В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович (е книги txt) 📗
Сладко и страшно думать об этом, стоя на гремящем ветру, на перевале Терсагар.
Иуда отпустил повод, послал жеребчика шагом к каменной кромке перевала.
Зеленое пятнышко на коричневом камне, между отвесной километровой скалой и широчайшей речной долиной — вот, оказывается, как выглядит Алтын-Киик… Зеленый пушистый лоскуток — травяное поле, арчатник, карагачевая роща. А за рощей темная полая вода, спрыгивая с ледника, выгрызла в камне выстланный галечником проход, уводящий вниз, в виноградные таджикские края. Полая вода темная, бешеная: как напряженная мышца, обтянутая серой подрагивающей кожей.
Паводок давно миновал, вода спала, истончавшая река со всеми ее протоками похожа с утра на ветку, брошенную на мостовую. А к вечеру, после дня солнечной работы, ледник лениво выплюнет в долину талую воду, — и река вздуется, округлится, с грохотом потащит по дну каменья размером с барана, с пол-лошади.
К этому глухому, как бы подземному грохоту прислушивался Иуда Губельман, въезжая в Алтын-Киик. Пяток кибиток, разбросанных между арчатником и рощей, увидел Иуда, и жеребчик по собственной воле бодро притопал к ближнему домишке. Большая желтая собака выскочила неизвестно откуда, как бы из-под земли, и с азартным лаем стала наскакивать на лошадь сбоку, вытягивая лобастую голову на толстой шее и норовя вцепиться в ногу всадника. Иуда живо выдернул наган из кобуры и, держа его за ствол, перегнувшись с седла, с полного замаха ударил собаку тяжелой рукоятью по лбу. Собака осеклась и, шатаясь, словно бы в раздумье, поплелась в кусты и легла там. А Иуда спешился и пошел на затекших ногах навстречу Абдильде, выглянувшему на лай.
— Здравствуй, белобородый, — вглядываясь в румяное лицо Абдильды, сказал Иуда. — Я ищу Кудайназара, охотника. Где он живет?
— Всемогущий Аллах никогда не ошибается! — в большом потрясении пробормотал Абдильда. — Он привел урусского начальника в мою кибитку… Спасибо тебе, посланец Аллаха, что ты укоротил дни этой опасной твари. — И Абдильда смачно плюнул в собаку, выползшую из куста и трясущую окровавленной башкой у хозяйской ноги.
— Это твоя, что ли, собака? — спросил Губельман. — Она хотела меня укусить.
— Жалко, что ты не вышиб ей все зубы, — сказал Абдильда и взглянул на собаку с сожалением. — Кусаться я тоже умею, а лаяла она громче всех в Алтын-Киике. Теперь она будет петь, как манасчи [17] если не подохнет до утра.
— Пускай поет, — дал свое согласие Губельман. — Кудайназар где живет?
— Сейчас я поведу тебя к нему, — сказал Абдильда. — Но сначала выпей пиалку чая в моем доме. Это такой наш киргизский обычай…
— Хорошо, — решил Иуда. — Если уж Аллах меня, как ты говоришь, привел…
В просторной комнате кибитки, у очага, сидели две женщины — большая старуха и вторая, помоложе, лет сорока или около того, с плоским рябым лицом под туго повязанной на голове косынкой. На кошме спал, накрывшись овчиной, мужчина в куньей шапке. Открытый огонь очага освещал сепаратор на сундуке у стены и пару мелких каменных жерновов в углу — то ли мельничку, то ли крупорушку. Целая система палок и ремней вела от жерновов под стену; там, в черной дыре, приятно журчала проточная вода.
Повелительным взмахом руки Абдильда отослал домочадцев из комнаты. Первым, молча вылезши из-под овчины, шагнул за дверь мужчина в куньей шапке — он, лежа на кошме, словно бы только и дожидался этого хозяйского знака.
— Сын, что ли? — спросил Иуда, ища, где бы сесть.
— Э! — неопределенно пожал плечами Абдильда. — Приходят разные люди, спят, чай пьют… У меня стул есть, сейчас из сарая принесу.
— Не надо, — сказал Иуда, опускаясь на кошму и с наслаждением вытягивая ноги. — Люди-то — местные?
— Местные люди, — подтвердил Абдильда. — Этот парень за картошкой приехал из Таджикистана. Картошка у нас здесь очень хорошая. Неделя уже, как приехал, спит у меня. — Сидя на корточках, Абдильда заваривал чай в круглом красном чайнике, надтреснутом с одного бока и скрепленном по трещине металлическими скобками.
— Важное дело есть, начальник, — протягивая Иуде пиалку, сказал Абдильда и добавил шепотом: — Продай мне пулемет!
