Пушкинский вальс - Прилежаева Мария Павловна (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Я тоже тоскую. И мама тоскует.
— Боже мой, боже! — сказала Небылова, сжимая пальцами виски. Она ожидала холода и ненависти, а может быть, милости, но не этого. Это ее обезоруживало.
— Вы не можете понять, вы девочка… вы…
— Нет, напрасно вы думаете, что мне непонятно, я все понимаю, — бледнея, ответила Настя.
Она так долго воображала сегодняшнюю встречу, так безжалостно мстила этой женщине, а сейчас вдруг позабыла все жестокие слова, которые тайно лелеяла, мечтая оскорбить ее на всю жизнь! У нее стеснилось дыхание, она не могла вспомнить тех слов.
— Если бы вы были настоящей, благородной… если бы вы были… Вы убежали бы! Убежали на край света! Вам безразлично, что будет от вашей любви, что будет несчастье другим. Вы отнимали… Вы, вы…
— Девочка! — поспешно перебила Небылова, боясь, что сейчас Настя скажет что-то, после чего им уже нельзя сидеть на одной скамейке и никогда не возможно будет встречаться. — Девочка, вот и видно, что вы отвлеченно представляете жизнь. Вот то и мило в вас, ваше идеальное детство!
Она потянулась к Насте, но несмело опустила руку. У нее было печальное лицо, очень печальное и кроткое.
— Я не для себя к вам пришла. Мне ничего не нужно от вас. Я пришла для него. Обрадуйте отца! Он ждет! — просила она. — В вас нет реализма. Что случилось — случилось, и ничего не поделаешь. Жизнь сложнее, чем мы хотим. Сердцу не велишь…
«Она хороша, хороша! — с отчаянием думала Настя. — Хороша и ужасна! Чем она ужасна? Только тем, что отняла у нас папу? Или чем?»
Сощурив глаза, Настя глядела на Анну, ее полную, очень белую шею и цепочку с брелоком в глубоком вырезе джемпера цвета блеклой травы, так удачно подобранному к волосам с медным отливом.
«Ненавижу тебя! Всю, всю! Ты гадкая, низкая со своей белой шеей! Ты мне противна. Из-за тебя папа стал мне чужой. Из-за тебя я его не люблю», — думала Настя. Небылова перехватила взгляд Насти и машинально взялась за цепочку с брелоком. Вдруг она бурно покраснела, как пожар ее охватил, шея покрылась горячими пятнами.
— Память из дома, о Москве. Перед отъездом, когда уезжала из Москвы сюда на работу, дома подарили на память. Подарок из дома! — повторяла она, с трудом скрывая взрыв бессильной злобы к этой девчонке, которую она действительно была готова любить и жалеть. Небыловой казалось: эта девчонка, не сдающаяся на ее сердечную ласку, она, одна она, только она мешает ей, ее полному счастью.
Настя отвела от брелока глаза. Она радовалась унижению Небыловой, но отчего-то тосковала все больше.
Василий Архипович, не дождавшийся зова, явился сам давать объяснения корреспонденту газеты по поводу работы и успехов бригады. Он не мог положиться на ученицу Корзинкиной и явился сам, строгий, от смущения строже обычного.
— Если у вас есть вопросы…
Настя встала и, к изумлению и негодованию мастера, прямо глядя в лицо журналистки:
— Василий Архипович, эта корреспондентка из газеты «Волна» не интересуется стилем ученичества и работой завода. Не знаю, что ей здесь надо. Недоразумение какое-то…
У Небыловой строптиво расширились ноздри, как осенняя вода, посветлели глаза. Но она с полным самообладанием ответила:
— До свидания, Настя. А то, что мне надо, я услышу от Василия Архиповича.
Настя пришла в бригаду, села возле Галины.
— Ловко у иных получается: раз-два — и прославились. Скоро будем про наш энтузиазм в газетах читать? — спросила Галина.
И вдруг вздернула лупу на лоб.
— Что ты как призрак?
Настя хотела как-нибудь отшутиться, но лицо у нее задрожало, она закусила губу.
— Что ты? Да что ты? Чем она тебя довела? — растерянно зашептала Галина. — На, пососи леденец, помогает. Соси, я всегда леденцами спасаюсь. А не сбегать мне за тебя посчитаться?
С этого дня они подружились.
10
«За ужином ребята кричали „ура“ и исполняли туш ложками на алюминиевых мисках. Нина Сергеевна сказала, что мы проявляем себя как дикари, а затем предложила, чтобы кто-нибудь сделал сообщение о происшедшем.
Какой смысл, если только и разговору об этом и туш из-за этого?
После ужина мы пошли в поле. Возле вагончиков на много га пшеницу уже убрали. Взошла луна, такая белая, что стерня под ее светом стала похожа на снег.
Мы смотрим теперь на луну другими глазами. Вчера, 14 сентября 1959 года, вторая советская космическая ракета достигла Луны! Я поражен! Луна сегодня особенная и фантастическая, там вулканы, кратеры, лунные моря — где-то там наш вымпел.
