Тайна сибирской платформы - Осипов Валерий Дмитриевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Зенкевич не поднимался. Целыми днями он кашлял, сотрясаясь всем своим худым, изможденным телом, а когда кашель утихал, лежал, подсунув руки под голову, и напряженно смотрел в потолок.
Павел Иванович ходил по городу, наводил справки. Иногда Лугов встречал на улицах старых знакомых. Свое присутствие в Кимберлее Павел Иванович объяснял интересами науки, свой потрепанный вид — задержкой перевода из России.
Вечерами, сидя у кровати Зенкевича, Лугов рассказывал городские новости. Вспоминали далекую Россию, друзей. Восторженно блестя голубыми глазами, Зенкевич поведал Павлу Ивановичу историю организации несостоявшегося покушения на одного из великих князей, за которое он и получил вечную каторгу.
Однажды Лугов принес приглашение на первое собрание городских акционеров алмазного синдиката. В приглашении было указано, что на собрании с речью выступит сам Сесиль Родс.
— Какой Родс? — встрепенулся Зенкевич, которому Павел Иванович не раз рассказывал историю южноафриканских алмазов. — Тот самый — главный подлец?
— Он, — коротко ответил Лугов.
— Слушай, Павел, — порывисто приподнялся на Локте Зенкевич, — достань еще одно приглашение. Мне хочется взглянуть на этого Родса.
— Но ты же болен, тебе нельзя!
— Павел! Прошу тебя!..
Зенкевич умоляюще сложил руки на груди. Отказать умирающему другу Лугов не мог.
В назначенный день, поддерживая Зенкевича под локоть, Павел Иванович подходил к зданию кимберлийского банка, где алмазный синдикат устраивал первое собрание своих акционеров. Оба они были одеты в костюмы, взятые Луговым из гардероба мистера Джекобса. Зенкевич был бледен как полотно, и английский офицер, проверявший у входа приглашения, подозрительно оглядел его. Но Павел Иванович в эту минуту поздоровался со знакомым маклером, и офицер, еще раз посмотрев на белое лицо Зенкевича, пропустил их.
В большом операционном зале стояли накрытые столы. Стульев не было — банкет был «мужской», деловой, без дам. Да их и трудно было сыскать в развороченном войной городе.
Павел Иванович и Зенкевич только успели подойти к столу, как в противоположном конце зала открылись двери и из них стремительной походкой вышел высокий сухощавый человек с большим, остро очерченным носом, гривой каштановых волос и аккуратно подстриженной бородкой. Это был знаменитый Сесиль Джон Родс — «южноафриканский Наполеон».
Разговоры в зале разом оборвались, кто-то первый робко захлопал в ладоши, потом второй, третий — и вот уже громоподобная овация бушевала под сводами банка. Кимберлийские маклеры, предприниматели, держатели акций аплодировали своему хозяину, своему кумиру, своему идеалу, своему богу.
Родс поднял руку, прося тишины. Аплодисменты умолкли.
— Господа, — резко и громко начал Родс, — я пригласил вас сюда, чтобы в присутствии своих будущих компаньонов и коллег выработать новые правила эксплуатации Кимберлийских алмазных рудников.
Родс стоял неподалеку от Лугова, и Павел Иванович видел его серые пронзительные глаза, крутой подбородок, впалые щеки — типичное лицо англосакса.
— Двадцать лет назад, — энергично говорил Сесиль Родс, — я начал здесь, в этом городе, борьбу за объединение всех богатств Южной Африки под знаменем английского капитала. Сегодня эта борьба закончена нашей победой. Я вышел в путь один — сегодня за мной стоят тысячи деловых людей империи. Сегодня здесь, в поверженном Кимберлее, я завершаю объединение всех алмазных приисков Южной Африки. Отныне алмазный синдикат — единственный хозяин каждого кристалла алмаза, вынутого из недр африканской земли. Отныне синдикат контролирует девяносто пять процентов всего мирового алмазного рынка. Без нашего ведома теперь нельзя ни продать, ни купить ни одного алмаза в мире. Отныне золото рекой хлынет в ваши карманы, господа!
Снова вспыхнули аплодисменты, но Родс повелительно поднял руку, и все утихло.
