Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Шония и Другов шли по широкому лугу, где из земли, точно шляпки грибов-исполинов, выпирали гранитные валуны, потом по кочковатому плато. Они то и дело обходили нагромождения морен с острыми, еще не обкатанными камнями и заросли кавказского рододендрона с глянцевыми темно-зелеными листьями и войлочными коробочками созревших плодов. Его прочные гибкие ветви поднимались на метр от земли, изгибаясь в дугу, наподобие ловчих петель. Иногда под ногами хлюпала вода.
Перейдя через мощный снежник, из-под которого с шумом вырывался поток, они ступили наконец на твердую почву речной террасы. Слева рос сквозной, похожий на лесопарк ельник, откуда доносилось мерное постукивание дятла. Где-то прозвенел и оборвался голосок неведомой пичуги.
Тишина действовала на обоих умиротворяюще. Шли под гору легко и свободно, и, не будь позади трудных километров, можно было бы подумать, что вышли они на увеселительную прогулку. Только иногда их тревожила одна и та же мысль. Там, на перевале, остались свои, которые в любую минуту могли бы предупредить об опасности, прийти на помощь. Там легче заметить врага за многие сотни метров и успеть приготовиться к обороне. Здесь же им не на кого было рассчитывать. Но эта минутная тревога быстро проходила: слишком мирным выглядел окружавший их пейзаж.
Шония и Кирилл отмахали уже добрый десяток километров. Ручей, принявший в себя несколько притоков, которые ребятам приходилось переходить где вброд, где по кладкам, превратился в настоящую реку. Неожиданно впереди открылась просторная поляна с высокой, в человеческий рост, травой, а за ней реденький лесок с тощими искривленными деревцами. Кирилл остановился и потрогал тугой ребристый стебель девясила с тремя крупными огненно-желтыми цветками.
— Смотри, — сказал он, — макет настоящего солнца! Жалко, не пахнет…
Огненный цветок девясила был действительно прекрасен в этом запоздалом цветении. Покоряли его простота и наивная вера в то, что еще долго не наступят холода и он в неуемной щедрости своей успеет уронить в землю семена новой жизни.
— Курить хочется, — сказал Костя, снимая с груди автомат. — Тут тихо, давай покурим.
— Не курю я, — усмехнулся Кирилл. — Не курю. Тетя не велит. Посидеть можно. После таких суворовских бросков ноги гудят — сил нет.
— Гудит, дорогой, только пароход. А ноги ерунда. Назад пойдем, у ледника помоем. Не вода — огонь! Все ка-ак рукой снимет. — Он сел на траву, достал из кармана замшевый кисет и вытряхнул на бумажку щепоть мелко нарезанного листового табака. — Прошлогодний. Жена привозила, когда в Сухуми стояли. Дед сажал. У меня хороший дед, понимаешь? Ираклий зовут. В Зугдиди все знают… — И вдруг ни с того ни с сего запел тихонько с фальшивой слезой в голосе, утрируя кавказский акцент:
Кирилл улыбнулся, глядя, как у сержанта в такт песенке подрагивают плечи.
— Ну вот, дорогой, — рассмеялся Костя. — А то, понимаешь, слишком серьезный ты сегодня, даю слово. — Он легко вскочил и одернул гимнастерку. — Все! Покурили, и хватит. В разведке курить не положено.
— А сам куришь. Ай-яй-яй, как нехорошо, — с ехидцей прищурился Кирилл.
— Здесь я не в тылу у врага, дорогой. Здесь я дома. А дома все можно. Можно петь, можно курить, даже голым ходить можно.
Не успели они сделать и нескольких шагов, как в зарослях послышался быстро нарастающий шелест. Шония остановился и вскинул автомат. Другов невольно втянул голову в плечи и тоже изготовился к бою…
На небольшую площадку, устланную вытоптанной травой и поверженными стеблями гигантского борщевика с пожухлыми листьями, выбежала молоденькая серна.
Длинная шея с аккуратной головкой была настороженно вытянута. От основания заостренного уха к уголку рта, пересекая блестящий глаз, шла узкая темная полоска. Такой же ремешок тянулся по хребту до самого хвостика, остро нацеленного и дрожащего от напряжения.
