Железный дождь - Курочкин Виктор Александрович (книги .txt) 📗
– Оружие вычистить так, чтоб оно сияло, как солнце, и даже ярче!
А когда явился «поэт» Попов, который попал в отделение Левцова, то Ричард набросился на него, принялся распекать за самовольную отлучку и стращать почему-то ревтрибуналом. Сократилину пришлось предупредить Левцова, что если он не прекратит самоуправствовать и драть глотку, то немедленно будет разжалован в рядовые. Попов действительно носил очки в черной оправе, с сильно выпуклыми стеклами. Высокий, сутулый, лицо голодное, вместо щек ямы, а нос с подбородком вытянулись друг другу навстречу. «Наверное, чахотка мужика гложет», – подумал Богдан и спросил:
– Встретили своего поэта, покалякали?
Попов снял очки и стал тщательно протирать носовым платком. Сократилин отметил, что хотя платок и не первой свежести, но для фронтовой обстановки идеально чист.
– Видите ли, товарищ старшина… – Попов протянул руку и потрогал на гимнастерке Сократилина пуговицу, но потом, видимо, вспомнил, что перед ним командир, да еще с двумя медалями, опустил руки по швам и отчеканил, как заученный урок: – Русский поэт Гавриил Романович Державин умер ровно сто двадцать пять лет назад. Похоронили здесь, недалеко от Новгорода, в часовенке Хутынского монастыря. Раньше, точнее – до революции, над его могилой горела неугасимая лампада.
– И теперь горит? – невольно вырвалось у Сократилина, и от стыда стало жарко так, что вспотели ладони.
– Вряд ли… Впрочем, не знаю. Мне так и не удалось побывать там. Не дошел. Времени не хватило. Меня отпустили всего на два часа, – пояснил Попов.
– Ничего. Если еще здесь постоим – обязательно сходите. – сказал Сократилин не столько с целью ободрить Попова, сколько замять впечатление от своего глупого вопроса и увести разговор другую сторону. – Вы, наверное, тоже сочиняете?
– Нет, нет, – Попов испуганно замахал руками. – Это ж такое дело… А я учитель. – И, думая, что старшина ему не верит, стал горячо убеждать, что он вовсе не поэт, а простой учитель словесности.
Сократилину все больше и больше нравился рядовой Попов.
– А как вас по батюшке?
– Захарыч… Владимир Захарыч.
– А меня Богдан Аврамович, ваш командир взвода, – представился Сократилин и тем самым привел в такое смущение учителя, что тот не знал, что ему делать со своей винтовкой. Он снял ее с плеча, поставил к ноге, потом опять закинул на ремень и опять снял.
– Дай-ка мне! – Сократилин взял винтовку, открыл затвор, прищурясь, посмотрел канал ствола и со словами: «Почистить надо»– возвратил винтовку Попову.
– Я сейчас, сейчас, – бормотал Попов, неумело отдал честь, неуклюже повернулся и заторопился чистить винтовку. – Сократилин посмотрел ему вслед и покачал головой: «О человеке можно ничего не знать, зато все, что хочешь, сказать. Дурак этот Костомаров-Зубрилин и трепло бессовестное!»
Примерно в полдень, а может, раньше или позже, а по часам учителя словесности – без четверти двенадцать, младший политрук Колбаско по тревоге поднял свою роту и повел в Новгород.
Рота спешила в город, а из города навстречу ей бесконечной серой рекой текла отступавшая армия. Уставшие бойцы с трудом переставляли ноги, грохотали повозки, лошади, вытягивая постромки в струну, тащили артиллерию. Вздымая густейшую пыль, протрусила кавалерийская часть. Кавалеристы покачивались в седлах, как тряпичные куклы. Прошло стадо коров. Потянулись повозки, телеги, тележки с гражданским скарбом. В них вместе с ведрами, сундуками, кастрюлями болтались ребятишки. Из одной повозки вывалилась сковорода и хрупнула под колесом следом тарахтевшей телеги. Прогромыхала обтянутая какой-то цветастой рванью кибитка.
– Братцы, глянь, цыгане! – крикнул Могилкин.
– Тоже жить хотят, – сказал кто-то.
Взвод Сократилина невесело рассмеялся.
