Том 3. Воздушный десант - Кожевников Алексей Венедиктович (читать книги регистрация .txt) 📗
Превосходство в силах, и огромное, опять на стороне противника. Но теперь мы радуемся этому: чем больше сил кинет противник на нас, тем меньше оставит на Днепре, тем скорей и легче наша армия перешагнет через него. Мы готовы вызвать на бой всю германскую армию.
Начало атаки ровно в 24.00. Но уходим из леса с вечера, нам нужно еще сделать марш в пятнадцать километров. Мы с Федькой идем в этот бой как расчет противотанкового ружья. Антон Крошка и Арсен Коваленков идут как расчет другого такого же ружья. Работы будет много: у противника десятки танков и бронемашин, у нас только десять ПТР на всю бригаду.
С нами идут партизаны, идут все наши девушки и женщины — Полина, Танюшка, Настёнка, Валя Бурцева — с гранатами и автоматами; Алена Березка, Степанида Михайловна и еще многие — с санитарными сумками.
Нас ждет серьезный бой, — возможно, до последнего патрона, до последнего человека.
Ночь с морозцем. Это хорошо бодрит, снимает усталость. В Свидовок мы придем достаточно сильными. Все небо в звездах. Я довольно хорошо вижу вокруг себя. Рядом идет Федька, высоко задрав голову, упершись взглядом в звезды. Чуть поодаль — Полина, эта, наоборот, склонилась, ее лунно-бледное лицо до половины закрыто тенью от козырька военной фуражки. Полина еще не оправилась от недосыпа, усталости, тревог, страхов, какие довелось пережить в разведке. Несколько впереди меня Танюшка, всегда бодрая, неустанная, оживленная. Она частенько оглядывается и встряхивает головой, — это приказ мне: выше голову, тверже шаг!
В небе катится, падает звезда, так похоже на трассирующую пулю. Федька дергает меня за рукав и шепчет быстро:
— Гляди, гляди!
— Куда? Что?
— Вон туда.
Звезда в этот момент разгорается ярким пламенем и быстро потухает.
— Видишь, вспыхнула и… и… — Федька вздохнул, — и стала мраком. Интересно.
— Ты, я вижу, занялся звездами. С чего это?
— От тебя заразился астрономией. Разговаривали, ты брызнул на меня слюной, а в ней был какой-нибудь космический микроб. — И дальше серьезно: — Мне вот что пришло в голову. Они, звезды, не так ведь падают: летела, споткнулась о другую, сбилась с дороги и упала наземь. Они падают со смыслом, чтобы вся небесная стройность, вся звездная гармония держалась и двигалась как надо. И там, у звезд, есть свои живые и павшие.
Живые и павшие…
Беру за руки Танюшку и Федьку, и долго шагаем так — рука в руке, плечо к плечу. Мы тоже, как падающие звезды, поддерживаем пошатнувшийся человеческий мир, ставим его крепче на ноги, ставим как надо.
Мы да и вообще все люди — всегда дети. В здоровье, в счастье, в удаче, в силе они мнят себя взрослыми, мудрыми, иные даже великими, несут себя важно, гордо, а навалится на них боль, тоска, огонь, смерть — сразу становятся детьми и сразу к маме. А нет мамы — к товарищу, к доктору. Все мы дети, надо нам прижаться друг к другу, каждый миг помнить, что если и есть в нас какая сила, то вся она от этого: «Прижмемся друг к другу, крепко схватимся за руки». Да, в этом «схватимся» есть большая сила, спасительная, побеждающая.
— Ты не потерял мои адреса? — шепчу Федьке.
Мы с ним давно обменялись адресами, если одного убьют или тяжело ранят, чтобы другой мог известить родных, друзей, товарищей.
— Нет, конечно. А что?
— Напиши, что убит сразу, прямо в сердце, — прошу я.
— Да что ты… — Федьке неприятен этот печальный разговор.
— А зачем глаза закрывать? В бой ведь идем. А в бою убивают.
— Мы еще поживем, за океан еще полетим. — Федька считает, что следующие войны станут по преимуществу воздушно-десантными: на самолетах будут перебрасываться целые армии. Через материки, через океаны.
Небольшой аккуратный холмик. Сколько лет стоит он, трудно сказать, может быть тысячи, даже миллионы. За это время его хорошо обдули ярые степные ветры, обстругали вешние и дождевые воды, будто выточил умелый, старательный мастер на погляд и удивление путникам. Холмик стоит при большой, многоезжей дороге.
