Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Дрожащими от нетерпения пальцами Кешка развязал тесемку, заменявшую крючок, и распахнул дверцу. У попугая удивленно поднялся желтый хохолок, но он решительно шагнул с жердочки на пол. Почесал лапкой за ухом, отряхнул перья и вразвалочку вышел из клетки. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и по-прежнему с любопытством наблюдал за Кешкой. Потом, потягиваясь, расправил одно крыло, другое…
— Крейзи кроу! — крикнул он довольно громко каким-то скрипучим голосом.
Перевести смысл этих слов Кешке было некому, но по тону он догадался, что сейчас при нем кого-то за что-то облаяли.
— В чем дело? — послышался из глубины комнаты сонный голос Алевтины Никитичны. — Что тут происходит?
Кешка обомлел. В этот момент попугай захлопал крыльями и слетел с подоконника. Видимо, он отвык летать, потому что тут же тяжело, как петух, плюхнулся на ограду и ругнулся с досадой:
— Год дэм!
В окне показалась голова Алевтины Никитичны, повязанная косынкой, под которой бугрились накрученные с вечера бигуди.
— Жюль, детка, вернись! — закричала она и только тут заметила притаившегося Кешку. — A-а, мальчик, так это ты, это твоя работа? Я знаю, паршивец, ты хотел украсть птицу. И потом продать кому-нибудь. Я вас знаю…
Слова эти так обидели Кешку, что он утратил всякий страх.
— Почему продать? — вырвалось у него. — Это же не индюк и не курица, чтобы продавать на базаре.
— Если ты сию же минуту не поймаешь попугая, тебе будет очень и очень плохо…
Но тут Жулик, которому явно наскучило слушать пустые пререкания, перелетел на соседский забор, а с него на шелковицу. От шелковицы до крыши было рукой подать. Попугай горделиво прошествовал по самому коньку и вдруг ринулся вниз грудью, распластав белоснежные крылья. Он пронесся низко над улицей, полого сбегавшей к морю, и скрылся за деревьями…
Через полчаса на поимку беглеца были брошены все силы: поселковые мальчишки, рабочие и актеры киногруппы. Даже сам Большой Генрих не остался в стороне, поспешил взять на себя общее руководство.
Но Жулика так и не поймали. Он словно бы растворился в зеленом царстве свободы.
Зато без особого труда поймали Кешку.
— Ах, так это опять ты, мерзавец! — закричал коротышка Большой Генрих, и громадная лысина его вспотела. — Понимаешь, что ты наделал? Ведь у нас впереди студийные съемки. Где мы еще возьмем такого попугая? Отвечай!
— Жюль, мой маленький Жюль, — причитала Алевтина Никитична. — Генрих Спиридонович, прошу учесть: вместе с клеткой я заплатила за птицу восемьдесят пять рублей! Пусть мне компенсируют. Либо его родители, либо студия. Прошу дать гарантии.
— Бог подаст, — не глядя на нее, ответил Большой Генрих.
— Не сердитесь, Генрих Спиридонович, — вступился за парня Василь Сергеич, разлохмаченный и мокрый. — Он это сделал из лучших побуждений.
— Из лучших?! — окончательно распаляясь, вскричал Большой Генрих. — Софит разбил тоже из лучших? Любопытно посмотреть, что этот выродок отколет из худших соображений. Ах, мерзавец, ах, сукин сын! — И, ухватив Кешкино ухо, повернул его, как ключ в замочной скважине.
— Не смейте! — неожиданно для всех срывающимся голосом крикнул Генрих Карлович — осветитель. — Не смейте трогать и обзывать мальчишку! Вы сами порядочный мерзавец и сукин сын! Ругаетесь при женщинах и детях. Как последний уголовник. Прямо на съемочной площадке. Где творится, простите за выражение, искусство…
Наступила долгая гнетущая пауза. Большой Генрих склонил голову набок, развернул носовой платок и промокнул лысину.
— Пушкин прав, — наконец в раздумье проговорил он. — Не приведи бог видеть русский бунт… Вы устали, Генрих Карлович, у вас сдают нервы. Пора, давно пора на заслуженный отдых…
И тут Кешка не выдержал:
— Не виноват он! Что сказали бы вы, если б вас самого на восемьдесят лет посадили в клетку?