Костя негромко засмеялся и опустил автомат. В ту же секунду, подброшенная в воздух высокими сильными ногами, серна исчезла в траве, стремительная и невесомая. Только на мгновение мелькнул желтоватый подбой на ее груди.
— Клянусь, жалко такую красоту оставлять фрицам! — воскликнул Костя.
У Кирилла от волнения даже пот выступил на лбу.
— Тьфу ты, скотина! — вырвалось у него. — Это ж надо так перепугать человека…
Чтобы снять с себя напряжение, необходимо было отвлечься, переключиться на что-то другое, постороннее, и Кирилл, приноравливаясь к шагу сержанта, стал вспоминать Москву.
Кроме тетки, родных у него не было. Отец погиб в Туркестане от пули басмача, мать умерла от сыпняка годом позже. Кирилл их не помнил. От них остались одни выцветшие фотографии и рассказы тетки. Всю свою жизнь он прожил на Малой Бронной, где у поворота яростно скрежетали трамваи. Они с теткой занимали небольшую комнату в коммунальной квартире. Потолок в коридоре почернел от примусной копоти. За долгие годы копоть так глубоко въелась в штукатурку, что у нее появилось свойство самопроявляться. Никакая побелка не могла придать потолку изначальный опрятный вид.
Кирилл вспоминал друзей по двору, с которыми гонял футбол — старую покрышку от мяча, туго набитую тряпками. Он любил свою улицу, любил зеркальную тишину Патриарших прудов в прохладные утренние часы и легкую золотистую дымку тумана над Садовой, где на углу продавалось сливочное мороженое в круглых вафлях по двадцать копеек за порцию.
Он был дитя своего города и не мыслил себя отдельно от него.
Но было в парне что-то, чему он сам не мог подыскать названия, какой-то неясный зов, который заставлял его ночи напролет читать книги о полярных исследователях и покорителях знойных пустынь. Он коллекционировал марки, хотя дух собирательства был чужд его натуре. Марки, эти крошечные миниатюры с кораблями Васко да Гамы, трубящими слонами и китайскими пагодами, волновали его сами по себе. Он упивался названиями: Либерия, Ньяса, Танганьика… Они поселяли в нем такое же смутное беспокойство, как книги Лондона, Арсеньева и Миклухо-Маклая. Он и на филологический-то согласился пойти только потому, что увлекся топонимикой — наукой о происхождении географических названий. Это сулило возможные экспедиции в будущем.
Тетя Оля работала в Ленинской библиотеке. Возможно, именно поэтому в их доме царил культ книги. Книг было много. Практически они занимали в комнате большую часть жизненного пространства. Кирилл рано начал читать.
Тетка умело направляла и развивала его интересы и увлечения. Единственно, что было неподвластно ее контролю, это отношения с Галкой Стеблиной.
Он познакомился с ней на первом курсе. Сидел сзади, через стол от нее, и не уставал часами смотреть на ее белую шею, на розовую мочку уха, на завиток волос.
Однажды, когда у них оказалось «окно» — заболел преподаватель, — его сокурсницы, не стесняясь присутствия ребят, затеяли разговор о мужских достоинствах, мнимых и подлинных.
— Господи, — тряхнула Галка своими коротко подстриженными волосами, — ну зачем мужику красивая физиономия? В первую очередь ему нужна светлая голова и интеллект. Если бы мне предложили выйти замуж за смазливого, но пустого парня, я бы отвергла его с презрением, — и она бросила на стол тетрадь с лекциями, — вот честное комсомольское! Я бы вышла замуж за Другова. Галина Другова! Звучит? — Галка отыскала взглядом Кирилла. — Никто ничего не понимает, — с серьезной миной продолжала она. — Вы даже не представляете, каким потрясающим мужчиной он будет в сорок лет. Ведь у него от природы правильные черты лица. К тому времени он слегка полысеет, и лоб его от этого станет светлее и выше. Но в глазах, заметьте, все та же живая мысль. — Она драматически прикрыла глаза рукой. — Если ему каждый день скармливать стакан сметаны, результат не замедлит сказаться…
