пошел в другой конец вагона. Тут, весь раскинувшись, спал
телефонист Никифор и чему-то во сне улыбался.
Я вытянул из-под него кончик шинели и прилег, ожидая боевого
приказа.
x x x
Не знаю, сколько я спал. Помню только, что меня разбудили
встревоженные голоса и страшной силы взрыв. От этого взрыва у меня
перехватило дыхание. Я вскочил как ошалелый и выхватил из кобуры
наган.
Была серая, предрассветная муть.
Новый взрыв. Пламя.
Я увидел, что это стреляет наша гаубица, и сразу же сообразил,
что и в первый раз был тоже наш выстрел. "Это от сырого воздуха такие
удары, - догадался я, - в сыром воздухе звук выстрела особенно
резкий".
В отблеске выстрелов я разглядел у орудия Малюгу. Он был весь
растрепанный, без рубахи, и возле него - в одном полосатом тельнике -
матрос. Оба спросонья метались, наводя куда-то гаубицу.
"Что такое?.. Где мы?.." Я бросился с наганом к бойнице -
Попельня. Стоим, как стояли, на станции...
- Да вы что, - вскричал я, - не проспались? С ума вы сошли -
здесь стрелять?
Перепрыгивая через ящики и расталкивая полуодетых и бестолково
суетившихся людей, я побежал к орудию.
- Он! - яростно крикнул матрос и показал вперед. И в это же самое
мгновение словно зарево полыхнуло в сумраке утра. Отчетливо, как на
картинке, я увидел на рельсах силуэт башенного бронепоезда.
Зарево полыхнуло и тотчас погасло.
- Берегись! Это залп! - только и успел я крикнуть. Раздался
грохот, треск, и наша гаубица, подпрыгнув на одном колесе, со всего
маху ударила своим хвостом по обшивке вагона. Доски лопнули, из щелей
заструился на пол песок.
Матрос и Малюга, отскочив в разные стороны, секунду, словно
оцепенев, глядели друг на друга и потом опять бросились заряжать
орудие.
- Сюда, ребята! Все! - крикнул я, ухватившись за правило. -
Никифор, к телефону! Полный ход назад!
Поезд рванул с места, в ту же секунду мы выстрелили, и звук
выстрела слился с грохотом нового неприятельского залпа. Но этот залп
уже не причинил нам вреда. Поезд был в ходу, и у Богуша получился
недолет: только загремели, рассыпаясь, рельсы на контрольной
площадке...
Мы отмахали от Попельни версты три.
Ф-фу... Сердце у меня так колотилось, словно я сам пешком эти три
версты пробежал...
Я остановил поезд и присел, чтобы отдышаться.
Ребята торопливо обувались, бормотали и ахали:
- Как же это он прорвался? Вот гад! В самый тыл вышел...
- Проводил его к нам кто-то, не без этого! - сказал матрос и
яростно сплюнул. - Давай, ребята, чиниться, живо!
Он насобирал по полу тряпок и начал конопатить разбитую стену.
- Брось, Федорчук, - остановил я его, - не суетись по пустякам.
Ты вон Малюге помоги, - гляди-ка, что с орудием...
Массивный стальной щит орудия, весь перекореженный ударившим
снарядом, обвис, как лопух.
Матрос обомлел.
- Ах ты, чтоб тебе... Значит, и стрелять нельзя? - И он кинулся к
Малюге.
Артиллерист отстранил его. Старик осматривал со всех сторон
