Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без сокращений txt) 📗
— Нет, зачем же, — не отступал генерал. — Я хорошо помню. Про коня я еще не рассказал. А с конем-то у меня и случилась самая забавная и, если хотите, редчайшая история.
— Я извиняюсь, товарищ генерал. Охотно бы послушал, но мне сейчас выступать, — сказал Сергей, уловив предупреждающий кивок начальника курса подполковника Семенкевича.
— Пожалуйста. Не беспокойтесь. Я обожду, — отнял руку от пуговицы генерал.
Сергей достал из кармана листок с речью, заготовленной для него, поднялся во весь рост, обратился к министру обороны:
— Разрешите мне сказать несколько слов, товарищ Маршал Советского Союза.
Маршал выпрямился, как показалось Сергею, одобрительно улыбнулся и кивнул. Сидевший с ним рядом генерал-полковник тоже утвердительно качнул головой и что-то сказал на ухо министру.
— Дорогой товарищ министр! — начал громко, заученно Сергей, держа перед собой листок. — Дорогие товарищи из Главного политического управления! Наши глубокоуважаемые профессора и преподаватели! Разрешите мне от имени и по поручению всех выпускников академии горячо поблагодарить вас за то большое внимание, которое вы уделяли нашей военной, политической учебе, всемерному поднятию и повышению… — На этих словах Сергей осекся и покраснел. Он почувствовал, что говорит явно не то, что хочется сказать совсем другое — искреннее, теплое, выношенное в груди. И он, скомкав в кулаке листок, глядя на сидевших в одном ряду профессоров, преподавателей, уловив их подбадривающие взгляды, заговорил: — Нет таких слов, которыми можно было бы выразить благодарность вам, наши дорогие воспитатели, наставники. Спасибо вам и земной поклон за все, за все, что вы нам дали за эти годы. И где бы мы ни были, сколько бы ни прошло времени, мы никогда не забудем вас, ваших стараний и трудов.
Взрыв аплодисментов заглушил последние слова. Выпускники разом встали. Сотни благодарных, счастливых глаз уставились на заметно постаревших преподавателей. Поднялись, смущенные, взволнованные, и преподаватели. В добрых глазах начальника кафедры Сентюрина блеснули слезы. Инженер-полковник Белоконь растерянно, точно ему было душно, поправлял воротник. Рука его заметно дрожала.
— Спасибо тем, — продолжал Сергей, — кто нес нам новое, восставал всем сердцем против дряблого, кто, не жалея сил и времени, пекся о нашем будущем и научил нас смело глядеть вперед. Ну, а тому, кто потчевал нас заплесневелым, мы не скажем доброго слова. Нет!
Министр поднял руку.
— А что, разве есть в академии такие?
— Есть, товарищ Маршал Советского Союза. Как квочки на болтнях, так кое-кто из них сидит на старом, отжившем.
— И всё ждут, когда цыплята появятся, — засмеялся министр и обернулся к начальнику академии: — Что же будем делать с квочками?
— Придется квочек заменить, товарищ министр, — развел руками начальник академии. — Ну, и соответственно яички.
— Верно. По-народному с ними. За крылья — и вон из лукошка. А не то, чего доброго, вместо цыплят блох разведут.
Все засмеялись. Министр кивнул:
— Вы продолжайте. Продолжайте, товарищ майор. Извините, что перебил. Извините.
Но Сергей не знал, что дальше говорить. Кровь прилила к лицу, язык онемел. И тогда встал министр.
— Как говорится, придется пойти на взаимную выручку, — сказал он, улыбаясь. — Проявить долг товарищества и на практике показать силу взаимодействия между маршалом и майором. Но это присказка. Мне же хочется как бы продолжить прерванную речь. Вы не возражаете?
— Нет! Просим, товарищ министр!
— Разрешите сердечно поздравить вас с успешным окончанием учебы. Теперь в вашем багаже вместе с храбростью, мужеством, боевым опытом лежат и прочные знания. Вы теперь своего рода академики, сами с усами. Это хорошо. Но… — министр погрозил пальцем, — не зазнавайтесь, товарищи, не кичитесь наградами и значками. Будьте пытливыми, цепкими к новым знаниям. Иначе можете и не заметить, как вас обгонят другие, обскачет летящая вперед жизнь. Да, да, товарищи! Мы должны всегда быть диалектиками и помнить, что ничто не стоит на месте. Если еще недавно главной огневой силой были артиллерия, танки, пулеметы, то теперь уже атомное и ракетное оружие. А там, если не будет покончено с войнами, может появиться и еще невесть какая техника сражений. Так что учить есть и будет что. Надо только не дремать, не сидеть, как те некоторые, отставшие от жизни преподаватели-квочки.