Но люди редко замечали его, обходили и плугом и косой, потому что на нем ничего не растет, кроме худосочного ковыля и горькой полыни. Нет на нем каких-либо человеческих следов, так и стоит всем ненадобный, неназванный, вроде неоткрытой земли.
Но вот пришла великая война, и всякая земля стала полезна людям как укрытие и спасение. Начали замечать и холмик, когда разведчики, а когда и пулеметчики, автоматчики, танкисты. Одни только завидовали: ай, хорош для укрытия! Другие же спасались возле него, вели оттуда огонь.
Заприметил холмик и наш разведчик, истребитель танков и снайпер Антон Крошка. Он приходил к нему несколько раз, скрытно наблюдал за дорогой, считал проходившие фашистские танки, автомашины, бронетранспортеры и все завидовал: «Славная позиция. Мне бы сюда с минами, с противотанковым ружьем». Антон доложил о холмике в штаб нашей бригады. Там отметили его на боевой карте и дали ему имя — Противотанковый.
Бригада ушла на Свидовок, а наша противотанковая четверка остановилась у холмика. Как только в Свидовке заварится бой, тут, мимо нас, пойдут танки. Надо все их уложить здесь, ни одного не отпустить ни вперед, ни назад. Все подбить насмерть.
Дед Арсен ведет наблюдение, а мы, остальные, роем окоп. Роем торопливо, яростно, как будто все счастье жизни находится в глубине холмика. И верно, многое зависит от того, как послужит нам эта земная бородавка. Особенно старается Антон — временный, тесный окопчик делает словно для вечной жизни: справа — полочку для гранат, слева — другую полочку, для продуктов, курева и прочих разных вещей, которые могут мешать нам в бою.
Все сделано. Антон садится на земляной пол окопчика, оглядывает нас весело, с таким выражением: «Вот мы и дома». Потом командует:
— Накрывай стол! Подавай ужин!
Разворачиваю ватную курточку, куда спрятали на дорогу для сбережения горячую «грешную» — гречневую — кашу, сваренную в партизанском лесу. Каши два солдатских котелка. По окопчику плывет от каши серый, хорошо видимый при звездах и луне и очень вкусный пар. Это будет еще одним незабвенным воспоминанием, как незабвенно детское: «Поели они картошечки и легли спать».
И есть мы тоже торопились: время приближалось к назначенному для атаки. Каши осталось больше половины котелка. Антон опять аккуратно запеленал ее курткой и поставил на полочку слева.
— Пригодится. Съедим ужо. Ну, теперь можно и за работу. Эй! — Антон помахал рукой в сторону противника и бросил вызов: — Где вы там? Выходите!
В Свидовке уже шел бой. Пальба, взрывы, крики, вспышки пламени. А мы сидели без дела: танки медлили.
— Что, если танки уже там? — Федька беспокойно замотал головой в сторону села. — Мы ждем их здесь, а они уже прошли.
— Ты лучше гляди, не то и в самом деле прохлопаешь. Гляди вон туда, на мушку моего ружья. — Антон начал прицеливаться. — Ну, видишь?
— Пока ничего, — отшепнулся Федька.
— Плохой у тебя глаз, не стопроцентовый. Снайперу, истребителю танков перво-наперво необходим глаз: зоркий, смелый, твердый, одним словом, стопроцентовый.
— Вижу, вижу! — обрадовался Федька. — Танк. Сейчас я его встречу.
— Нет, постой! Первый встречу я, — сказал Антон. — Будем воевать как положено.
Спорить никто не стал: ведь Антон командир нашей четверки. Танк бежал по дороге, то как бы утопая немножко, то всплывая: дорога была волнистая. Нам давно казалось, что надо бить, Антон же мешкал и только чуть-чуть поворачивал свое ружье. Он ударил, когда между нами и танком оставалось не больше сотни метров. С первого же выстрела танк вспыхнул, остановился.
— Вот так его, — сказал Антон и начал снимать десантскую куртку. — Я свое сделал, теперь вы делайте свое, бейте гадов, как выскакивать будут! — Остался в одной гимнастерке, вытер рукавами пот, дружно выступивший от напряжения каплями с горошину.
Мы короткими очередями черкали немцев, выскакивающих из танка.
— Не так! — взгорячился Антон, прицелился из автомата и одним выстрелом срезал последнего немца. — Вот так бейте, прицельными, одиночными выстрелами. Мы не можем устраивать пулевой дождь, у нас мало патронов. Каждый — в противника, ни одного мимо!