— Зачем? — ничуть не удивился просьбе Иуда.
— Ну, как зачем! — доброжелательно удивился Абдильда. — Ты — большой начальник, а я буду твоим секретарем здесь, в Алтын-Киике. Сек-ретарь! — немного нараспев повторил Абдильда интересное слово. — Секретарю такого большого начальника без пулемета нельзя.
Потягивая чай, Иуда молчал, как бы вовсе забыв об Абдильде.
— Я дам тебе за пулемет три шелковых халата и барсову шкуру, — вкрадчиво предложил Абдильда. Иуда молчал. — Две барсовы шкуры, — накинул Абдильда. — И китайский перстень — золотой дракон с красным камнем в зубах. А?
— Что ты будешь делать с пулеметом? — спросил наконец Иуда.
— Я пойду на старую китайскую дорогу, — сказал Абдильда, — и буду брать с каждого плату за проход. А в Алтын-Киике оставлю пока что своего секретаря Телегена.
— Ну, ладно, — усмехнулся Иуда и поглядел на Абдильду с новым интересом. — Попили чайку — и хватит… Неужели ты думаешь, старик, что никто без тебя не сторожит старую китайскую дорогу? — Он поднялся с кошмы. — Спасибо за чай. Пошли.
— Значит, сторожат уже… — смирился Абдильда. — Знаешь, начальник, не говори ничего Кудайназару про пулемет. И про китайский перстень тоже не рассказывай. А, начальник?
— А — почему? — уже от двери спросил Иуда.
— Он-то думает, что пулемет полагается ему, — покачивая белым перышком бороды, объяснил Абдильда. — А у кого пулемет, у того должен быть и перстень с драконом. Так всегда бывает.
— Так он что, отнимет у тебя, что ли, твое добро? — задержался Иуда.
— Зачем отнимет! — вздохнул Абдильда. — Самому придется нести, не приведи Аллах.
К делу перешли за мясом.
— Мясо делает живот твердым, а сердце мягким, — сказал Телеген, круша зубами баранью кость. — Жирный человек — хороший человек. Тощий человек — нехороший человек.
Крупные куски вареного бараньего мяса дымились в голубом эмалированном тазу. Таз возвышался посреди достархона, мужчины располагались вокруг таза. По достархону были рассыпаны лепешки и мелкие луковицы и стояли три пиалки: спирт пил Иуда, бывалый Абдильда и Гульмамад — человек виноградный.
Хрустя луком, Абдильда досадливо поморщился: тощий Иуда мог неправильно понять Телегена.
— Ты очень смелый человек, начальник, — сказал Абдильда, чтобы исправить положение. — Никогда еще такого не было, чтобы урусский начальник приехал в горный кишлак без конвоя.
— Я ж не воевать приехал, — мельком заметил Иуда и оборотился к Кудайназару: — Хан Усылбек проходил через Алтын-Киик?
— За последний год здесь не было ни одного чужого, — помолчав, сказал Кудайназар. — Я не пущу в Алтын-Киик никаких солдат. Это наша земля, и мы пустим сюда только званых.
— Золотые слова, — одобрил Абдильда. — Рубиновые!
— Усылбек и спрашивать бы не стал, — покривил губы Иуда. — У него пятьдесят всадников. Что ж, он приглашения от тебя будет дожидаться, что ли?
— Этого не знаю, — сухо сказал Кудайназар. — А придет — что ж: либо он тогда будет здесь сидеть, либо я.
— Чего ему тут сидеть! — побалтывая спирт в пиалке, сказал Иуда. — Он на ледник уйдет, а потом — в Афганистан.
— Не знаю, — повторил Кудайназар. — Только по леднику никто на лошадях не пройдет — яки нужны. Яков у нас нет. Зачем же ему тогда Алтын-Киик?
Абдильда горестно вздохнул, грудь его и плечи поднялись, а потом опустились. Яков, правда, нет в Алтын-Киике, зато есть кое-что подороже яков: желтенькие тяжелые кружочки, запрятанные в один из мельничных жерновов. Если проницательный человек будет их хорошо искать в доме Абдильды, то и найдет непременно. А отчего бы хану Усылбеку не быть проницательным человеком?
— Давайте говорить прямо, — сказал Иуда, с силой проводя ладонями по лицу, сверху вниз. После утомительной дороги хмель ударил ему в голову, и он запоздало пожалел теперь, что выпил. — Пока басмачи не пользуются вашим кишлаком как перевалочной базой — ну, скажем так: не ходят через Алтын-Киик — у советской власти к вам никаких претензий не будет, и я моих людей сюда не пошлю. Появятся басмачи — приду и я. Другого выхода нет.
