Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без сокращений txt) 📗
— Да, пришлось немного.
— Так и знал, — обрадовался генерал. — Такие прогнутые ноги только у кавалеристов. И осанка — грудь колесом, голова в зените. Вот так.
Генерал подпер спину кулаком, браво выпрямился и, стукнув себя в грудь, пробасил:
— Гвардии гусар! Ги-и, да-с… Однако же я отвлекся. Про коня-то я не рассказал. А с ним редчайшая история была…
Сергей хотел отделаться от навязчивого рассказчика с его историей, но тут же подумал: «А чего над стариком смеяться, зачем его избегать? Может быть, бой под Воронежем и нерассказанная история с конем были в жизни этого человека самыми значимыми, самыми неизгладимыми. А чем больше отдаляется время, тем сильнее желание вспомнить о легендарном прошлом. Да и сам-то я сколько раз ворошил былое!»
Сергей согласно кивнул головой и приготовился слушать седовласого генерала.
В воскресенье утром Ярцев приехал к своему старому знакомому по фронту полковнику Литвинову, жившему в каменном двухэтажном домике на Хорошевском шоссе.
На звонок вышла жена полковника Александра Васильевна — приземистая, располневшая женщина с толстой косой. Обрадованно улыбнулась, приветливо сказала:
— Проходите, пожалуйста. Лаврентьич дома.
— Спасибо.
Сергей шагнул через порог, шутливо щелкнул каблуками, взял под козырек.
— Представляюсь по поводу окончания академии!
— Очень рада. Поздравляю, Сереженька, молодчина!
— Шура! Кого это ты поздравляешь? — раздался из комнаты голос полковника.
— А ты выйди, сам увидишь.
Шлепая тапочками, в коридор вышел Владимир Лаврентьевич. Он был таким же бодрым, смуглолицым, чернобровым красавцем, как и год назад, когда Сергей заходил к нему в политуправление войск ПВО страны, где он работал начальником отделения информации. Только немного пробилась седина на висках да запали щеки. Одетый в широкую зеленую пижаму, он был похож сейчас на парубка гоголевских времен.
— A-а! Явился беглец. Проходи. Проходи, не стесняйся. Собак злых нет, и ковры не замараешь. Ни того, ни другого нема. Да ты что стоишь? Ждешь поздравления? Не будет. К шутам. Звание получил — не обмыли. И академический значок решил зажилить. Не выйдет.
Сергей достал из кармана завернутую в бумагу бутылку.
— Извиняюсь и исправляюсь.
— О, це дило! Как кажут у нас на Кировоградщине, сидай, куме, з бутылем побалакаем.
Он взял бутылку, потряс ею над головой.
— Шура! Сооруди-ка нам закусить.
— А что вам подать, Володя?
— Действуй по-украински. Что есть в печи, то на стол и мечи.
— Пива подать?
— А как же? И пиво, и воблочку… Я ж не тот кум, которого кума одним табаком угощала.
На столе появились графинчик в виде пингвина, три бутылки запотевшего в холодильнике пива, тарелки с колбасой, сыром, маринованной селедкой и плетеная корзинка с вяленой воблой.
Лаврентьевич взял одну из рыбин, смачно понюхал ее, покачал головой, крякнул:
— Ах, хороша! Люблю чертовку. В нашей деревне был дьяк. Так тот, бывало, всегда за голенищем тарань носил. Вытащит, о подметку постучит и: «Дай боже на завтра тоже».
— Володя! Опять ты с анекдотами. Угощай же.
— Ничего, обождет. Я его больше ждал.
Человек, который первый раз попал бы сюда в гости, мог обидеться на эти слова. Но Сергей знал, что полковник всегда шутит, что ему не так дорога выпивка, как веселая, пересыпанная анекдотами и украинскими поговорками беседа. Он мог пересказывать анекдоты часами, словно черпал их из бездонного сундука.
Вот и теперь он наполнил рюмки, заткнул пробкой рот пингвину и, откинувшись на спинку стула, сказал:
— А перед этим новый анекдот. Про попа. Нанял как-то батюшка в церковь звонаря. Но звонарь попал горький пьяница. Одну обедню на колокольне проспал, другую… Обозлился святой отец. Вызывает ослушника в алтарь и давай его отчитывать. Час ругает, другой. Устал звонарь, еле стоит. От жажды сухие губы облизывает. А на престоле у батюшки графин с водой. Чистая. Ключевая. Не выдержал звонарь. Один стакан налил, выпил, другой, третий. У попа глаза на лоб полезли. В ларец руку сунул и подает звонарю кусок колбасы. «Здорово зелье пьешь, раб божий. Меня на стакан обошел. На-кось вот, закуси».
