Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без сокращений txt) 📗
Время, время. Как томительно долго тянется оно, когда чего-то ждешь, когда хочешь что-то поскорее сделать.
В начале года командующий войсками округа Коростелев послал министру обороны письмо, где высказался об управлении войсками в бою. Он был уверен, что ответ придет скоро. Но судьба письма, однако, сложилась иначе. Шли дни, месяцы, а ответа из Москвы все не было.
Волнуясь за судьбу предложений, Коростелев несколько раз порывался позвонить министру и всякий раз отговаривал себя, успокаивал тем, что у руководства не один командующий, и не один из них обращается с важными делами, и, может, все они вот так же, понимая занятость министра, терпеливо ждут. Министр, конечно, не запрещает звонить. Наоборот, много раз подчеркивал, чтоб поменьше прибегали к бумаге, а почаще по неотложным делам звонили. Коростелев так и поступает. Он не из робкого десятка. Действует по пословице: «За спрос не бьют в нос». Когда надо, звонит, советуется. Но сейчас? Надо ли беспокоить? Раз ответа так долго нет, значит, министр о письме знает, значит, оно в движении. Позвонишь — еще обидится. «Вы что ж, — скажет, — думаете, все делается по щучьему велению? Не волнуйтесь. Рассматриваются ваши предложения. Ученые изучают их».
Так думал Коростелев. Думал и еще больше убеждался в разумности своих предложений. Как в прошлую войну управлял командир своими полками на марше?
Почти что методом времен Суворова. Либо стоял на обочине, пропускал колонны, давал указания, либо объезжал их на Пегашке или на машине. Нельзя так. В будущей войне возрастет намного скорость движения, протяженность колонн. Значит, надо дать командиру другое средство — вертолет, самолет, чтобы сверху он видел колонны и по радио ими управлял. Это не значит, конечно, что командиру не нужна легковая машина. Нет, Коростелев не склонен так думать. Она еще долго будет в строю. Но помимо нее уже теперь командиру нужны быстрые крылья. Он так и в письме написал: «Дайте командиру крылья. Поднимите его над дорогами, над полями сражений».
Твердо убежден был Коростелев и в необходимости упростить работу штабов. Бывая на учениях, он видел, в каких муках рождаются приказы, сколько у офицеров штаба уходит времени на подготовку их, обработку разных бумаг. Одни собирают сведения. Другие с карандашом в руках считают, вычисляют. Третьи до седьмого пота раскрашивают карты… А нельзя ли все это механизировать, упростить? Поставить на КП машину, и пусть ломает «голову», «потеет» за людей. Нажал кнопку — получай сведения о противнике. Нажал другую — вот тебе карта с обстановкой. Экран, подобный телевизионному, наглядно показал тебе местность в полосе атаки. Чудная машина! Как она нужна штабам! Но ее нет. Она пока что в голове Коростелева, в схемах, чертежах, которые он с письмом направил. Примут ли их? Должны принять. Там сидят ведь не какие-нибудь тюхи, а вдумчивые люди. Нос держат по ветру. Да и грешно было б такую новинку не подхватить.
Жизнью подсказана.
Верил, надеялся Коростелев. Сердце не предвещало промаха. И вдруг… провал. Полный и конфузный провал. Ни одно предложение не принято. Все сочтено не подходящим для войск. Об этом только что узнал Коростелев из письма генерала Курочки.
Ошарашенный и повергнутый в смятение, он прошелся взад-вперед по кабинету, распахнул окно, дверь на балкон, сбросил с себя китель и снова начал читать ответ, но уже более внимательно, вдумываясь в строки и комментируя их на ходу.
«Уважаемый Алексей Петрович! — начиналось послание Курочки. — Ваше письмо, адресованное на имя министра обороны, нами получено и рассмотрено (канцелярский запев). В изучении изложенных предложений принимали участие компетентные лица (хотел бы я видеть эти лица!). Они сочли, что Ваша забота о повышении боеготовности войск, оснащенности их новейшим оружием (ни о каком оружии и речи не шло)… заслуживает признательности и одобрения (иезуитский реверанс перед плевком в душу). Однако при всем большом уважении к Вам мы не можем признать Ваши предложения-подходящими для войск (с этого бы и начинал, свинья!). Во-первых, о вертолетах и самолетах. Испокон веков русский солдат привязан к своему командиру, он привык видеть его рядом с собой так же, как видел Суворова, Кутузова, Буденного (про боевые колесницы бы еще вспомнил, старый хрыч!)… Это влечение к командирам вполне оправдано и объяснимо. Это исторически сложившийся воинский ритуал. Вы же поднимаете командира в облака, отрываете его от солдат. Поступив по-вашему, воин будет лишен возможности лицезреть своего командира, перенимать его лучшие волевые качества (командир не обнаженная Энесса, чтоб на него глазели; пусть его лишний раз и не увидит солдат, но почувствует железную силу руки). К тому же, надо заметить, товарищ командующий, что поднятый Вами в воздух командир будет незамедлительно сбит противником. Так что пусть лучше он шагает по матушке земле (вот уж воистину: рожденный ползать летать не может). Теперь о счетно-решающих машинах, или, как Вы пишете, облегчении работы офицеров штабов. Мы понимаем, что в современном бою нагрузка на штаб возрастает, что нужно изыскивать способ облегчения штабного труда. Но за счет ли предлагаемых Вами громоздких машин, этаких сундуков? (Сам ты, как видно, сундук!) Не лучше ли поискать что-то другое? Сундуки же эти, честное слово, смешны. Нам ли, русским людям, сынам рабочих и крестьян, бояться чернового труда (ну, тумак, настоящий тумак!). Пусть в буржуазных армиях, где во главе стоят сынки богатеев, увлекаются этими сундуками. Им от природы свойственно жить за счет чужого труда и ума. У нас же, как Вы сами хорошо знаете, есть свой светлый разум (есть ли он у вас, генерал Курочка? Не выдохся ли?). Поймите нас, Алексей Петрович, правильно. Мы…» Я понял вас, Курочка. Отлично понял. Вы ярый приверженец старого. Вы, как филин, боитесь дневного света и держитесь за дряхлый пень. Мало того, вы еще и других клевать собрались. Шалишь! Не выйдет!
Коростелев подошел к столу, снял трубку прямого провода с Москвой.
— Прошу соединить меня с министром. Коростелев говорит. Хорошо, я жду.
Минут через пять раздался продолжительный звонок, означающий, что министр освободился и ждет у телефона.
Услышав знакомый, хозяйски спокойный голос, Коростелев поздоровался и попросил разрешения доложить о важном для войск деле.
— Пожалуйста, Алексей Петрович. Слушаю вас, — сказал министр, и в голосе его прозвучала удовлетворенность. — Давно не слыхал вас. Давно. Редко звоните, говорю. Может, войну объявили телефонной связи?
— Бумагам да, а телефон пока в резерве оставил.
— Ну, ну. Слушаю, Алексей Петрович.
Коростелев докладывал, волнуясь, обидчиво, с трудом сдерживая себя, чтоб не упрекнуть в косности генштабистов, самого министра. Ведь он тоже тут виноват в чем-то. Либо в спешке выслушал доклад и как следует не разобрался, либо этот Курочка, не поставив в известность, сам ответ состряпал, что тоже не делает чести министру. Нечего поручать слепому сычу сторожить бахчу. Дальнозорких, смелых людей ставить надо.
Министр слушал Коростелева не перебивая, изредка лишь вставляя «да, понимаю, да», но и по этим коротким «да», по тому, как все жестче и досаднее они звучали, Коростелев понял, что министр ничего о письме не знал и что над теми, кто его упрятал, видимо, грянет буря.
Спросив, когда отослано письмо, когда получен ответ, министр прервал разговор и сказал, что он лично разберется и через час позвонит. Однако не прошло и тридцати минут, как в столовую, куда ушел обедать Коростелев, вбежал запыхавшийся капитан-порученец и сказал, что на проводе министр обороны.
Коростелев поспешил к телефону.
— Слушаю вас, товарищ маршал!
— Так вот какое дело, Алексей Петрович, — заговорил министр. — Телефонным разговором дело уже не поправишь. Надо бы вам приехать. Выступить на совещании командующих с содокладом. Как ваше здоровье? В понедельник самолетом сможете?
— Смогу, товарищ маршал!
— Тогда ждем вас. Всего доброго, Алексей Петрович.