У меня приподнятое настроение. Я хочу в будущем добиться чего-нибудь серьезного в области механизации. Непременно добьюсь! Надеюсь, что добьюсь.
Сейчас мы убираем хлеб. Нас соединили в одну бригаду и послали на уборку. Сначала все взбунтовались, что нас кидают с прорыва на прорыв. А теперь поняли, что напрасно предъявляли ультиматум Нине Сергеевне. Хлеб-то не ждет! И от Нины Сергеевны ничего не зависит. Нами распоряжается райком комсомола.
Мы посоветовались и решили, что, если мы не закоренелые свиньи, надо извиниться перед Ниной Сергеевной. Нина Сергеевна неожиданно размягчилась и сняла очки. Оказывается, без очков у нее неуверенные глаза. Но я испортил дело. Потянуло меня за язык сказать, что зря она нам все объясняет и каждую минуту руководит.
Мы живем в шестидесяти километрах от нашего города, очень удобно, в вагончиках. Одно плохо — жрут комары! Днем спят, а вечером начинается их хищная комариная жизнь.
Мы живем в поле. Кругом поле, поле и множество сельскохозяйственной техники, челябинских тракторов и новеньких, очень завидных комбайнов. Километрах в десяти — центральная усадьба. Там культура: баня, электричество, почта и магазинчик, скрывающийся под вывеской: „Силос — это молоко“. В магазинчике продают хлеб, продукты, плащи и шампанское.
Я работаю сменным копнильщиком.
Копнитель — это большой ящик на колесах, прицепленный к комбайну. В него непрерывно сыплется солома. Надо поправлять солому вилами и время от времени нажимать на педаль: солома вываливается из копнителя, на сжатом поле остается копна. Мостик, на котором стоит копнильщик, то есть я, трясет и шатает: комбайн идет медленно, но от оглушительного шума и оттого, что перед глазами непрерывно летит солома, создается впечатление быстрого движения.
Вначале мне даже сны снились про наш сцеп. Без конца ворочаю вилами, а солома льется, и я не могу ее осилить и просыпаюсь…
Однажды в нашей сельскохозяйственной жизни произошел такой эпизод. К нам приехали кинооператоры снимать документальный фильм „Комсомольцы на целине“. Моментально все девочки стали глядеться в зеркальце и вытащили из чемоданов цветные косынки, клипсы и бусы. Борька Левитов прилип к режиссеру и стал клянчить, чтобы его сняли крупным планом и дали посолиднее роль. Борьку режиссер забраковал, а клипсы у девчонок оставил, хотя, по-моему, это нарушает реализм.
На нашу долю выпало изображать не героический труд, а отдых и лирику. Для одной лирической сцены операторы выбрали меня. Сцена состояла в том, что я сидел в тени трактора и заводил патефон, который операторы привезли специально для съемки, а рядом, по замыслу режиссера, должна сидеть девушка, перебирать пластинки и нежно на меня поглядывать. По роковой случайности девушкой оказалась Лилька Синяева, мы еще с девятого класса принципиально расходимся с ней по всем вопросам. Лилька томно на меня глядела и шептала: „Теперь весь Советский Союз подумает, что я в тебя влюблена“.
Когда съемка нашего веселья и отдыха кончилась и операторы поскакали дальше, ребята развеселились и стали представлять юмористические балетные номера. Все хохотали, даже Нина Сергеевна покатывалась.
Здесь каждый день узнаешь что-то новое, никогда не испытанное.
Видишь то, чего в городе за весь век не увидишь: тьма тушканчиков, полевых мышей, зайцев, ласок, лисиц! Ночью тишина только кажется. Что-то шуршит, посвистывает, вздыхает и дышит.
Один раз шофер Петя позвал меня после ночной смены: „Айда! Махнем в поле развеять душу“.
Мы поехали по накатанной полевой дороге, колеса будто плывут, без толчка, а впереди и со всех сторон будто море без берегов и громадная, одинокая луна в громадном небе.
Мы мчались, как на гонках в американском кино, и вдруг в свете фар увидели на дороге лисицу. Она бежала впереди, рыжая, с длинным рыжим хвостом, почти летела над землей. Мы с Петей потеряли рассудок от спортивного азарта, догоняя ее. Но она нас перехитрила и юркнула с дороги в сторону, а мы промчались вперед. Потом я заснул, как камень, а утром зверски хотел есть, и почему-то весь день было весело. Здесь все веселит, хотя работать тяжело. Тяжело, но чувствуешь себя бодрым, упорным.
Я пишу, как в „Комсомольскую правду“, остается закончить призывом: „Приезжайте к нам на целину!“
Только редко удается читать. Только один раз я прочитал одну книжку, и то благодаря дождю. Все было жаркое солнце, и вдруг на целые сутки зарядил дождь. Мы обрадовались, что можно отоспаться, а после я увидел на койке у одного из ребят книжку и — цап! Оказалось — стихи. Я читал про себя и вслух, без конца. Ребята притихли, и у нас в вагончике стало задумчиво, а дождик все сеял.
Стихи не выходят у меня из головы.