Он налил бокал нарзану, отпил несколько глотков, вытер носовым платком губы и, торопливо сунув его в карман брюк, продолжал:
— А чего греха таить? Есть еще такие. Есть. Недавно мне довелось побывать в одной из академий на лекции по тактике. И что бы вы думали? Преподаватель, как и десять лет назад, ратовал за наступление в пешем строю так называемыми цепями. И это во времена бурного развития техники, массовых поражающих средств. Спрашивается: кто же из наступающих пешком достигнет цели? Конечно, все будет подавлено и разбито. Или возьмите вы вопрос о мобилизации. Один лектор читает: «Военкоматы будут рассылать повестки, уведомлять призывников через проводную связь». Спрашивается: какие повестки, какая проводная связь, когда все горит и рушится?
Министр говорил долго. Слушая его, Сергей убеждался, что у этого на вид суховатого, недоступно строгого человека светлый ум и очень доброе, волевое сердце. Именно таким он и представлял себе высшего начальника. До войны он тоже видел одного из военных министров. Тот выступал перед кавалеристами в Хамовнических казармах и всю свою речь посвятил мытью портянок, бритью голов и желтому песку на линейках. Теперь же взгляды старших начальников были шире. Мелочи не заслоняли им того главного, что нужно будет на случай войны. И Сергей от души порадовался этому. Нет, не повторится горький опыт прошлого, не погрязнет в рутине родная армия… Устами министра говорит партия. Слушай же! Слушай, подполковник Галкин. Рушится твое отсталое представление о будущей войне, гибнет твоя заскорузлая тактика.
Сергей отыскал глазами тощего, плосколицего человека с щеткой усов под острым носом и толкнул локтем Алексея Проценко.
— Смотри. Сидит и не краснеет. Будто его не касается. Вот дубина.
— Да. Этого не прошибешь. Старый консерватор. А Грудинин-то наш, Грудинин! Гляди-ка, к дочкам начальника управления кадров подсел, бисером рассыпается.
— Да. Этот далеко пойдет.
— Уже пошел.
— Куда?
— В адъюнктуру рапорт подал.
Сергей улыбнулся.
— Жук ползет обогащать капусту. Пойдем покурим.
— Идем!
Они вышли на балкон. Над парком висела полная, сверкающая чистым серебром луна. В купах деревьев качались белые шары-плафоны. По синей чаше озера легко скользили лодки. Брызги воды из-под весел взлетали серебром. Где-то за озером играл оркестр. Десятки ног лихо вымолачивали краковяк.
— Тебя куда назначили? — закурив папиросу, спросил Сергей у Алексея.
— В Ульяновск. На Волгу. А тебя?
— Меня еще не вызывали. Куда-нибудь пошлют. Мне все равно.
— Почему? Ты же хотел в Забайкалье?
— Была причина, — вздохнул Сергей, — но теперь ее нет.
— Какая?
— Девчонка там у меня служила. Хотел поехать к ней, но…
— Уволилась?
— Если бы…
— Вышла замуж?
Сергей с шумом выпустил дым, зло придавил о перила горящую папиросу.
— Погибла… Под Харбином.
— Что же ты молчал?
— А что говорить? Разве поможешь?
— Да, — вздохнул Алексей. — Война, война… чтоб ты не повторилась. — Рука его легла на плечо Сергея. — Да ты не переживай. Брось, Сережа, у всех было горе. Слышь?
Сергей молчал. Он смотрел на гуляющие по аллеям парочки и думал: «И она могла бы вот так… в белых туфельках, воздушном платье. И для нее играл бы оркестр…»
Кто-то тронул за пуговицу хлястика. Сергей оглянулся. Рядом стоял кавалерист-генерал. Глаза его сияли. Даже шрам на лбу стал меньше.
— Батенька! А я тебя обыскался, — обрадованно воскликнул он. — Если бы не ноги ваши, не нашел бы. Вы в кавалерии случайно не служили?
