Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Пацан плетется к себе на место, а историчка ему вдогонку:
— Ты хоть год-то своего рождения помнишь?
Измученный пацан останавливается и начинает морщить лоб.
— Тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот тридцать шестой…
— 1935,— подсказывают ему с места.
— 1935! — радостно кричит пацан, надеясь, что ему поставят за это тройку, но, конечно, бесполезно.
Даже у наших отличников по истории не было пятерок.
— Я не знаю на пятерку, — любила говорить Мария Степановна. — Да что я! Сам Пимен не знал!
Однажды я крепко подзалетел на жизнях королей, и меня все больше и больше засасывало в глубь веков. Я отчаянно метался от одного короля к другому, пока мне не пришла спасительная мысль. Лишь бы Мария Стюарт клюнула.
— Это было за две тысячи двести лет до правления императора Веспасиана.
Мария Степановна посмотрела на меня удивленно. Еще никто не делал таких бросков. Она взяла ручку и долго что-то высчитывала на промокашке.
— Нет, — сказала она. — Не попал.
Я замер.
— Да, не попал. Опять. А когда царствовал император Веспасиан? — все-таки не удержалась она от любимого вопроса.
— Веспасиан родился в земле сабинов, — начал я торопливым, срывающимся голосом, — близ Реате, в деревушке под названием Фалакрины, вечером, в пятнадцатый день до декабрьских календ, в консульство Квинта Сульпиция Камерина и Гая Помпея Сабина, за пять лет до кончины Августа…
Мария Стюарт глядела на меня стеклянными глазами, но все-таки по привычке выдавила:
— А когда… скончался… Август?
— Скончался он в той же спальне, что и его отец Октавий, в консульство двух Секстов, Помпея и Апулея, в четырнадцатый день до сентябрьских календ, в девятом часу утра, не дожив тридцати пяти дней до полных семидесяти шести лет.
В классе стояла такая тишина, что было слышно, как у Мишки возился в коробке таракан, которого он принес пустить в валенок кому-нибудь из девчонок.
— Так… — наконец опомнилась Мария Стюарт. — Садись. Останешься после уроков.
Класс захихикал. Первый раз за все время. Обычно на уроках Марии Стюарт царило гробовое молчание или раздавались всхлипывания провалившихся девчат.
После звонка меня окружили, жали руки, хотя до этого у меня были плохие отношения с классом, все из- за того же Веспасиана. Одно время мне даже из-за этого императора хотели сделать «темную».
После уроков я стал уныло бродить по коридору, поджидая Марию Стюарт. В голове крутились разные цитаты из жизни императора Веспасиана, но я не знал, какую из них лучше применить во время битвы с историчкой. Что битва будет, я не сомневался.
Но все получилось не так, даже еще хуже. Мария Степановна долго рассматривала меня в пустом классе, словно я был какой-нибудь заспиртованный змей. Потом она поднялась, взяла свой портфель и сказала зловещим голосом одну-единственную фразу:
— Ну, хорошо, Бородин.
И ушла.
Все три дня до урока истории я зубрил биографию Ричарда III по Шекспиру. Я знал, что битва не отменилась, она лишь перенесена на урок.
Пацаны очень сочувствовали мне и давали разные советы. Они даже изготовили для меня на полу возле доски шпаргалку. Достаточно было лишь посмотреть вниз (вроде ты задумался), и можно прочитать дату рождения и смерти любого короля. Но я знал, что меня никто не спасет, кроме Шекспира.
Мария Стюарт приберегла меня под конец, словно лакомый кусок.
— Ну, Бородин, иди, — сказала она совсем безнадежным голосом.
В классе стало тихо.
Я поплелся к доске. Мария Стюарт сидела тихонькая, скромненькая, прямо монашка.
— Что я вам задавала повторять? (Вроде бы не знает.)
— Средних королей.
— Ну вот… скажи-ка мне… Кстати, это не ты там, на полу, написал?
— Нет.
— Ну, все равно сотри.
Я взял тряпку и старательно затер цифры. Это была унизительная работа — ползать на четвереньках на виду у всего класса. Но я выше этого унижения. Я вынес это унижение безропотно.
— Так… спасибо… (Вежливая.) А теперь скажи, когда родился Людовик Четырнадцатый?
