Охотничьи были (Рассказы об охотниках и рыбаках) - Толстиков А. (читать полную версию книги .TXT) 📗
Не вытерпев, я вырвал у Корепы ружье и отбросил в сторону. Оно ударилось о пень. Ложа треснула.
— За что собаку бьешь?
— За уткой не идет… мышей ловит…
Собака продолжала визжать.
Когда я вскинул ружье, Корепа трусливо поднял трясущиеся руки.
— Мерзавец! — вырвалось у меня. — Тебя бы надо пристрелить, а приходится кончать собаку… Из жалости, чтобы не мучалась напрасно…
А. Спешилов
У КАМНЯ ГОВОРЛИВОГО
В компании охотников я ехал на буксирном пароходике по Вишере.
Была осень. Первые заморозки уже сняли с березняка летний покров. На прибрежных песках гнили ржавые листья. Только в тайге, на склонах каменистых гор, кое-где еще горели оранжевые пятна рябин.
Высоко над лесами вздымалась громада Полюд-горы. Пароходик прошел мимо камня Ветлана, что отвесной стеной опускается прямо в Вишеру.
Поровнялись с камнем Говорливым. Рулевой дал свисток — и камень заговорил. Прокатилось громкое эхо.
Журчание воды в речке Говорухе, что впадает здесь в Вишеру, шум крыльев пролетевшей птицы, любой шорох, малейшие звуки усиливает и отбрасывает от себя чудесная гора.
Во время осеннего паводка Вишера становится бурной. Вверх по течению мы плыли медленно, не прямо по фарватеру, а зигзагообразно — от левого берега к правому, затем от правого к левому и так далее. Казалось, пароход взбирается в гору.
То с правой, то с левой стороны, как неприступные гигантские крепости, открывались взору знаменитые вишерские камни-горы, далеко-далеко на горизонте синел Уральский хребет.
Я сидел на скамейке у штурвальной рубки и забыл, куда еду и зачем, так было величественно и красиво кругом. И вдруг — как удар по голове:
— Утка!
Это крикнул рулевой.
— Самый тихий! Стоп!
На мостике появился капитан.
— Что за пристань? — спросил он рулевого.
— Утка, Иван Григорьевич. Перед самым носом, — объяснил рулевой.
Действительно, совсем недалеко от парохода плыла дикая утка.
Вышли из каюты охотники, впопыхах заряжая ружья.
— Ну и утка! — не унимался рулевой. — Вперегонку с пароходом плывет, летать не желает…
«Должно быть, подранок», — подумал я. В этот момент раздался залп из трех стволов. Утка ушла под воду и вынырнула метров за десять, в другом месте. Охотники снова разрядили ружья. Утка снова нырнула… И пошла пальба. Ружейные выстрелы, эхо камня Говорливого — все слилось в сплошной грохот и гул.
Рулевой, мальчишка из практикантов, крутил штурвальное колесо, топтался в рубке и «болел», брызгая слюною:
— Тут она, тут… сейчас вынырнет… Дуплетом лупи! Эх, мазилы! Опять не попали. Ну и живучая, собака!.. Так ее, так. Не уйдешь!
Утка упорно боролась за свою жизнь, несмотря на подбитые крылья. Она на секунду показывалась из воды и снова ныряла.
На палубу высыпали любопытные из команды парохода. Кто критиковал неудачных охотников, кто давал советы. Но в защиту жертвы — ни одного слова, как будто это была не безобидная, несчастная, уже подбитая утка, а злейший враг.
Наконец утку убили. Она спокойно проплыла мимо парохода, уже ни у кого не вызывая интереса. И никому она не была нужна.
Смолкли выстрелы, замолчал и камень Говорливый. Мои соседи были, по всей видимости, довольны удачной охотой…
А. Спешилов
СОМЕНОК
Кто бывал в низовьях реки Камы, тот, конечно, знает Чертово городище на правом берегу ниже Елабуги. Здесь Кама, притиснутая к горе, течет по каменистому ложку. Глубина ее в омутах достигает двадцати метров. Какое приволье для рыбы! Водятся тут во множестве лещи и язи. Не подъязки, а именно язи, крупные, до двух килограммов весом, а лещи — как печные заслонки. Но хозяином здешних угодий является усатый, прожорливый сом.
