Прекрасная Адыгене - Солоухин Владимир Алексеевич (книги без сокращений TXT) 📗
Уснуть мне при таком дыхании, конечно, не удалось. Да я уж и не думал о сне. Я думал, во-первых, как бы ненароком не умереть, а во-вторых, еще о том, что завтра с этой моей реакцией на высоту вряд ли можно будет идти еще выше, под Корону, с перепадом высоты еще на шестьсот метров. Перепад перепаду рознь. Одно дело – перепад от нуля до шестисот метров, другое дело – от трех двухсот до трех восьмисот, и третье дело (если допустить восхождение) – от трех восьмисот до четырех тысяч четырехсот. Нет, брат, видно, вершина уже не для тебя. Семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… Три вдоха, три выдоха, перерыв на двадцать секунд. Дожить бы до утра, рассказать Александру Александровичу.
Я ждал внезапной озабоченности на его лице, тревоги, немедленной отправки меня вниз в сопровождении двух ребят. Но Александр Александрович нисколько не удивился моему чрезвычайному сообщению.
– Это чейнстоново дыхание. Непривычное кислородное голодание в разреженном воздухе организм восполняет неожиданными вдохами. У новичков часто бывает. Для того и пришли сюда, чтобы акклиматизироваться и приспособиться к высоте. Сегодня твой организм побывает под Короной, и высота бивуака ему покажется благодатью. Вторую ночь ты проспишь спокойно.
И правда, чейнстоново дыхание больше не возвращалось ко мне.
На этой стоянке, может быть, единственной из всех альпинистских стоянок в Тянь-Шане, имеется хижина. Она, правда, недостроена, и неизвестно, какой бы она была по замыслу строителей, но все же стены и потолок у нее есть. Два альпиниста-эстонца строили эту хижину из камней, которые являются здесь самым подручным материалом. Они ее складывали во много приемов, во время коротких стоянок по дороге к вершинам. Теперь она останется недостроенной, потому что один эстонец погиб, а второй женился и перестал заниматься альпинизмом.
У нее нет дверей, и два маленьких окошка лучше назвать отверстиями. Но, входя в дверной проем, вы попадаете в довольно просторное помещение, заключенное в четырех стенах. Есть дощатый стол, есть скамейки возле стола, есть крючья в стенах – повесить что-нибудь из кухонной утвари или мешочки с продуктами.
В этой хижине не ночуют. Ночуют в палатках, в спальных мешках. В ней лишь готовят еду на примусах (нет все же ветра, дождя и снега), но главное, в этой хижине сидят после ужина и поют песни. В каждом альпинистском отряде обязательно найдется одна гитара, один человек, умеющий бренчать на ней.
Таким образом, хижина, хотя и не достроенная, во многом определяет быт на этой стоянке. Не будь ее, все с наступлением темноты разошлись бы по своим палаткам, ибо даже у костра здесь не посидишь. Не так уж много дров затащишь на себе в эту высь. Теперь же, при свете коптилки, под гитарный перебреньк, сидели до одиннадцати, а то и попозже.
Так совпало, что на стоянке, кроме наших, оказалась еще одна палатка, а в ней три альпиниста, молодые рослые ребята. Они намеревались сделать Корону и теперь занимались заброской продуктов к ее подножию. Даже обратились к нам:
– Завтра вы идете под Корону отрабатывать снег. Взяли бы каждый понемногу, по одной бы консервной банке, а нам не таскать тяжелые рюкзаки.
Но мы не взяли. Александр Александрович отнесся к чужакам очень настороженно. Как бы заранее оправдывая свои будущие действия, которые могли бы показаться мне непонятными. Он сказал, что будет вынужден сообщить об этих людях начальнику лагеря.
Благодаря встрече с посторонними альпинистами возникают три дополнительных мотива в моем рассказе: неожиданная спортивная проблема, песенный вечер и забавный курьез. Начнем по порядку.
