Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Так пели они и действительно шутили и покоряли пространство. С покорением времени, как выяснилось через несколько десятилетий, оказалось не столь просто.
Сима, кроме учебы на рабфаке, работала машинисткой на полставки и занималась парашютным спортом. Два раза в неделю, нацепив на спину ранец с парашютом, она взлетала в небо на «утенке», как называли самолет У-2, и бесстрашно выбрасывалась в пустоту. Миша Нестеров, которому учеба давалась туго, стал председателем студсовета и на заседаниях парткома института допекал ректора хозяйственными вопросами общежития. В партию Сима и Михаил вступили одновременно, в 1938 году.
Они поженились в мае тридцать девятого, в те дни, когда газеты печатали фотографии Молотова и Риббентропа, приехавшего подписывать пакт о ненападении. На скромной «комсомольской» свадьбе радовались: «Войны не будет!» – впрочем, оптимизм этого поколения вообще не поддается измерению.
На следующую осень у молодых, только что окончивших институт и направленных на Балтийский завод, родилась дочь Лиля, старшая сестра Ирины, а еще через несколько месяцев началась война.
Они недаром пели в той же песне: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». Они пошли воевать, ни секунды не сомневаясь в том, что победят. И они победили! Минуты сомнений и неуверенности в исходе войны случались у более старших по возрасту, у них – никогда. Михаила взяли в морскую авиацию, в технический состав, воевал он в одном из соединений Балтийского флота, готовил машины к боевым вылетам, залечивал им раны. Сима записалась добровольцем в женский батальон МПВО, ее зенитное орудие стояло на Марсовом поле. За маленькой Лилей присматривала старшая сестра Симы, перед самой войной приехавшая из Ростова да так и не успевшая уехать из Ленинграда домой.
Блокаду пережили, как и все пережившие блокаду, – неизвестно как, чудом, усилием духа и отчасти молодой уверенностью, что смерть – это для кого-то другого, не для них. Михаилу удавалось время от времени передавать семье свой офицерский паек. Весной, после страшной зимы сорок первого – сорок второго годов, разбили огород рядом со своею зениткой. Сима выставляла на солнышко коляску с Лилей – тоненькой и бледной, как свеча, до двух лет не научившейся ходить – и рылась в огороде, подоткнув зеленый подол форменной юбки. Была она младшим лейтенантом войск ПВО.
За сбитый самолет Сима получила орден Красной Звезды, а после прорыва блокады – еще и Отечественной войны, не считая медалей, так что к концу войны превзошла мужа по количеству наград, хотя в звании отстала на одну звездочку. Михаил Лукич встретил мирное время инженер-капитаном да так и остался в кадрах – крестьянская его душа быстро прикипала к какому-то одному делу и не любила перемен.
Сима в этом смысле была полною противоположностью Михаилу. Ее темперамент требовал нового – и не просто перемены мест, а захватывающих дух целей, порою казавшихся фантастическими. Так, Сима решила стать академиком; с этой целью уже в первый послевоенный год, будучи на сносях, поступила в аспирантуру того же кораблестроительного института (фронтовикам были льготы), осенью родила Ирину и пристроила обеих девочек с сестрою, которая так в Ростов и не уехала (не к кому оказалось ехать – всю ее семью выжгло войной). Тогда же Михаил Лукич получил хорошую квартиру на Петроградской; быт устраивался, Сима работала как одержимая, вгрызаясь в науку, получая полставки в лаборатории и успевая прирабатывать машинописью. Одно время взяли даже домработницу – это было принято, а к общепринятым вещам Серафима Яковлевна относилась с почтением. В доме последовательно появились холодильник, телевизор с линзой, стиральная машина. Но домработница вскоре ушла: соперничать с Симой никто не мог, все равно получалось, что она делала по хозяйству больше, чем домработница, а старшая сестра Лида вовсе оказалась не у дел.
Характерно, что Серафима свою девичью фамилию на мужнину не поменяла – еще тогда, до войны, имела насчет себя самостоятельные планы, среди которых один из главных был – зарабатывать не меньше мужа. Забегая вперед, скажу, что это ей вполне удавалось, даже с превышением. Двинул же Симу в академики один разговор, случившийся еще в блокаду, вернее даже, одно слово, брошенное сестрой. По соседству с ними жил одинокий старик – собственно, он казался им стариком, было ему не больше шестидесяти. В суровые декабрьские дни сорок первого года он слег от болезни и голода. Лида бегала ему помогать, брала для него по карточке хлеб, однажды вернулась потрясенная. «Ты знаешь, кто Эрнест Теодорович? Сима!» -«Ну, кто?» – «Академик!» – чуть ли не обмирая, произнесла сестра; для нее академик был где-то рядом с Господом Богом, если не выше. «Подумаешь, академик! Я, может, тоже академиком буду!» – без всякого почтения, наобум ответила Сима. «Ты?! Господь с тобою! Шо ты буровишь, Симка!» – «А вот и буду!» – уже набычившись, твердо произнесла Серафима. С тех пор до конца войны жила с этой мыслью, повторяла вслух и сама уверилась, что будет. Это было вполне в ее характере – обронить слово, не подумав, а потом из упрямства держаться за него до последнего.
Академик умер в марте, Лида с Симой его похоронили. Перед смертью отдал им свою библиотеку. Так в семье Нестеровых впервые появились книги – да не просто книги, а ценные, старые, в золоченых переплетах. Впрочем, Сима к книгам почтения тоже не испытывала, не раз потом говорила, особенно когда к книгам потянулись дочери, что пора «выкинуть эту макулатуру к чертовой матери», пока однажды не пересмотрела свои взгляды. К ним в гости зашел профессор с кафедры, где Сима устроилась, защитив кандидатскую, и был поражен количеством и качеством книг. На следующий день в доме появились застекленные шкафы с замочками, книги стали выдаваться дочерям по одной, со строгим наказом не испачкать и не повредить... правда, и это продлилось недолго, ибо следовать какому-либо принципу Серафима Яковлевна не умела, ей это было неинтересно. Добившись какой-то цели, она тут же о ней забывала и перекидывалась на другую.
С Лилей и Ириной произошло то, что обычно происходило с детьми интеллигентов в первом поколении, вернее, полуинтеллигентов, получивших лишь образование, но не сумевших (не только по своей вине) овладеть культурой. В детстве Лилю и Ирину пичкали фортепьяно и иностранными языками, билетами на культурные мероприятия (сами родители по занятости не ходили, посылали сестру Лиду), выбирались также и подобающие знакомства. В доме на Петроградской, где жили Нестеровы, и в школе, где учились девочки, было достаточно много детей из семей потомственных интеллигентов – литераторов, врачей, ученых. Весьма скоро Лиля и Ирина обзавелись подружками и стали бывать в иных квартирах и иных семьях. Более всего поражал там стиль жизни – негромкий, предупредительный и деликатный. Лиля и Ирина с удивлением обнаружили, что, оказывается, взрослые могут быть вежливы с детьми – ужасно подумать! – они могут их уважать. Это было неслыханно!
У Нестеровых все строилось на крике – кто кого перекричит. Отец, правда, в этом не участвовал, чаще отмалчивался, но иногда прорывало и его, причем выражения были не самые подходящие для ушей девочек. Нет, не мат, упаси Боже, но и не совсем литературно. Перекрикивала же всех обычно Серафима Яковлевна. По мере того, как она продвигалась в академики, то есть защитила кандидатскую диссертацию по стальным конструкциям, получила должность доцента на кафедре, стала работать над докторской – упорства ей было не занимать! – Серафима Яковлевна приобретала все более властности, непримиримости и категоричности. Только те ценности, которые признавала она, были ценностями истинными. Беда была в том, что собственных критериев она при этом не имела, а подбирала либо расхожие мнения, либо суждения признаваемых ею за авторитеты людей (как в том случае с книгами), либо же на худой конец почерпнутые из газет установки.
