Тот, кто убил лань - Лакербай Михаил Александрович (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Тейб осторожно взял ее, осмотрел с обеих сторон, раскрыл, бережно полистал, закрыл и снова открыл.
"Дай и мне посмотреть, Тейб!" — воскликнул Шоудыд, и книга перешла к нему в руки.
...Шхангерий Бжаниа прервал свой рассказ и с минуту пристально смотрел в пространство, словно вглядываясь в далекое прошлое.
— Вот тогда-то, — произнес он наконец, — эта первая абхазская книга и побывала в моих руках.
И с увлечением продолжал:
— Никогда, никогда мне ее забыть этого! Сам посуди: я был тогда моложе, чем ты сейчас, и о многом хотел узнать, многое понять... Тебе-то хорошо, ты родился в другое время и уже в молодые годы смог стать ученым. А мы тогда жили в потемках и тянулись к свету, как рыбаки в ненастную ночь к огням маяка. Но его закрывали от нас наши хозяева-князья. На нашей земле жили и турки, и персы, и греки, и армяне, и грузины, и урусы. Некоторые из них умели писать на своем родном языке и читать свои книги. А у нас не было ни письма, ни книг, ни единого грамотного человека. Подумай об этом, и ты лучше поймешь волнение несчастных махаджиров, когда они увидели первую книгу на их родном языке. Они все теснее обступали Шараха, толпа прибывала, и отовсюду слышались просьбы показать книгу, дать хотя бы прикоснуться к ней. Она переходила из рук в руки, а Тейб и Шоудыд, обращаясь к каждому, кто брал ее, предостерегали:
"Только осторожней, друзья!.."
"Не помните ни одного листочка!.."
"Не запачкайте!.."
"Не уроните!.."
Из толпы раздался возглас: "Красивая книга! Хорошо бы узнать, что в ней написано!"
"И мы хотим узнать! И мы! — закричали другие. — Что рассказано в этой книге?"
Тейб обратился к Шараху: "Ты можешь прочитать нам хоть несколько слов?"
"Могу!" — задорно ответил мальчик.
"Прочитай, дад!"
"Да, да! Хоть несколько слов!"
Мальчик приосанился. Гордясь тем, что приобрел значение в глазах взрослых мужчин и стариков, он с важностью повторил: "Могу! Всю книгу могу прочесть! Дайте ее мне!"
Гул одобрения пронесся в толпе. Еще бы! Никто из этих людей, окружавших мальчугана, не умел ни читать, ни писать. И только он один среди них был грамотным, только он — Шарах — сын убитого Арыша Камлата.
"Верните ему книгу!" — крикнул кто-то.
"Он прочтет нам напечатанные слова!"
"На нашем языке!"
И книга на ладонях людей поплыла к нему обратно. Шоудыд подхватил мальчика и поставил на пень, чтобы он был виден всем.
"Ап-суа ан-бан — абхазский букварь...", — громко и внятно вначале прочел по слогам Шарах.
"Дальше, дальше читай!" — послышались голоса.
"Раскрой книгу и читай дальше!"
И Шарах, листая букварь, прочел, букву за буквой, всю абхазскую азбуку, а затем перешел к словам. Его слушали в напряженной тишине; давно знакомые, родные слова сейчас зазвучали по-новому, словно завораживая людей.
Когда он остановился, какой-то старик взволнованно воскликнул:
"Правду говорят: "Чего только не увидели бы на земле люди, если б не умирали..." — И, протиснувшись сквозь толпу к мальчику, спросил: "Кто написал эту книгу? Ты знаешь, дад?"
"Знаю, — сказал мальчик. — Один урус. Он генерал".
"Урус? Генерал?" — удивился Шоудыд.
"Сказки рассказываешь, дад!" — недоверчиво крикнул пожилой крестьянин.
"Не сказки! — загорячился мальчик. — Я сам видел этого генерала!"
"Ты? Своими глазами?"
"Да, да!"
"Где?"
"В окумской школе — до того, как ее сожгли... Он стоял так близко от меня, что я мог бы дотронуться до его золотых пуговиц!"
"Генерал? Урус?"
"Говорю вам — урус!" — И мальчик, боясь, что снова перебьют, затараторил скороговоркой: "Он долго разговаривал с нами на нашем языке, как самый настоящий абхаз, он все знает, он воевал с турками, чтобы прогнать их с нашей земли и построить для детей школы. Вот он какой!"
"Подумать только, урус! — восклицали изумленные люди. — Значит, он настоящий афырхаца. Удивительно!"
Здесь Шхангерий Бжаниа снова прервал свой рассказ и, раскурив трубку, спросил меня:
— Ты, наверно, много знаешь об этом русском генерале?
Но я должен был разочаровать его. К сожалению, я слишком мало знал о человеке, к которому должен питать великую благодарность каждый абхаз. Знал только, что в народе он известен под именем генерала Бартоломея. Он был участником одной из русско-турецких войн, представителем, русской военной прогрессивной интеллигенции, близким, очевидно, по своему образу мыслей к декабристам. Несомненно, это был одаренный лингвист, подлинный ученый-энтузиаст.
— Немного же ты знаешь об этом русском генерале, — усмехнулся Шхангерий Бжаниа. — Мальчик Шарах знал больше!
В его тоне прозвучала смутившая меня укоризна. Старик наблюдал за мной.
— Ну, а что ты знаешь о "последнем убыхе"?
Этот вопрос вновь озадачил меня. Я знал, что убыхи — одно из абхазских племен, говорившее на особом наречии, зачастую непонятном другим родственным племенам. Мне было также известно, что в XIX веке убыхи были поголовно выселены в Турцию и вымирали в жестокой нужде на чужбине. Но я решительно ничего не знал о "последнем убыхе".
— Так с него-то и началось самое важное в тот памятный день! — воскликнул Шхангерий. — После того как мы услышали о генерале-урусе, всем не терпелось узнать, о чем же он разговаривал с детьми в школе. На маленького Шараха, как из мешка, посыпались вопросы взбудораженных людей, и он, как умел, рассказал то, что запомнил. Оказывается, этот генерал, составляя для нас букварь, побывал среди всех наших племен, в селах, подолгу разговаривал с жителями и что-то записывал на бумаге. Но он не мог найти ни одной живой души из племени убыхов. Не в Турцию же ему было ехать за ними! И вот он случайно узнал, что где-то в горах доживает свои дни один-единственный убых. Это был уже немолодой, больной человек, изрешеченный пулями в схватках с княжескими насильниками, достойный сын Апсны. К тому же природа наделила его мудростью и даром красивой речи. Когда генерал разыскал его и спросил, почему из всего племени он одни решил остаться в Абхазии, убых ответил ему стихами. А генерал записал эти стихи, напечатал в букваре на отдельном, самом последнем листке...
"Так прочти нам эти стихи!" — пристал к мальчику Тейб.
"Да, да! Что ответил генералу этот достойный убых?" — заволновался и Шоудыд.
"Читай! Читай же! — неслось отовсюду. — Почему не питаешь?"
"Потому, что вы все время перебиваете меня", — ответил мальчик.
"Не упрямься! Слушайся взрослых!" — прикрикнул на него старый опекун.
И в тишине снова зазвучал звонкий детский голос.
— Я не помню сейчас всех этих стихов, хотя они были короткими, — продолжал Шхангерий Бжаниа. — Но всем нам показалось, что мальчик не говорит, а поет... "Апсны! Апсны! — прочувствованно читал он. — Не выдумаешь сказки прекраснее, чем ты наяву. Родная моя страна! Никто никогда не заставит меня расстаться с тобою! Лучше гибель на твоей душистой, благодатной земле, но только не позорное изгнание. Чужбина — страшнее смерти!.."
Помнится, Шараха прервали рыдания одной из женщин. Вслед за ней разразились слезами многие другие женщины, захныкали дети. А затем... затем я увидел то, чего не видел за всю мою долгую жизнь н, знаю, не увижу никогда больше: глаза увлажнились у мужчин... И у Тейба, и у Шоудыда, и у старого опекуна Шараха... Можешь ли ты этому поверить?! Слезы на глазах у абхаза!..
В это время к толпе подошел князь Алыбей.
"Ну, чего вы замешкались?! — Он едва сдерживал злость. — До каких пор вас будут ожидать фелюги? Что там лопочет этот мальчишка?"