Сергей поднял рюмку.
— Не будем уподобляться ни попу, ни звонарю, а просто выпьем по чарке, как на Руси повелось. За ваше здоровье, Владимир Лаврентьевич. И ваше, Александра Васильевна.
— За окончание учебы, — чокнулся полковник. — Как говорится, дай нашему казаче новой удачи.
Закусив селедкой, полковник уже без шутки, озабоченно спросил:
— И куда ж теперь? Назначение получил?
— Да вот пришел к вам посоветоваться, — заговорил Сергей. — Сегодня «сватали» меня.
— Кадровики? Или из войск?
— Из управления кадров.
— И куда же? Что предлагают?
— Инструктором в Центральное управление.
— В управление? — настороженно поднял брови Литвинов. — А в какой отдел?
Сергей назвал.
— Что это они? То в войска предложили, а теперь сюда.
— Представления не имею. Говорят, сам начальник управления так решил.
— А ты? Ты-то как на это смотришь?
— Двояко. И поработать в таком органе заманчиво, и хочется послужить в войсках.
— Согласия еще не дал?.
— Нет. Вашего совета жду. Вы уже столько в центральных управлениях… Знаете, почем фунт лиха.
Полковник встал, вынул из серванта пачку папирос, закурил, вернулся к столу.
— Значит, ждешь совета? Ну, что ж… Дам тебе совет. Только вначале ответь мне на три вопроса.
— Каких?
— Во-первых, можешь ли ты засиживаться?
— А что это такое?
— Поясняю. Рабочий день окончен. Все идут домой к своим семьям, невестам. Ужинают, наряжаются, спешат в кино, театры, в лес. А ты, раб божий, сидишь за канцелярским столом и с тоской смотришь в окно. Тебе хочется уйти. Но ты не можешь, потому что не ушел твой начальник. А начальник сидит оттого, что еще не уехал его начальник. А тот начальник торчит за столом из-за того, что торчит старше его начальник. Вот и луна уже поднялась над крышами. Погасли в домах огни. Черти вышли биться на кулаках, а ты все сидишь. Впрочем, не сидишь, а дремлешь. Спишь, проще говоря. И снятся тебе, рабу голодному, щи и жареные гуси. И начальник твой спит. И его начальник тоже. Все ждут, когда в окошках у Верховного погаснет свет. А он все не гаснет и не гаснет потому, что Верховный работает по ночам. Но вот где-то внизу хлопнула дверца, взревел мотор, и все очнулись. Загрохотали суматошно дверцы сейфов, защелкали дверные замки и все как очумелые, перегоняя друг друга, ринулись вниз к последним троллейбусам, трамваям. Вот что значит уметь засиживаться. Понял, чем дед бабку пронял?
Сергей с тоской посмотрел в окно, вздохнул. Нет, эта перспектива засиживания не очень его привлекала. Он не дряхлый дед и не любитель кабинетной жизни. А полковник, хитровато улыбнувшись и выпуская клубы сизого дыма, как назло расписывал:
— И если ты будешь исправно засиживаться, не будешь докучать начальству просьбами уехать пораньше, то и в аттестацию тебе запишут: «Усидчив». И пошел ты по служебной лестнице, как звонарь на колокольню. А коль не сможешь, считай пропало. Начнут тебя, грешного, склонять во всех падежах и лицах.
— Ясно-о, — протянул Сергей. — Ну, а второй вопрос?
— Сейчас, кума, будет и вторая сума, — открывая пиво, отвечал полковник. — Можешь ли ты слизывать языком кляксы и бегать антилопой?
— Нет, не умею. Не приходилось.
— Вот видишь. А иным работникам это как раз и надо.
— Зачем?
— Как зачем? Ну, допустим, принес ты на подпись бумагу, а руководящий товарищ возьми да и оброни кляксу на нее. Недолго думая, ты подхватываешь лист, — смеясь, полковник выхватил бумажную салфетку, — и кляксу языком — раз! Ты доволен, что труд не пропал, а начальник вдвойне. Он увидит и усердие твое, и канцелярское искусство.
— А антилопой бегать зачем?
Полковник кивнул: пей, дескать, пиво. Опорожнил бокал сам и, очищая воблу, пояснил:
