И нитка, втрое скрученная... - Ла Гума Алекс (библиотека электронных книг TXT) 📗
— Фрида! Фрида! Фрида! Нет! Нет! Нет! — кричал Чарли, держа ее за руку, и все кругом что-то твердили, кричали, шумели.
И тогда Чарли, вспомнив, как обращаются во время обстрела с мужчинами в истерике, отпустил ее руку и, отступив на шаг, вдруг ударил ее по щеке.
Фрида безвольно повисла у кого-то на руках, а Чарли тихо сказал:
— Я заберу ее к нам. Больше ей теперь, я думаю, некуда.
27
Гараж Мостерта на повороте главного шоссе, идущего на север, был, как нищий у дороги, который стоит и ждет, чтобы кто-нибудь бросил монету к нему в кружку.
Он в стороне от всех, как прокаженный, — его грязные облупленные стены сами, казалось, шелушатся от неизлечимой болезни. А Джордж Мостерт из своей будки смотрел сквозь захватанные, как облаками затянутые, стекла и провожал глазами проносящиеся по шоссе машины. Скучающий, опустошенный мозг его отмечал все — каждую марку, каждую модель, словно разносил по карточкам какого-то ненужного каталога: вон пошел «даймонд-Т», а это «форд», старая модель, тридцать девятого года, а это «додж».
Вот пророкотал огромный грузовик, хрипло сигналя на повороте, в спешке раздраженно оттесняя с дороги встречные автомобили. Спустя некоторое время промчался маленький спортивный автомобиль, и перед Мостертом мелькнули развевающиеся на ветру рыжие волосы и раскрытый от испуга и смеха рот и довольная улыбка сидящего за рулем.
Затем, к своему удивлению, он увидел красивый, низкий и длинный «седан», который, затормозив, подруливал к заправочным колонкам. Мостерт вышел и заковылял по скользкому асфальту под навесом, а внутри него, словно выкрученный фитиль, разгоралась радость.
Из автомобиля выскочил мужчина и пошел навстречу Мостерту. На переднем сиденье осталась женщина, она рассеянно глядела перед собой. Лицо у нее было пухлое, красивое, искусственно моложавое, оно все светилось здоровьем и самодовольством, бледно-розовое и гладкое — кровь со сливками. Накрашенный рот был чуть приоткрыт.
— Добрый день, — сказал Джордж Мостерт мужчине.
— Привет, — ответил тот. Он был низенький и толстый, жировые наслоения ровно покрывали все его тело, поэтому первоначальные очертания фигуры были скрыты мягкими округлостями. У него были редкие седеющие волосы и лоснящееся розовое лицо. И еще на нем было красивое пальто. — Давай, заливай полный бак, — сказал он и улыбнулся Мостерту. — Высший сорт. Во всем его облике сквозила снисходительность — он делал величайшее одолжение. Он оглядывал ветхое здание, кучу старых покрышек, разорванные рекламы, скособочившийся вентилятор, медленно вращающийся над пыльными бутылками со смазочным маслом.
— Дела не очень-то хороши, а? — заметил он, протягивая Мостерту ключ от бака. Рука у него была пухлая и гладкая, бледно-розовая и покрытая нежным пушком, точно персик.
Джордж Мостерт взял шланг. Слова мужчины были ему неприятны, всякое удовольствие пропало.
— Угу, — едва слышно буркнул он, открывая сверкающую крышку бака. Сзади в машине был сложен багаж. Джордж Мостерт вставил шланг в отверстие бензобака и стал следить за движением стрелки насоса.
— Удачно, что я наткнулся на тебя, — сказал мужчина. — Уезжал в спешке и забыл заправиться. Жена получила чертову телеграмму, что ее старуха померла, и она решила, что ей необходимо присутствовать на этих чертовых похоронах. — Он говорил тихо, чтобы женщина в машине не услышала. Он снисходительно подмигнул Джорджу: — Чертова теща.
Джордж Мостерт на секунду оскалил зубы под лохматыми усами — мгновенная гримаса, точно мелькнувшее на экране изображение. С оттенком гордости он сказал:
.— От этой напасти я избавлен.
— Ха-ха, — засмеялся мужчина. — Ты здесь совсем один? — Он снова вопросительно огляделся.
— Да.
— Слушай, проверь-ка заодно и покрышки.
— Сей момент, сэр.
Мужчина обошел сверкающий хромировкой автомобиль и посмотрел через дорогу. На той стороне, за кустарником, виднелись крыши лачуг, похожие на серые и коричневые камни, разбросанные по берегу моря. Над ними в сероватом небе поднималось облако дыма.
— Что это? — спросил он у Джорджа Мостерта.
Женщина повернулась и нетерпеливо сказала:
— Гарольд, долго мы еще будем стоять здесь? Надо ехать.
— Сию минуту, дорогая, — ответил толстяк и улыбнулся ей.
— Там? — спросил Джордж Мостерт, обходя машину с манометром в руке. — Всего лишь трущобы.
— Вот, наверное, где грязища-то адова! Непонятно, почему власти не снесут все к чертям собачьим. Сплошной рассадник заразы и всякой дряни. — Он смотрел на локацию. — Спросили бы меня, я бы немедленно снес и выселил бы их к дьяволу, — он мотнул головой, и волосы его, словно солома, развалились в беспорядке. — За что только мы, бедняги, налоги платим.
— Проверил, шины в порядке, — сказал Джордж Мостерт. — Тем, кто живет там, во время дождя особенно достается.
Человек посмотрел на счетчик бензоколонки, вытащил кошелек, набитый деньгами, и отсчитал сколько надо.
— Могу себе представить, как эти бедняги там живут. — Видно было, что он считал себя в таких делах, как нищета, тонким знатоком. — Вот, пожалуйста, — он положил на грязную, с поломанными ногтями руку Мостерта несколько бумажек, добавил до нужной суммы мелочи. Затем, подумав, добавил еще полкроны. — В расчете.
— Тысяча благодарностей, сэр, — сказал Джордж Мостерт.
Мужчина махнул ему рукой и направился к своему месту. Под красиво сшитым пальто колыхался округлый, как у женщины, зад. Мотор кашлянул и мерно, гортанно зарокотал сытым тигром. Джордж Мостерт смотрел вслед удаляющемуся автомобилю.
Когда они выехали на шоссе, женщина сказала:
— Что это за неповоротливый медведь, там, у колонки?
— Да нет, он быстро справился, — ответил муж. — Но довольно мрачная личность.
— И грязища у него. Надо было заправиться в городе, я тебе говорила.
— Что же делать, раз я забыл. Все равно, бензин везде бензин, верно?
Небеса разверзлись, и хлынул дождь. Он шел уверенно, энергично, на бетоне высоко взлетали брызги, по крыше «седана» тарахтела барабанная дробь. Сплошная серая пелена затянула окрестности. Толстяк включил щетки, и, не сбавляя скорости, покатил дальше, наслаждаясь приятным теплом в своем автомобиле.
Джордж Мостерт подождал, пока автомобиль скрылся из виду, и пошел назад, неуклюже передвигая ноги. За его спиной на шоссе плясал дождь, перед ним — верная и неизбежная, как могила, была маленькая дверь стеклянной будки-конторы.
Войдя, он включил свет — сразу, как пошел дождь, стало темнее, — звякнул ручкой кассового аппарата, положил в ящик деньги и снова задвинул его. Затем он выдвинул ящик своего стола и вынул бутылку коньяку. Он налил себе в треснувший стакан. Выпил залпом и не почувствовал удовольствия. Он пил, не чувствуя вкуса, как будто алкоголь нужен был ему лишь как анестезирующее средство, притупляющее муку обиды и одиночества, неотступную и острую, как зубная боль.
Как засыпанный обвалом шахтер, он смотрел на мир сквозь узкий оставшийся просвет, а вокруг валялись вороха пропыленных рекламных каталогов, стояла стопка наколотых смятых счетов и лежал грузный прошлогодний календарь, исписанный давно забытыми ненужными телефонными номерами.
