Том 3. Воздушный десант - Кожевников Алексей Венедиктович (читать книги регистрация .txt) 📗
На дороге появился второй танк, поравнявшись с первым, подбитым, он открыл огонь из всех пулеметов и взял самую большую скорость. На этот потратили два противотанковых выстрела, один сделал Федька, другой Антон.
Подбитые танки загородили дорогу. Машинам стало неизбежно делать довольно большой и трудный объезд. Этой пробкой мы принесли, конечно, солидное облегчение нашим товарищам, атакующим Свидовок. Но на себя вызвали страшный огонь. Если первые два танка явно мчались в Свидовок, мы не интересовали их, то следующие шли прямо на нас, поставили себе задачу разделаться с нами.
Они, больше десятка машин, старались окружить холмик. На наше счастье, было невозможно замкнуть его полным кольцом: с одной стороны тянулся непроходимый овраг. И танки сколь ни крутились, ни ловчили, но все время оставались на виду у нас, под огнем нашего оружия. То ли разыскивая лучшие позиции, то ли спасаясь от нашего огня, они все время передвигались и с ходу поливали холмик всем своим огнем. Холмик дрожал. Снаряды рвались совсем рядом с окопчиком, который забрасывало землей. Вокруг нас сделалось темно от дыма и пыли, будто снова, едва окончившись, наступила ночь.
Положение и самочувствие скверные. Нас поливают стальным дождем, а мы отвечаем одиночными выстрелами. Куда спокойней, бодрей, если заслоняешься стеной пуль. И трудно же посылать их по одной, когда в руках автомат, специально созданный, чтобы поливать, хлестать длинными очередями-струями, как из брандспойта.
— Все живы, все целы! — покрикивает Антон. Здесь нет нужды шептаться.
— Порядок. А ты?
— Хорошо.
Еще танк загорелся свечечкой — сразу ярким пламенем. Никто из танкистов не успел выпрыгнуть.
Гудит самолет. Дай бог, чтобы наш! А бог… Какой же он бог, если не хочет помочь в таком положении: по два танка на человека…
Самолет фашистский. Он пикирует, бросает бомбы, хлещет из пулеметов. Когда делает пике, мы ложимся на дно окопчика, а когда выходит из него, вскакиваем и бьем по танкам. А самолет пикирует и пикирует и так надоел, что Арсен встал в полный рост и давай пушить его самыми крепкими словами. И самолет будто проняло — он перестал пикировать и улетел.
Танки все наседают, все ближе. Нам жарко, глаза заливает пот. Ружья раскалились так, что обжигают руки. Сдернули пилотки, через них взялись за ружья, но и это не спасало, пришлось стрелять по очереди. Перед каждым моим выстрелом Антон командовал:
— Корзинкин, не мазать!
Возможно, что это помогало, я мазал редко. Антон же, великий артист боевого огня, не сделал ни одного промаха. Сознание, что «заодно с промахом будет нам конец света», как сказал дед Арсен, сделало нас остро зоркими, меткими, бесстрашными.
Мы выпустили все противотанковые заряды, раскидали все гранаты, так опустошили коробки наших автоматов, что оставили по пуле — по две только для того, чтобы не сдаваться в плен, самим зачеркнуть свою жизнь.
И если бы противник сделал еще натиск… не стану гадать, что было бы тогда: плен, смерть под гусеницами танка, выстрел себе в сердце, в рот. Но противник начал делать перегруппировку, и мы перебежали из окопчика в овраг, а затем уползли в Свидовок.
Здесь ночное затишье, можно сказать — перемирие. Оно получилось без выкидывания белых флагов и ведения переговоров, а само собой. Обе стороны так устали, так потрепали одна другую, что одинаково были готовы отступить. Тут кстати пришла ночь-благодетельница, и схватка быстро утихла. Правда, не совсем, иногда еще раздаются выстрелы, но это уже не бой, а мелкие стычки, недоразумения.
Получился очень сложный переплет. Немецкую оборону вокруг Свидовка десантники разгромили. Тогда немцы отступили на запасные позиции в село. Наши ворвались и туда. И там получился «винегрет» — по всему селу вперемешку гитлеровцы и десантники. Линии фронта нет. Один дом занимают фрицы, другой, рядом с ними, — десантники, одно колено окопа наше, другое колено немецкое.
Разводить костры остерегаются, а если разводят, то малюсенькие. В селе много пожаров, горят крестьянские дворы, где открыто, под дождями, лежат груды соломы, навоза, кизяка. Такие пожары дают много дыма, он застилает все село.
Часа через два шатанья и блужданья по Свидовку находим нашего комбата Сорокина, затем штаб бригады, рапортуем о своих боевых делах, получаем новое задание, патроны для противотанковых ружей, диски для автоматов, немножко продовольствия — каша была доедена по дороге, когда шли от холмика в Свидовок.
Полина в штабе, делает переводы. Где наши девчата, здесь никто не знает, надо разыскивать у костров, на привалах. Пока ничего печального — убиты или ранены — не слышно. Но таких много, еще не все найдены и собраны.
Разыскивать девушек нет никаких сил. Решили сперва отдохнуть, приткнулись к группе наших спящих автоматчиков и тоже заснули. Во сне привиделось, и так ярко, будто наяву, что я снова ранен в прежнее место, лежу, изгнанный Настёнкой, в овраге, а Митька тормошит меня и шепчет:
— Товарищ, товарищ…
Ему помогает кто-то громогласный:
— Вставай живо! Не то проспишь невесту. Вот возьму и присватаюсь.
Открываю глаза. Тормошит, будит меня Танюшка, а помогает ей дед Арсен. Федька, Антон Крошка и все автоматчики уже проснулись, сидят у костерка с котелками в руках. А незнакомые женщины разливают по котелкам дымящийся паром кипяток, который стоит возле нас в четырех ведрах, и раздают хлеб, нарезанный солдатскими пайками.
Сон? Не сон? Протираю глаза, отцепляю котелок, мне наливают полный. Выпиваю весь разом. Не сон — вода настоящая. Оделив нас, женщины подхватывают на коромыслы узлы с хлебом, ведра с водой и несут дальше по лагерю. Танюшка уходит с ними. Она у них, похоже, и проводник и охрана.
— Видал? — Дед Арсен кивает на уходящих женщин и толкает меня локтем. — Говорю, не просыпай, не упускай девку!
— Какую?
— Безымянную. Ту самую, которая как черт ладана боится своего имени.
Понятно, что речь о Танюшке.
— Ну, видел. А дальше что? — спрашиваю Арсена.
— Это же не девка, а птица, буря, молния. С такой нигде не пропадешь. — И рассказывает, что Танюшка еще в лесу сгарнизовала (вместо «сорганизовала») в помощь десантникам отряд из беженок и партизанских жен. Они и там помогали сильно, а теперь еще больше: лезут в самый пыл и дым боя, подбирают раненых, разносят еду, питье. И несут все не из близка, а километров за пять на своих плечах, на коромыслах.
— Откуда ты знаешь? — удивился я. — Ты же с нами был у холмика.
— Люди говорят. Послушай! Народный глас верней, чем собственный глаз. Не упускай девку. Она к тебе льнет сердцем.
— В сваты лезешь, дедушка. Это бабье дело, не к лицу тебе, — упрекнул я Арсена.
— Доброе дело кому хошь к лицу, — срезал меня Арсен. — Будь я попом, и обвенчал бы вас. Теперь и без венца, по-партизански, по-десантски, все равно свято. Время такое.
Советы Арсена и вообще весь, всякий разговор о Танюшке неприятен мне, и я пересел на другое место, подальше от советчика. Но дотошливый, настырный дед перетопал ко мне и дошептал:
— От души, как родному, советую — женись на ней. У девки золотой, обогревающий характер. Будешь жить с ней как с солнцем — завсегда тепло, ясно.
Хорошо, что шептал дед неслышно для прочих, не то ребята почесали бы языки об меня.
Перед утром снова закипел бой, закипел безо всяких команд и сигналов, сам собой: одиночные ночные выстрелы стали чаще, затем пошли очередями, пачками…
Нас разделили: Антона Крошку и деда Арсена направили в одну часть села, меня и Федьку — в другую. Мы бьем по автомобильному парку, где стоит десятка три закрытых машин, вероятней всего — с боеприпасами. Две машины загораются. Пламя освещает довольно большой круг. В этот круг вползают наши гранатометчики, они доделывают начатое.
Мы бежим в главную улицу, где по каменной дороге громыхает танк. Его надо перехватить. Бежим, а сзади кричат:
— ПТР, сюда! ПТР…
