За Дунаем - Цаголов Василий Македонович (книга бесплатный формат .txt) 📗
— Тебя зовет Бза... К тебе пришел,—сказала мать.
Старейшина небольшого рода Кониевых не так часто навещал их дом, и Знаур не знал, радоваться или ждать неприятности. Заботы о роде, да и возраст Бза не позволяли ему бродить по родственникам и вести с ними праздные разговоры, и тем более со Знауром. Тот был слишком молод. Все знали, что если Бза появлялся у кого, то не иначе как по важному делу. От того и взволновался Знаур. Спустив рукава черкески, воскликнул:
— Зачем он пришел? Что ему нужно от меня? — в его голосе звучало отчаяние, он боялся услышать черную весть.
К счастью, было темно, и Знаур не заметил, как мать нахмурилась. Она отметила про себя его невыдержанность: сын не должен проявлять нетерпение и спрашивать, зачем пожаловал Бза. Это не к лицу мужчине. А если Знаур поступит так же в присутствии аульцев? Его засмеют и не станут уважать до самой смерти. Вот о чем думала обеспокоенная мать. Она заботилась о чести сына, но высказать ему свои думы не могла: он уже взрослый.
— Не знаю... Поговорить, наверное, хочет,—сухо ответила она, и Знаур понял, что мать недовольна им.
Ее слова остудили его. Ничего больше не сказав, он вошел в саклю и предстал перед Бза: высокий, плечистый, взгляд вперил в загнутые кверху носки чувяк гостя, сшитых из целого куска сыромятной кожи.
Женщине не полагалось участвовать в разговоре мужчин, да еще в присутствии старшего брата мужа, и она хотела выйти, но Бза удержал ее.
— Подожди, побудь здесь... Послушай, о чем мы будем говорить,— старик набил самосадом глиняную трубку; Знаур выхватил из огня уголек, перекинул с ладони на ладонь и поднес Бза.
Женщина поняла, что предстоит серьезный разговор. Она застыла у выхода. Как всегда, руки ее были сложены под свисавшими на грудь концами черного
платка. Она замерла, стараясь не обращать на себя внимание. Не догадываясь, с чем пришел Бза, старуха передумала о многом. Знаур тоже был встревожен неожиданным приходом Бза, но старался успокоить себя. Мало ди зачем пожаловал старик. Племянник никогда и ничем не посрамил имя отца, поэтому ему и опасаться нечего.
— Ты думаешь о своем долге перед родом Кониевых? Мужчина родится не только для того, чтобы носить шапку и уметь лихо скакать на коне... У осетин были женщины, которые делали это не хуже мужчин,— Бза говорил нарочито сердитым тоном, и Знаур понял, наконец, куда клонит старик.—Та, которая дала тебе жизнь, не останется вечно на земле. Придет время, и ее позовут к себе старшие... Позовут и тебя. И кого ты оставишь в доме после себя? Нет, Кониевы не допустят, чтобы потух очаг в доме их брата. О продолжении жизни мы заботимся...
«Видно, ты твердо решил женить меня. Жениться... Я не могу прокормить одну мать, а ты хочешь привести мне в дом жену. А ты подумал, чем буду платить за нее? Эх, был бы дома Бабу»,— Знаур чуть согнул в колене правую ногу. Старик, очевидно, заметил эту вольность и поднял голову.
— Ты устал стоять, мальчик? Садись рядом со мной,— проговорил Бза.
В котле кипела вода, переливаясь через край, и оттого шипели уголья, чадили. Знаур, смущенный замечанием Бза, посмотрел в сторону матери и, перехватив ее взгляд, кивнул на котел, мол, сними, но та не сдвинулась с места.
— Жениться надо,— повелительно сказал гость и добавил после маленькой паузы: — Давно пора... Я приду завтра, а ты подумай, в чей дом послать сватов. А может, сейчас скажешь? Будь дома Бабу, то, конечно, прежде женился бы он. Но его нет,' и никто не знает, где он. А время идет, и может случиться, что все мы умрем, не дождавшись Бабу... Мы уже помолились богу за тебя. Пусть его гнев падет на нас за то, что мы нарушаем обычай дедов. Об этом мы подумали... А если появится Бабу, дай бог, так он не обидится на тебя. Такова наша воля!
Вода в котле продолжала кипеть, и Бза разгреб палкой жар под котлом. Не вытерпел Знаур, схватил кочергу с короткой ручкой и проворно снял котел, а цепь, чтобы не накалялась зря, подвесил выше. Он провел руками по ноговицам и стал в прежнюю позу.