— Местное население не хотело понять, что наша победа предопределена историей. Это привело к излишним жертвам, о которых мы искренне скорбим. Мы, англосаксы, — нация, которая несет миру свет цивилизации. Скорее бы реки повернули вспять, чем мы отказались бы от своих законных претензий на территорию Трансвааля и Оранжевого государства, которые сегодня лежат у наших ног. И так будет со всеми, кто без силы штыков не захочет понять великую историческую миссию Британской империи.
— Палач!
Павел Иванович вздрогнул от неожиданности. Бледный, шатающийся Зенкевич нетвердой походкой подходил к Родсу. Окружавшие Родса офицеры с любопытством смотрели на него. Они приняли его за пьяного, а выкрикнутое им слово — за изъявление подобострастных чувств.
— Палач! — снова крикнул Зенкевич, срываясь на визг. — Душитель! Вешатель! Смерть тебе!..
Дальнейшее произошло в одну секунду. Выхватив из внутреннего кармана сюртука пистолет, Зенкевич в упор выстрелил в Сесиля Родса. Родс покачнулся и упал на руки офицеров.
— Я убил его! — восторженно крикнул Зенкевич и, отбросив в сторону пистолет, рухнул на стол. Из горла его на белую крахмальную скатерть хлынула кровь.
Страшная суматоха поднялась вокруг. Все суетились, бегали, кричали. Павел Иванович, пораженный происшедшим, не мог сдвинуться с места. «Где он взял оружие? — лихорадочно думал Лугов. — Наверное, пистолет лежал в гардеробе Джекобса».
Родса унесли через те же двери, в которые он вошел. Вслед за ним два офицера протащили под руки Зенкевича. Ноги его безжизненно цеплялись за пол.
Зенкевич не убил Родса. Пуля пробила насквозь грудь, не задев жизненно важных центров. Но от выстрела, произведенного почти в упор, «алмазный диктатор» получил сильную контузию и не приходил в сознание.
…Расстрел неизвестного, покушавшегося на жизнь первого гражданина Южной Африки, был назначен на утро следующего дня. Всю ночь англичане допрашивали и били Зенкевича, пытаясь узнать, кто подослал его. Но это было бессмысленное занятие — отплевываясь кровью, Зенкевич молчал.
Лугов провел ночь в одной из развалин на окраине города. В дом Джекобса он решил не возвращаться: боялся, что за ним придут. Утром Павел Иванович отправился к центру и из разговора двух встречных кимберлийцев узнал, что Зенкевича для устрашения жителей и в назидание на будущее будут расстреливать на центральной площади города, на краю Кимберлийской алмазной шахты.
В то утро дождь, ливший подряд две недели, неожиданно прекратился. На небе показалось жаркое африканское солнце. Лужи, еще вчера наводившие тоску и уныние, теперь, отражая солнечные лучи, весело играли золотистыми чешуйками ряби.
Павел Иванович стоял в толпе горожан, тесно сжатый с обеих сторон, когда на площади показались две цепочки английских солдат с ружьями наперевес. В центре, между ними, спотыкаясь, брел Зенкевич. По толпе пробежал легкий шорох.
Площадка для расстрела была мала и наполовину запружена любопытными. Офицер, командовавший экзекуцией, остановил солдат и приказал отогнать людей подальше от шахты. Остановился и Зенкевич. Он стоял почти рядом с толпой и с ненавистью смотрел на почтенных кимберлийцев. Вдруг он встретился глазами с Луговым и вздрогнул, закашлялся, уронил на грудь трясущуюся голову.
Потом, успокоившись, выпрямился и прошептал что-то. Смысл сказанного Павел Иванович уловил по движению губ:
— Прощай, Павел… Прости, коли что не так… Не мог я иначе… Не поминай лихом…
Раздались отрывистые слова команды. Солдаты в красных мундирах медленно поднимали ружья.
Зенкевич стоял на краю шахты. Он вдруг весь преобразился: расправил плечи, поднял голову. Прилетевший неизвестно откуда теплый ветер в последний раз коснулся его длинных русых волос, солнце голубыми искрами отразилось в больших, широко раскрытых глазах. Зенкевич улыбнулся.
— Да здравствует жизнь! — крикнул он, собрав последние силы. — Да здравствует свобо…
Грянул залп. Живой голос уже мертвого Зенкевича, легко выбитый свинцом из его немощной, хилой груди, заметался по стволу шахты и, обгоняя тело, полетел вниз. Словно не желая расставаться со всем тем, что оставалось наверху, он угасающим эхом гулко повторился еще несколько раз и затих, растаяв в зияющей бездонной пропасти «алмазной преисподней»…