Колбаско остановил роту у церкви с железной оградой. По всему было видно, что в божий храм давно никто не заглядывал. За оградой рос саженный бурьян, да и дорожка к паперти, выложенная желтым плитняком, тоже заросла. Однако дверь в церковь была открыта, и на паперти стоял капитан. Колбаско доложил капитану, что вторая рота в количестве сорока пяти человек прибыла.
– Шинели снять, вещевые мешки снять. Все оставить здесь, около церкви, и выделить человека для охраны, – приказал капитан.
– Крылов, два шага вперед, марш! – скомандовал Колбаско. Крылов вышел из строя, снял с плеча винтовку, поставил ее к ноге и уставился на капитана.
– Останешься здесь, – сказал Колбаско.
– Ну да-а-а…
– Молчать! – рявкнул на Митю капитан и как бы между прочим добавил: – Не рота, а черт знает что! Остальным немедленно заправиться патронами и гранатами, – и капитан показал рукой: – Боеприпасы в этом храме.
Когда нагрузились боеприпасами, Колбаско построил роту и скомандовал:
– Правое плечо вперед, марш!
Взвод Сократилина тащился в хвосте. Обе руки Богдана были заняты коробками с пулеметными лентами. Могилкин согнулся под ящиком с патронами, его кидало из стороны в сторону. Левцов подвесил к ремню три противотанковые гранаты, они оттянули ремень и колотили его по ляжкам. Учитель словесности, перепоясанный накрест пулеметными лентами, очень напоминал питерского рабочего, идущего защищать революцию от Юденича. «Куда идем, зачем? – размышлял Сократилин. – Неужели на ту сторону Волхова?»
Рота свернула в переулок, и он сразу резко пошел под уклон. Из переулка попали на узкую извилистую улицу, которая вела к переправе.
– Куда это нас гонят? – спросил Попов.
– Вперед, на запад! – пискнул из-под ящика Могилкин.
Крутая извилистая улица была забита повозками, лошадьми, вместе с войском отходили и цивильные, с чемоданами, огромными узлами. Крохотная старушонка в белом застиранном платочке, перекинув через плечо веревку и согнувшись, тащила за собой рыжего теленка. Теленок вдруг заартачился, мотая головой, стал пятиться. Старушка кричала: «Куда, проклятый, куда, идол?!» – а теленок тащил ее назад. Ездовой на повозке с ранеными решил ее объехать и наскочил на повозку с военным имуществом. Они сцепились колесами. Движение остановилось, образовалась пробка. А повозки никак не могли разъехаться.
Залп зениток с треском разорвал небо.
– Воздух!
– Воздух! – закричали в повозке раненые – Чего топчешься, сволочь! Угробить нас хочешь! Гони-и!
Ездовой вскочил на ноги и что есть силы ударил лошадь. Она дернула и опрокинула повозку с военным скарбом. По булыжной постовой покатились зеленые ящики. Дорога в один, миг очистилась, Только диким галопом неслись ошалелые кони. Их нещадно лупили. И напрасно! Животные тоже не любят умирать. Взвод Сократилина разбегался.
– Куда? Назад! – кричал Богдан. – Ложная, тревога. Костыль.
Над городом ползал «костыль» – немецкий разведчик. Зенитки смолкли. Он для них летел слишком высоко.
– Жди гостей, – сказал Левцов. – Надо поскорей сматываться.
Пользуясь моментом, что дорога опустела, Колбаско скомандовал: «Бегом!» Рота проскочила понтонный мост и очутилась на той стороне Волхова, напротив восточных ворот кремля.
В глубоком молчании прошли мимо стройной белокаменной Софии, мимо памятника «Тысячелетие России», который стоял посреди площади – темный и величественный, как гигантская шапка Мономаха. Через западные ворота вошли в город.
Колбаско привел свою роту на юго-западную окраину и приказал занять оборону по левую сторону дороги.
– Задача наша – прикрыть огнем части, отходящие на восточный берег Волхова. Мы уйдем отсюда последними. Без приказа ни шагу! Понятно?
– А кто справа от дороги занимает оборону? – спросил старший сержант, командир первого взвода.
– Должна прийти первая рота с отделением бронебойщиков. Еще где-то здесь находится батарея иптаповцев, а там – зенитчики. – И по тому, как ротный неопределенно махнул рукой в сторону зенитчиков, Сократилин понял, что Колбаско так же, как и они, ничего не знает.
– А что моему взводу делать? Вопрос Сократилина одновременно и удивил и смутил младшего политрука.