Сколько басен я наслышался о елабужском соме! Рассказывали, что сом утащил однажды в воду купающегося школьника, перевернул лодку у неосторожного рыболова, чуть ли пароход не утопил.
Все это явно преувеличено, но нет дыма без огня. Меня неудержимо потянуло к Елабуге.
Сел я в Перми на пароход и через три дня был на месте. Попал туда накануне выходного дня. Вижу: весь берег ниже пристани усеян удильщиками. Решил идти дальше, где меньше народу.
Солнце стояло на закате. Через Каму от высокой горы падали фиолетовые тени, в кустарнике заливались соловьи. Много заметил и других красот, но мне некогда было любоваться ими. Я спешил туда, где ждала меня добыча.
За речным поворотом стали попадать нагромождения камней. Гранитные навесы, пещеры — естественные убежища от непогоды. Ни палатки, ни шалаша не надо.
От берега в реку тянулись дощатые мостки. На них сидели настоящие елабужские рыболовы. Щетинились тяжелые удилища с колокольчиками — донки на лещей. Более легкие удилища рыбаки держали в руках и беспрерывно размахивали ими — ловили язей «в проводку».
Забравшись на свободные мостки, я поставил две донки и стал ждать клева. Я впал в своеобразный рыбацкий азарт. Обычно в таком состоянии удильщик забывает все на свете. Хоть пожар, хоть гроза, хоть взрыв бомбы — ко всему постороннему удильщик безучастен. В такой момент что хочешь с ним делай. В воду столкни — он и не заметит.
А как бьется сердце, когда после подсечки чувствуешь, как на леске ходит крупная рыба! Сколько радости, когда она бьется у тебя в ногах на мокром песке!
А кто из вас видел выражение лица истинного удильщика? Улыбается, глаза блестят, он шевелит губами, как будто бы уговаривает рыбу не томить его бесконечным ожиданием.
У меня долго не клевало. Наступал вечер. Тут и там на берегу запылали рыбацкие костры. Я решил смотать удочки в самом прямом смысле. Взял удилище в руку, и тут вершинка его дернулась. Сделав подсечку, я подтянул к мосткам большого леща. Поднять на мостки его было невозможно. Пришлось тащить рядом с мостками на отмелый берег.
Первая удача обрадовала меня. До наступления ночи я выудил еще несколько лещей.
Спустилась ночь. Все удильщики сидели у костров. То и дело на чьей-либо донке звенел колокольчик. Рыбак вставал как бы нехотя, уходил на мостки и доставал рыбу.
Разговоры, как и полагается на рыбалке, вертелись вокруг рыбы, рассказывались самые невероятные, фантастические случаи и приключения. Один старик утверждал, что сомы по ночам в большие росы ползают по лугам и нападают на баранов. Но, кроме обычных рыбацких историй, я услышал и много полезного для себя. Узнал, например, что сом берет на лягушку, с крючка не срывается, и, если снасть крепкая, вытащить его не так-то трудно.
Наслушавшись рассказов о сомах, я тут же отправился на поиски сомовьей насадки. Обшарил все ложки и расселины в камнях, но натыкался только на ящериц. Дошел вверх по реке до самой пристани, спустился в болото — и поймал, наконец, трех лягушек.
К толстому крепкому шнурку я приспособил якорек с проволочным поводком, ниткой привязал к якорьку лягушат и с мостков закинул снасть в воду.
Прошло часа два в напряженном ожидании. Стало светать. Потянуло холодком. Хотелось курить, а руки так замерзли, что папироску свернуть невозможно. На берегу манил к себе большой костер, но… охота пуще неволи.
Поклевки я все-таки дождался. Леску так сильно дернуло, что хлипкие мостки дрогнули. Я торопливо отвязал шнур от мостков, обмотал его вокруг руки, чтобы не вырвался, и по мосткам перешел на берег.
Рыба сопротивлялась тяжело. Мне казалось, что я тяну не сома, а мешок с картошкой.
К месту «боя» подошли от костра любопытные. И без них душа уходила в пятки, а они давай «болеть», как на футболе.