Эти парни оказались альпинистами-частниками. Видимо, я заморгал столь недоуменно, что Александр Александрович пустился в объяснения, не дожидаясь моих вопросов. Все должно проходить в организованном порядке, в том числе и развитие альпинизма. Купить путевку в своем городе, приехать в альплагерь. Включат в отряд, дадут инструктора, поставят на довольствие, выдадут снаряжение. Снаряжение, правда, общее, а не твое, подогнанное по всем статьям. Перемеряешь десять башмаков и штормовок, и все равно они будут либо тесноваты, ибо слишком просторны. Но зато не надо покупать, обзаводиться на веки вечные. Сходил в горы – и сдал на склад. Продукты тоже на складе. Медслужба, спасательная служба, распорядок дня, режим поведения – все распределено и расписано. Значкисты к значкистам, разрядники к разрядникам, мастера к мастерам. Точно известно, какой отряд и куда вышел, какая задача и каков предполагаемый результат.
Но вот некий человек, индивидуалист и гордый одиночка, не хочет путаться с путевками и лагерями, со столовой и складом, капризным инструктором и строгим начальником лагеря. Он идет в горы самостоятельно, с товарищами, такими же гордецами. Они – спортсмены; конечно, владеют техникой, навыками. Но они не хотят отрядов, очереди на склад и общественного питания.
– А как же значок, разряд, спортивная категория?
– Им и это не нужно. Они пренебрегают разрядом и званием мастера спорта. В этом, конечно, что-то есть, но обыкновенные нормальные альпинисты их не любят. Я помню случай: пошли мы на сложный траверз на Кавказе и вдруг видим, что на этот же траверз выходят двое альпинистов – муж и жена. Ему тридцать лет, ей девятнадцать. Одеты красиво, стильно. Снаряжение превосходное. Разноцветные французские веревки, итальянские карабины, заграничные трикони… Мы сообщили по рации в лагерь, что встретили одиночек, идущих на «шестерку», и получили приказ спустить их вниз. А как спустишь? У него в руках ледоруб. Конечно, справились бы, навалясь коллективом; но хоть одна жертва или травма, зачем она нам, ради чего? Не диверсанты же они, не вражеские парашютисты во время войны! Нам настойчиво приказывали связать их, если будут сопротивляться, но мы их не тронули. Альпинист объяснил нам, что уже много лет готовился к восхождению, хорошо знает маршрут, хорошо подготовлен физически, располагает хорошим снаряжением. Оставили их в покое.
– Чем закончилось дело?
– Трагически. Он упал и сломал себе позвоночник. Пришлось молодой жене идти вниз. Через два дня она набрела на грузинскую экспедицию. Бедняга был еще жив, когда за ним пришли, но потом все равно умер.
– За что не любят нормальные альпинисты таких одиночек?
– Вот за то и не любят. При несчастных случаях приходится их спасать. Весь лагерь выходит на спасработы. Срываются занятия, нарушается расписание восхождений. Представь себе, человек приехал на двадцать дней по путевке, чтобы пройти программу и получить разряд, а приходится половину смены заниматься спасательными работами. Это все равно что пожар в деревне во время уборочной кампании. День дорог, но все бросай, иди тушить.
– В организационных отрядах разве не случается таких происшествий?
– Случается. Но все-таки реже, и потом – тут уж другое дело.
– Странно, что их не интересуют спортивные достижения: разряды, степени, звания.
– Достижения их интересуют. Если они сделали Корону, то они ее сделали. Это их достижение. А разряд… Обходятся же альпинисты всего мира без наших разрядов.
– Как так?
– Ты что же думаешь, немецкому, французскому, английскому альпинисту тоже присваивают разряды? Они даже представления не имеют, что это такое – разряд.
– Но как же оценивают его спортивную квалификацию?
– Просто знают, что этот человек сделал северную стену Монблана. И он про себя это знает. Остальное не важно.
С особенным интересом я стал смотреть на альпинистов-одиночек, собирающихся взойти на Корону. Кое-что в их действиях отличалось от наших действий. Они держались особняком, хотя в той же хижине. Они очень тщательно смазывали вечером свою обувь какой-то специальной вонючей мазью, а мы этого не делали. Но особенно сильно отличались они от нас своим ужином. Приготовить ужин на троих – это не то что общее ведро на нашу ораву. Они резали свежие помидоры и поджаривали их на сковороде. Они шинковали на сковороду свежую капусту. Они жарили свежее мясо. От аромата их борща можно было сбежать из хижины. Но самые большие терзания начались, когда разнесся запах крепкого и хорошо сваренного черного кофе. Оля схватилась за мой рукав:
