Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Внезапно он услышал за спиной какое-то странное позвякивание. С опущенными наушниками Кирилл был как глухой, и посторонний звук показался от этого тем более неожиданным. Он подхватился, держа автомат наизготовку.
В десяти шагах от него с ледорубом в руках стоял старшина Остапчук в белом дубленом полушубке. Он молча переводил взгляд с одной фанерной таблички на другую, потом задержал его на красном шарфе, привязанном к железному флагштоку и траурно поникшем в полном безветрии. И, когда Кирилл, приложив к шапке рукавицу, хотел доложить по всей форме, тот только горько махнул рукой:
— Мовчи, сынку, мовчи! — Он круто повернулся и зашагал, сутулясь, к двум незнакомым молоденьким бойцам, которые пришли вместе с ним.
Скорее всего они прибыли с последним пополнением прямо из военкоматов. Не иначе как двадцать четвертого, а то и двадцать пятого года рождения. Ребята вели себя шумно, хлопали рукавицами, греясь, норовили толкнуть друг друга плечом. И Кирилл подумал о том, какая же бездна отделяет его от них. Они явились сюда из совершенно иного мира, еще не преодолев главный порог познания.
Кирилл подошел к ним. Они смотрели на него так, словно перед ними возникло привидение, выходец с того света. Он не мог понять, чего больше было в их взглядах, сочувствия или любопытства. Он поздоровался с ними, они ответили.
— Учора сусиды Санчару штурмом узялы, — сказал Остапчук. От его рта шел пар, и на усах белела изморозь. — Чотыри дни былысь. Багато полягло наших…
— Это плохо, — с усилием проговорил Кирилл. Его сухие жесткие губы свело стужей. — А мы тут все подмогу ждали…
— Некому пособлять було, хлопче. Прорвалысь хрыцы у Цегеркера. Пуста застава була.
— Кто же погиб из наших? — спросил Кирилл.
— Багато! — повторил старшина. — Командир першого взводу лейтенант Кравэць, политрук Ушаков, отой младший лейтенант, що з окружения, Киселев, чи як його…
— А Лина? Помнишь военфельдшера?
— Поранило. Мабуть, нэ дуже. У тыл вакуировалы.
— А этот, инженер Радзиевский?
— Нэ знаю, — покачал головой Остапчук. — Його тогда ще у полк забралы, и всэ. Бильш я його нэ бачив.
— Жалко Ушакова, — вздохнул Кирилл, — и Киселева тоже. Всех жалко.
— Це всэ война распроклята. Ну нэ жаль, скажи: Истры нашего вже нема, а симья його знайшлась тэпер дэсь на Урали. Вси живехоньки. А вы молодци, добре стоялы! Дывысь, ще медаль причеплють. Уполни заробыв.
— За что мне медаль? Моя медаль здесь останется, товарищ старшина.
Остапчук понимающе кивнул и повернулся лицом к могиле сержанта:
— А капитан казав, що шкуру з його здере и сушить повисе.
— Это за что еще? — устало поднял глаза Кирилл.
— За того раненого, що з оружием пропустылы… Чашкин, Кружкин чи Ложкин…
— Рюмкин, — вспомнил Кирилл.
— З мэдсанбату звонылы: що вин, собача душа, самострел. Пороховый ожог у його знайшлы.
— Ну вот, — грустно усмехнулся Кирилл, — выходит, на этот раз Федя был прав…
Остапчук спохватился:
— Ну, хлопче, збырайся. Прогноз дуже поганый. Днем у горах мороз, а в ничь витрэ со снигом. Ще нэ выберемось.
— А эти что, одни остаются? — удивился Кирилл. — Вдвоем?
— Утром прыказ був — знимаем заслон. Всэ, точка!
У Кирилла дернулась щека. Он зажмурился и до боли сжал челюсти, чтобы старшина, упаси бог, не увидел его слез.
— Ну, хлопче, що робыть будемо? — Остапчук опустил ему на плечо тяжелую руку.
Кирилл не ответил.
Сквозь облака чуть проглянуло осеннее солнце, и снег мгновенно засверкал, заискрился. Языком негасимого пламени вспыхнул шарф Константина Шония. Остроконечная вершина справа от перевала напоминала громадный зуб, нацеленный в небо.
ПЯТЬ ТЫСЯЧ МИЛЬ ДО НАДЕЖДЫ
Розоватый лиственничный брус слегка растрескался от времени, и янтарные капли смолы, как тяжкие слезы, поблескивали на сбитых сучках. С солнечной стороны смола затвердела и покрылась белесым налетом, похожим на соль тончайшего помола.
Не так-то просто было Святославу Владимировичу раздобыть в свое время эти самые брусья, которые, по его мнению, единственно годились на киль для небольшого морского судна. Лиственница, увы, не растет на юге, и он был вынужден выпрашивать каких-то несчастных полтора десятка метров на лесном складе вагонного участка. Для этого пришлось пустить в ход старые связи. Над школой, в которой Святослав Владимирович много лет преподавал географию, шефствовал железнодорожный узел.
Со шпангоутами было проще: сюда шел сухой прямослойный дуб, достать который тут не составляло особого труда.
Стапель стоял в глубине огорода, подальше от любопытных глаз, и все же в поселке не было человека, который не знал бы о том, что старый учитель строит настоящий десятиметровый шлюп с гафельным вооружением.
С открытой терраски Святославу Владимировичу был превосходно виден этот его нехитрый стапель с полным деревянным набором, со всеми бимсами, стрингерами и карлингсами. Для этого стоило только, подтянувшись за перила, поднять голову со скрупичей раскладушки.
Теперь он с грустью отмечал, что недостроенный шлюп постарел вместе с ним, так и не успев погрузиться в морскую купель. А сколько раз его фантазия облекала голый каркас в легкую и прочную обшивку! Словно наяву, видел он покрытые белой эмалью сверкающие борта и кораллово-красное днище, окаймленное по ватерлинии тонкой синей полосой, протертые до блеска стекла иллюминаторов в небольшой палубной надстройке. Это была яхта с коротким бушпритом и стремительными обводами.
Однако работа двигалась медленно. Святослава Владимировича заботили не только мореходные качества, запас прочности будущего парусника, красота и изящество линий, но и его добротность. Он привык к тщательности в отделке, в подгонке деталей, без которой, как он считал, нельзя было построить по-настоящему надежное и быстроходное судно.
Кое-кто ломал голову: яхта? Зачем, что за блажь?
Но что могли знать эти люди? Они и ведать не ведали, как еще в мальчишеские годы его поразил таинственный вирус, принесший неизлечимую болезнь — вечную, тревожную любовь к морю. Они, конечно же, ничего не знали и о том, как он впервые увидел громадную рогатую раковину с мудреным названием. Эта раковина стояла на буфете в виде украшения.
Внутри она была окрашена в розовато-оранжевые тона, которые в глубине становились все насыщеннее и ярче. Края ее казались оплавленными в раскаленном тигле. Ее гладкая внутренняя поверхность блестела свежим гончарным поливом, и было ощущение, будто этот живой огненный блеск некогда запечатлел в себе всю необузданную силу доисторического солнца.
Раковину привезли откуда-то с Маскаренских островов, с берегов далекого Индийского океана.
С тех пор Маскаренские острова стали его мечтой. Ему грезились рощи кокосовых пальм, клонящихся над ослепительно желтыми песчаными отмелями, заросли бамбука, населенные неведомыми птицами, его преследовал запах ванили, которая, как ему сказали, растет там в изобилии, опутывая своими вьющимися стеблями молодые кофейные деревья. Ему даже казалось, что он чувствует на ощупь жесткость ее темно-зеленых листьев. Стоило к раковине приложить ухо, и он слышал шум океана.
В ее темном лабиринте рождались звуки, похожие на бесконечный гул наката, когда многотонные зеленоватые волны вдребезги разбиваются от острые коралловые рифы и белая пена, шипя и пузырясь, быстро тает на песке пляжей. Он замирал от волнения, когда прикасался ухом к холодной глянцевитой эмали.
А рядом со всем этим шла другая, обыденная жизнь со своими радостями и огорчениями.
У Святослава Владимировича была нелегкая трудовая юность. Потом был фронт, тяжелое ранение в ногу, после которого он всю жизнь прихрамывал.
Его мечта побывать на далеких островах в Индийском океане то отступала на задний план, почти забывалась, то с новой силой напоминала о себе.