— Меня? — удивился Большой Генрих и широко развел руками. — Честное слово, не знаю. Наверное, так и сидел бы все восемьдесят лет…
— А между прочим, этот парень будет киноактером, — сказал вдруг герой Миша. — Может быть, даже постановщиком фильмов.
— Кто? — спросил Большой Генрих. — Этот взломщик? Он ничего не умеет создавать, но разрушать уже научился. Он думает, что оказал попугаю услугу. О, наивность неофита! Да ты погубил несчастную птицу! Столько лет она просидела взаперти…
— Неправда, — вмешалась Алевтина Никитична, — два раза в год я выпускала ее полетать по комнате. В рождество и на пасху.
— Не перебивайте, — одернул ее Большой Генрих. — Птица разучилась летать и добывать корм. А через несколько месяцев придет зима, выпадет снег, и она замерзнет. Или, может быть, в Крыму не бывает снега? Ведь это же по-пу-гай, тропическая птица!
Кешка терпел, когда ему крутили ухо, но сейчас прозрачные глаза его наполнились слезами.
— Ну и что? — обиженно выкрикнул он. — Пусть еще хоть сто лет Жулик просидит в клетке, все равно для него ничего не изменится. Так и будет висеть вниз головой, как эти самые… австралийцы. Пусть уж лучше до зимы поживет свободным…
Большой Генрих удивленно поднял лохматые брови:
— Подумайте, а в этом что-то есть… Так, значит, постановщик фильмов? Похвально, похвально. К чему же тогда тянуть? Может быть, прямо сейчас засучите рукава и примитесь за работу? С чего бы вы начали, уважаемый Кин-Младший?
— С того, — и Кешка решительно вобрал в себя воздух, — с того… Взял бы и выгнал вас…
Когда Кешка в сопровождении квартиранта возвращался в поселок, он не переставал размышлять о причинах неудач, которые преследовали его все последнее время.
— Теперь еще за попугая бить будут, — глубоко и судорожно вздохнул он.
— Не будут, — твердо пообещал Василь Сергеич.
И все-таки Кешка предпочитал сейчас как можно дольше не показываться матери на глаза. Полдня он молча наблюдал, как рабочие заколачивают и грузят на машины ящики с костюмами и реквизитом. Потом пошел к морю, чтобы еще разок взглянуть на «Глори оф де сиз», которая почему-то уже два дня стояла без парусов, покинутая командой и сторожами.
Возле рыбкоопа он придержал шаг, так как на доске объявлений заметил небольшой листок, на котором было что-то напечатано на машинке. Кешка подошел ближе и прочитал:
«Администрация киностудии доводит до сведения жителей поселка Каменоломня, что деревянный корпус шхуны, принимавшей участие в съемках, в ближайшее время будет поднят на берег и продан на дрова по доступной цене. Всех, кого интересуют подробности, просим обращаться к представителю студии (второй вагончик) с 15 до 19 часов».
Кешка долго стоял у фанерного щита, пытаясь до конца вникнуть в смысл объявления. Он не мог поверить собственным глазам. Он был потрясен. Как? Почему? Какие дрова? От волнения и расстройства буквы прыгали у него перед глазами, то рассыпаясь, то вновь выстраиваясь в длинные цепочки. Нужно было немедленно что-то предпринимать, кого-то убеждать, на кого-то жаловаться. Но кому и на кого?
Он, кажется, впервые растерялся, не зная, что делать дальше. Ведь парусник не птица, его не выпустишь из клетки. И вдруг Кешку осенило: а почему бы и нет? Ветер от берега. Перепилить цепь, и пусть себе ночью плывет в открытое море. Если он и потонет там во время шторма, так это по крайней мере будет конец, достойный настоящего корабля.
В кармане у него лежал складной нож с пилкой. Если работать упорно, то можно и ею перепилить цепь. Перепиливают же узники решетки своих темниц.
Кешка сбежал на берег, скинул с себя штаны и майку. Зажав в левой руке нож, он бросился в воду и поплыл к судну. Оно надвигалось на него медленно, вырастая из воды высокой глухой стеной потемневшего от времени борта.
Вблизи цепь оказалась настолько толстой, что Кешка испугался. Она уходила глубоко в воду, постепенно теряясь в придонном мраке. Прохладная вода не смогла отрезвить его голову, и он с жаром принялся за дело. Тоненькая пилка поскрипывала, ерзая по металлу и окрашивая мокрые пальцы красноватой ржавчиной.