— Не твое это дело,— сердито буркнул Бза.— У очага возится женщина. Так угодно богу... Может, ты умеешь и чурек печь? Тогда зачем тебе жениться? Надень платок, а шапку уложи в сундук...
«Э, сегодня он особенно строг ко мне, видно, от него не отвертеться... А почему он никогда мне не говорил об этом? Хорошо, мне нравится моя соседка, но как я могу назвать ему ее имя? Ладно, до утра я что-нибудь придумаю, иначе Бза правда приведет бог знает кого»,— Знаур почувствовал усталость в затекших ногах. Краешком глаза заметил, как подалась вперед мать. А ей хотелось крикнуть: «Пусть сваты пойдут в дом Бекмурзы!» Она давно приметила Ханифу. Но разве Фарда могла вмешаться в разговоо? Уронив голову на грудь, она прислонилась спиной к стене. Сердце билось радостно и тревожно.
— Сижу вот и думаю, а что есть в тебе от отца? Ты подражаешь мужчинам и отпустил усы, а тебе, может быть, надо хозяйничать в кладовой вместо хозяйки,— чем больше говорил Бза, тем сильнее распалялся, и, кто знает, чем мог кончиться разговор, не заплачь старуха, чем немало удивила мужчин.
Ей стало обидно и за себя, и за сына. Она проклинала свою судьбу. Разве ей забыть тот день, когда умер отец Знаура и распался дом Кониевых? Братья мужа разделили имущество между собой. Мужчины взяли землю, коней и волов, а ей на двух сыновей выделили коровенку, трех овец да десяток кур. Когда же Фарда стала говорить о несправедливости, то мужчины пригрозили ей, что поступят по обычаям и заберут у нее детей, а ее отправят в дом, где она жила до замужества. Но она не сдалась и в отчаянии пригрозила, что опозорит весь род Кониевых, если те посмеют лишить ее сыновей. С тех пор она жила, породнившись с нуждой и горем. Фарда не жаловалась никому, не просила помощи, сама вырастила детей. Сыновья никогда не огорчали ее. Вот только Бабу в бегах и, может, поэтому ничего не сообщает о себе.
Засунув руку за пазуху, Бза произнес несколько торжественно:
— Старшие долго советовались между собой... Они решили далеко не ходйтъ. Разве сестра Бекмурзы не могла бы породнить Каруаевых и Кониевых? Как ты думаешь, Знаур? — старик впервые обратился к нему, как равный к равному.
Он встал, положил руку на рукоятку кинжала, а правую с палкой отвел в сторону.
— Твое слово, Бза, для меня — слово отца,— ответил племянник.
Знаур слышал, как мать облегченно вздохнула. Такой ответ пришелся по душе и старику.
3
Петр не мог уснуть. Покрутившись на жестком тюфяке с боку на бок, старик встал и тихонько вышел во двор. Тут же рядом с ним завертелся пес, Петр присел и, обняв верного друга, прижал к себе. Пес заскулил, и хозяин потрепал его по мягкой спине:
— Тсс! Чему радуешься?
Петр тяжело поднялся, посмотрел в сторону Балкан: они возвышались черной сплошной стеной. Где-то там, в горах, — сын. Соскучился по нему Петр, изболелась душа в вечной тревоге за сына. Вечер был прохладный, и, почувствовав озноб, старик вернулся в дом, улегся на прежнее место и закрыл глаза в надежде уснуть. Изредка коротко стонала во сне больная мать. А дочь спала у него под боком, положив обе руки под голову. Он прислушался к ее ровному дыханию, и сердце залила нежность и боль. Выросла Иванна без материнской ласки, и кто знает, что еще ждет ее в жизни.
Петр укрылся с головой, вздыхал, до боли зажмурив глаза, но сон не шел. Наконец, обозлившись, он вытянулся на спине, сложил руки на животе и задумался. Теперь его мысли были с сыном. Собственно, отец никогда не переставал думать о нем. Даже во сне не расставался с ним. Ничего, что Христо ходил в воеводах. Все равно сын для Петра оставался мальчиком, за которым нужен хороший присмотр. «Эх, где моя молодость? Пролетела, словно ее и не было...
Будь у меня больше сил, ушел бы в горы к гайдукам,— Петр почесал пятерней за ухом и в который раз повернулся на левый бок, просунув руки между коленями.— Ушел бы... А на кого мне оставить дочь? Будь бы у Христо брат, не беспокоился бы я так о них».