— За сорок лет до Ричарда Третьего, — сказал я.
Мария Степановна пододвинула промокашку и стала добросовестно высчитывать. Спешить ей было некуда: впереди еще добрая половина урока.
— Нет… не попал… Кстати, а когда царствовал Ричард Третий?
Мне этого только и надо было. Я пошел шпарить Шекспира. Мария Стюарт растерялась. Видно, она не ожидала, что я повторю прошлый фокус с Веспасианом. Следующего короля она задать мне не решилась.
— Хорошо, Бородин, садись… — сказала она. — Ты, видно, путаешь уроки. У нас здесь не литература, а история.
С этого дня у нас с Марией Стюарт началась игра в кошки-мышки. Я зубрил художественные произведения, где шла речь, о королях, царях, фараонах или императорах, и старался сделать так, чтобы историчка наткнулась на них во время своих вопросов, А Мария Стюарт хотела подловить меня на таком короле, чья жизнь не описана в художественной литературе.
Это была какая-то странная игра. Мария Стюарт вызывала меня почти на каждом уроке, но не ставила никаких оценок. Все это могло спокойно кончиться отчислением меня из школы, но я не мог остановиться.
Кончилось же другим: Мария Стюарт поставила мне за четверть «пять». Но перестала здороваться.
Отец так разозлился из-за Веспасиана, что гнался за мной до самой лощины. В лощине я нырнул в кустарник, пробежал немного знакомой тропинкой и забился в полуразвалившийся блиндаж. Там я просидел с полчаса, а потом спокойно отправился на минное поле.
Тайна минного поля
Еще издали я увидел, что все в сборе. Дылда шагал по полю с лопатой и копал картошку, а Рыжий и Малыш пекли ее на костре. Костер сильно дымил. Дым тянулся по земле и смешивался с лесным маревом. Значит, будет дождь. Увидев меня, Дылда пошел наперерез.
— Ты где провалился? — закричал он еще издали. — Ждали-ждали и все сожрали. Это я уже по новой! Приезжал дядя Костя, такую требуху приволок!
— К нам пришел отец, — сказал я.
У Дылды опустились руки, и картошка из подола рубашки скатилась на землю.
— Какой… отец?.. — выдавил он из себя, хлопая глазами.
— Настоящий.
— Ваш, что ли?
— Ну да.
— А откуда он взялся?
— Из партизан.
— А-а…
Дылда никак не мог прийти в себя от этой новости.
Он смотрел на меня так, словно это я был партизаном.
— Теперь мы не будем приходить. Отец не разрешает.
Дылда молча собрал картошку, и мы пошли к костру.
Я еще никогда не видел его таким. Всегда он был очень спокойный парень.
Рыжий и Малыш вскочили.
— Брешешь!
— Лопнуть мне. Теперь они не будут приходить.
— А как же на горох сегодня хотели? — заволновался Малыш.
Пацаны страшно расстроились. Мы все лето были вместе и здорово сдружились.
Дружба наша началась так. Однажды мы с Вадом бродили по лесу и наткнулись на небольшую полянку. Увидев эту полянку, мы так и остолбенели. На ней цвела картошка! Густая, сочная, зеленая! Уже давно вокруг Нижнеозерска из съедобного не росло ничего сочного и зеленого. Даже яблоки-дички остались лишь в самых глухих местах, и за ними надо было ходить к черту на кулички.
Вад с ходу рванулся к картошке, но я его удержал. Недалеко от нас торчала почерневшая палка с прибитой дощечкой:
ОСТОРОЖНО!
МИНЫ!
Сержант Курилов.
Вот почему картошка была цела!
Мы обошли поле со всех сторон. Сержант Курилов был, видно, дядька аккуратный. Дощечки с надписью имелись на каждой стороне, даже на некоторых углах. Рыть картошку на заминированном поле было глупо, и мы, очень расстроенные, поплелись домой. Я уже решил рассказать об этом поле саперам, — может быть, они разрешат побыть во время разминирования и дадут нарыть немножко картошки, пока не приедут из сельпо.
Вдруг мы увидели трех пацанов. Они сидели возле костра и шуровали в нем палками. Пацаны были обросшие, в рваных майках, и я сразу понял, что это безотцовщина.
